Нюрнбергский дневник - Густав Гилберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем он снова вернулся к центру скамьи подсудимых — необходимо было повторить ту же самую байку и Франку, однако в беседе с ним Герингу пришлось воздержаться от всяких нападок на католическую церковь, ограничившись бранью в адрес евреев и коммунистов.
23 июля. США и СССР.Обеденный перерыв. Вчерашний парижский номер «Нью-Йорк геральд трибюн» вышел под заголовком «Мак-Нарни призывает союзников к экономическому объединению бывшего рейха». Кроме того, в газете были помещены отзывы на книгу посла Буллита «The Great Globe Itself». За обедом Шахт зачитал и статью и отзывы Дёницу, Папену и Нейрату. Вся троица выразила удовлетворение признаками наступившего похолодания в отношениях между Россией и Америкой. Обсуждение книги Буллита вызвало куда больший интерес, нежели призыв Мак-Нарни, о котором обвиняемые, судя по всему, уже были информированы.
Все внимательно слушали Шахта: «Позабудьте о нескольких миллионах человеческих жизней».
«Президент Рузвельт, как теперь заявляет м-р Буллит, потребовал самую ерундовую цену за помощь. Вряд ли президент США мог совершить ошибку страшнее, как считает м-р Буллит; и тут же довольно безответственно добавляет, что «имена тех американских граждан, внушивших президенту мысль, что Сталин — это, мол, смесь Авраама Линкольна и Вудро Вильсона, украсят любой черный список». В качестве обоснования этому Буллит отваживается утверждать, что мы, дескать, ничего не просили и «ничего» не получали. Верно, ничего, если полагать, что 5 или 6 миллионов человеческих жизней — ничто. Неужели это действительно «ничто» для американцев?»
Шахт заявил:
— Разумеется, это всего лишь ироничное отношение критика.
Остальные закивали головами, и Шахт продолжил чтение.
«В своем заявлении касательно истоков советской политики м-р Буллит совершенно забывает о вероятно неразумных, однако совершенно искренних страхах русских, что Запад уничтожит их. Как совершенно справедливо замечает м-р Буллит, страх этот, начиная с 1919 года, не был таким уж и безосновательным; события же 1938 года подтвердили наихудшие опасения. Эта наивная, истеричная книжонка послужит очередным подтверждением этих опасений».
*Программа, означающая войну».
«Именно это и представляет собой предложенная Буллитом «конструктивная политика прекратить все виды помощи странам, оказавшимся под господством Советского Союза; создание «Демократического объединения европейских государств в которое войдет как можно больше вышедших из-под советского влияния стран; четкая и ясная антисоветская направленность внешней политики».
— Гм, стало быть, новый «Антикоминтерновский пакт», — ухмыльнулся Нейрат, как бы утверждая: «Значит, опять все сначала».
Папен высказал мысль о том, что необходимо добиваться взаимопонимания и сотрудничества с Россией, а не грозить ей войной, поскольку Германия однажды уже совершила подобную ошибку.
Шахт читал дальше:
«Разумеется, это означает войну. Но м-р Буяпит пытается это двояким образом отрицать. «Давайте себе со всей определенностью представим, что мы задумали напасть на Советский Союз», начинает он свои рассуждения. «Благодаря наличию у нас атомной бомбы и мощной авиации мы сегодня сильнее Советского Союза настолько, что в состоянии сокрушить его», продолжает он… По-видимому, м-р Буллит чуточку не в себе, если позволяет себе подобные безответственные призывы и утверждения!»
Дёниц лишь усмехнулся, но предпочитал помалкивать. Он лишь бросил мне один из своих многозначительных взглядов, затем, подойдя к окну, покачал головой с таким видом, будто погружен в тяжкие раздумья. Однако теперь для меня уже не составило труда догадаться, о чем он размышлял: вот теперь-то американцам и занадобится та самая субмарина «X»! Вот теперь-то они найдут и ему самому куда лучшее применение, нежели отправлять в тюрьму за военные преступления.
Внизу, уже на скамье подсудимых Геринг с Риббентропом, почуяв, что подул новый ветерок, ударились в дискуссию со мной. Бывший рейхсмаршал утверждал, что, мол, всегда знал, что Буллит настроен против русских, но и против нацистов тоже, что, по мнению Геринга, заключает в себе мощное противоречие — национал-социализм испокон веку боролся со своим антиподом по имени большевизм. Эта мысль вывела из коматозной дрёмы даже Гесса:
— Верно, верно, это не что иное, как противоречие! — подтвердил он.
Риббентроп впервые за все эти недели искренне рассмеялся, услышав о том, что Буллит за то, чтобы применить атомную бомбу, заставить «этих русских обделаться со страху!» Когда Риббентроп перевел фразу о том, что Россия спит и видит, как создать свою собственную атомную бомбу, чтобы напасть на нас, Геринг прямо-таки встрепенулся:
— Да, да, несомненно! Это и ребенку понятно, да и вообще любому, кто хоть самую малость смыслит в политике… Максимум через пять лет она у них будет…
Мое присутствие явно не располагало их к откровенности на эту тему. Однако по их расплывшимся в довольстве физиономиям и самодовольным улыбкам без труда можно было понять, что малейший признак напряженности в отношениях между США и СССР был для них, что бальзам надушу.
26 июня. Заключительные речи обвинения.Утреннее заседание.
Обвинитель Джексон выступил с заключительной речью, как представитель американского обвинения:
«Мы можем быть уверены в одном. Будущим поколениям никогда не придется с недоумением вопрошать, что же могли сказать нацисты в свое оправдание. История будет знать, что все, что они могли сказать, им было позволено сказать. Они получили возможность предстать перед судом такого рода, право на который в дни их процветания и славы они не предоставляли никому…
Важная и разносторонняя деятельность Геринга носила полумилитаристский и полубандитский характер. Он тянулся своими грязными руками за каждым куском пирога…
Он также стоял за истребление оппозиции и за инсценировку скандальных инцидентов для того, чтобы избавиться от упрямых генералов Он создал военно-воздушные силы и бросил их на своих беззащитных соседей. Он был одним из самых активных участников изгнания евреев из страны…
Фанатик Гесс, перед тем как его обуяла страсть к странствованиям, был инженером, управлявшим механизмом партии, передававшим руководящему составу партии пропагандистские установки, осуществлявшим надзор над всеми сторонами деятельности партии и сохранявшим ее наготове, как преданное и послушное орудие власти.
Когда за границей начинали осознавать положение вещей и тем самым ставился под угрозу успех нацистских захватнических планов, на сцену выступал двуличный Риббентроп — торговец ложью, который должен был лить масло на взволнованную подозрениями воду, выступая с проповедями об ограниченных и мирных намерениях.
Кейтель, безвольное и послушное орудие, передал партии орудие агрессии — вооруженные силы и направлял их при выполнении поставленных перед ними преступных задач.
Кальтенбруннер, великий инквизитор, принял от Гейдриха его кровавый плащ с тем, чтобы задушить оппозицию и добиться покорности террором; он утвердил власть национал-социализма на трупах безвинных жертв.
Розенберг, духовный отец и высокий проповедник теории «расы господ», явился создателем доктрины ненависти, которая послужила первым импульсом к уничтожению еврейства и вызвала применение его атеистических теорий на практике на восточных оккупированных территориях.
Фанатик Франк утвердил нацистский контроль путем установления новой власти, основанной на беззаконии, тем самым превращая волю партии в единственный критерий законности; он экспортировал свою систему беззакония в Польшу, которой он правил с тиранией Цезаря, и сохранил в живых лишь жалкие остатки ее населения.
Фрик, безжалостный организатор, помогал партии при захвате власти, руководил полицейскими учреждениями с тем, чтобы сохранить для нее власть, и приковал экономику Богемии и Моравии к германской военной машине.
Штрейхер, ядовитый пошляк, составляв и распространял непристойные расовые пасквили, которые побуждали народ одобрить все усиливавшиеся по своей безжалостности операции по «расовому очищению» и содействовать их проведению.
В качестве министра экономики Функ ускорял темпы вооружения, а в качестве президента имперского банка он помещал на хранение в банк золотые коронки с зубов жертв концентрационных лагерей. Это, по всей вероятности, самый жуткий источник дохода в истории банков.
Шахт, скрываясь под личиной накрахмаленной респектабельности, ранее служил удобной ширмой (приманка, на которую ловились сомневающиеся элементы); впоследствии его махинации дали возможность Гитлеру финансировать колоссальную программу перевооружения, сохраняя при этом полную секретность.
