Москва и москвичи - Михаил Загоскин

— Что, голубчик, — сказал я, — деньги принес?

— Никак нет, Игнатий Федорович, — я приехал за распиской.

— За распиской?

— Да, сударь. Ваше дело кончено.

— Знаю, батюшка, что кончено; указ о продаже моего села отослан сегодня на почту!

— Отослан, Игнатий Федорович: ведь все казенные пакеты надписываю и отправляю на почту я, — это по моей части.

— Да ведь в этом указе отсрочки мне не дают?

— Не дают, Игнатий Федорович.

— Так за коим же чертом ты изволил ко мне пожаловать?

— А вот позвольте! — сказал канцелярист, вынимая из кармана какую-то книжку в бумажной изорванной обертке.

— Это что? — спросил я.

— Документ, сударь.

— Документ? Какой документ?

— А вот сейчас увидите, — сказал канцелярист, перелистывая книжку.

— Постой-ка, любезный, — перервал я, — ведь это… кажется… ну, так и есть… старый календарь!

— Это так, сударь.

— Да что ж ты, господин канцелярист, иль смеешься надо мной?

— Сохрани, господи! Что вы это, Игнатий Федорович!.. Не угодно ли вам прочесть вот тут, где подчеркнуто карандашом.

Я взял календарь и прочел: «Иркутск — областной город, расстоянием от Санкт-Петербурга шесть тысяч двадцать пять верст…»

— То есть, — прервал канцелярист, — туда месяц езды да назад столько же.

— Ну, так что ж? — спросил я, глядя с удивлением на канцеляриста.

— А вот что, сударь: когда я надписывал пакет о вашем деле, так, видно, второпях, ошибся и надписал вместо Курска в Иркутск.

У меня руки так и опустились… Ну!! Подлинно штука простая, а поди-ка выдумай!

— Однако ж, любезный, — сказал я, — меня ты из петли вынул, да не попадись сам в беду; как этот пакет пришлют обратно из Иркутска, так, я думаю, тебя по головке не погладят!

— Да и казнить, Игнатий Федорович, не станут; посадят недельки на две под арест, вот и все.

— Ну то-то, брат, — смотри!

— Помилуйте, ошибка в фальшь не ставится… И что за важность такая?… Курск — Иркутск, — да тут как раз ошибешься.

— Вот твоя расписка, — молвил я, прощаясь с канцеляристом. — Ну, нечего сказать: умен ты, любезный!

— И, сударь, — проговорил с большим смирением канцелярист, — такие ли бывают умные люди! Я что: пятый год служу, а еще лошаденки не завел.

— А, чай, теперь, — промолвил Игнатий Федорович, принимаясь опять за свою трубку, — давным-давно в карете разъезжает».