ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг. - Лев Толстой

(«Жизнь, та форма жизни»…)

Г[осподи] Б[лагослови]. 30 Н[оября 18]89. Я. П.

Garthago delenda est.[238] Жизнь, та форма жизни, которой живемъ теперь мы, христіанскіе народы, — delenda est, должна быть разрушена, говорилъ я и буду твердить это до тѣхъ поръ, пока она будетъ разрушена. Я умру, можетъ быть, пока она не будетъ еще разрушена, но я не одинъ, со мной стоятъ сотни тысячъ людей, со мной стоитъ истина. И она будетъ разрушена, и очень скоро. Она будетъ разрушена не потому, что[239] ее разрушатъ революціонеры, анархисты, рабочіе, государственные социалисты, Японцы или Китайцы,[240] а она будетъ разрушена потому, что она уже разрушена на главную половину — она разрушена въ сознаніи людей.[241] Старая форма жизни[242] держится какъ дерево, отъ котораго живутъ отростки, но которое само кажется живымъ только потому, что гниль, подтачивающая его, еще не прошла всю сердцевину. Тотъ, кто неглухъ и не слѣпъ къ тому, что творится въ нашемъ христіанскомъ мірѣ, не можетъ не видѣть того, что[243] умственный, духовный конецъ прогресса продвинулся впередъ несоразмѣрно съ[244] соціальнымъ, общественнымъ. Это общій голосъ всѣхъ передовыхъ людей нашего времени. Если представить себѣ прогрессъ, какъ движеніе четвероугольнаго

Рукопись (автограф) первого плана «Плодов просвещения»

Размер подлинника

тѣла посредствомъ двухъ прикрѣпленныхъ къ двумъ переднимъ угламъ постромокъ,[245] то положеніе наше теперь подобно тому, которое приняло бы движимое тѣло, когда одна сторона продвинулась бы впередъ несоразмѣрно съ другой. Дѣлать больше нечего, какъ продвинуть отставшій конецъ наравнѣ съ опередившимъ. Естественно заблужденіе недальновидныхъ людей, видящихъ неправильность положенія, и, чтобы исправить его, желающихъ вернуть назадъ продвинутый конецъ; но это невозможно. Продвинувшійся конецъ есть разумное сознаніе — это есть высшая сила въ человѣчествѣ, и потому нѣту той силы, которая могла бы осадить ее. Остается одно: соотвѣтственно сознанію продвинуть действительность. Человѣчество движется[246] только такъ: шагъ сознанія, шагъ практической дѣятельности, осуществляющей въ жизни новый шагъ сознанія. И есть времена, когда дѣйствительность какъ будто на равнѣ съ сознаніемъ (похоже на то, что такъ было въ половинѣ прошлаго вѣка), и есть времена, какъ теперь, когда далеко впередъ выступаетъ сознаніе, несоотвѣтствующее жизни.

Не то — надо вновь.

** [ПО ПОВОДУ ДЕЛА СКУБЛИНСКОЙ.]

18 Февр. 1890. Я. П.

Въ Варшавѣ женщина Скуплинская убивала дѣтей — убила ихъ около сотни. Ее судятъ, осудятъ, приговорятъ къ каторжнымъ работамъ или что нибудь въ этомъ родѣ. У насъ въ Тулѣ прошлаго года судился крестьянинъ, изнасиловавшій свою дочь. Слѣдователь разсказывалъ мнѣ, что крестьянинъ этотъ, 44 лѣтъ, былъ похожъ на звѣря: дома у него не было, онъ нѣсколько лѣтъ ходилъ по міру съ дочерью. Его никогда не пускали ночевать въ избы, а онъ лѣто и зиму ночевалъ съ дочерью на дворѣ. Другое дѣло въТулѣ же — такое же точно, почти въ одно и то же время было еще гдѣ то — мальчикъ завелъ въ лѣсъ 5 лѣтнюю дѣвочку, зарѣзалъ ее и вырѣзалъ жиръ, но не успѣлъ сдѣлать нужной ему изъ этого жира свѣчки. Ему помѣшали и посадили его въ острогъ, гдѣ онъ и теперь сидитъ. Злодѣйка Скуплинская и еще другая какая то и ихъ помощники и помощницы, злодѣй отецъ, изнасиловавшій дочь, злодѣй мальчикъ. Это звѣри. Ихъ повѣсить мало. Повѣсить ихъ не поъѣсятъ — неизвѣстно почему, хотя почтенныхъ мужиковъ въ Пензѣ, въ порывѣ гнѣва убившихъ прикащика за убійство одного изъ ихъ товарищей — повѣсили. Но этихъ не повѣсятъ, а будутъ судить: судьи и прокуроры, адвокаты наговорятся въ сласть. Газеты наполнятъ свои столбцы негодованіемъ — людей этихъ: женщинъ, отца и отцевъ, насилующихъ дочерей, и мальчиковъ, убивающихъ дѣтей для приготовленія свѣчей, удалятъ, чтобы они, эти[247] звѣри, не мѣшали намъ, хорошимъ людямъ, жить какъ слѣдуетъ, и жизнь наша хорошая пойдетъ ненарушимо. —

Жизнь наша очень хорошая: Есть у насъ правительство, заботящееся о благѣ народномъ, есть у насъ церковь, заботящаяся о духовномъ христіанскомъ просвѣщеніи народномъ, есть у насъ общественная жизнь и отраженіе ея — общественное мнѣніе, устанавливающее общественную нравственность, воспитывающую наши молодыя поколѣнія и нашъ народъ, не достигшій еще до той нравственной и духовной высоты, на которой стоимъ мы. —

Правительства у насъ хорошія, такія, которыя не могутъ терпѣть того, что дѣлаютъ Скублинскія, нищіе отцы и дѣти, приготовляющія свѣчи. Правительства наши отъ русскаго до американскаго знаютъ и видятъ очень хорошо, чего не можетъ теперь не видѣтъ слѣпой и не слышать глухой, что алкоголь есть самый вредоносный ядъ, губящій и тѣло и душу человѣка, что 0,9 бѣдствій и страданій, и Скублинскія, и нищіе, и дѣти, дѣлающія свѣчки, и тысячи другихъ преступленій, происходящихъ отъ вошедшаго (введеннаго правительствами или высшими. классами) въ обычай и страсть употребленія этого яда въ разныхъ формахъ — водки, винъ, пивъ, правительства поощряютъ производства этихъ ядовъ (притворяясь при этомъ, что они очень скорбятъ объ этомъ), выдаютъ награды за изготовленіе наилучшихъ ядовъ на выставкахъ и, главное, собираютъ деньги за продажу этихъ ядовъ (и потому не могутъ не поощрять ихъ). Это разъ. Другой признакъ той нравственной высоты, на которой мы стоимъ и съ которой не можетъ не негодовать на Скублинскую, нищихъ и мальчиковъ, дѣлающихъ свѣчи, это отношеніе нашего правительства къ женщинамъ въ ихъ половомъ отношеніи и къ дѣтямъ, къ младенцамъ. Правительства наши тоже всѣ учреждаютъ, организуютъ проституцію. Миліоны да миліоны женщинъ, лишенныя не только свободы, но человѣческаго образа, приговоренныя вѣрнѣе приговора къ казни преступника, приговоренныя къ ранней погибели въ своей отверженности, миліоны такихъ женщинъ организуются правительствомъ. Но правительству мало этого попеченія о нравственности своихъ народовъ — оно учреждаетъ еще воспитательные дома, распространяющiе развратъ на огромный районъ вокругъ себя, дома, гдѣ тысячи служащихъ получаютъ квартиры и жалованье за то, что въ этихъ домахъ съ паркетными полами убиваютъ дѣтей въ такомъ количествѣ, до котораго не достигнетъ дѣятельность тысячъ Скублинскихъ въ этомъ направленіи. Но деятельность нашихъ правительствъ не ограничивается этимъ. Благодѣтельныя правительства, озабоченныя благомъ своихъ гражданъ, учреждаютъ суды для распространенія между гражданами правильныхъ нравственныхъ понятій. Суды эти разнообразны, смотря по той фарисейской роли, которую избираетъ правительство, и по тому обычаю, который существуетъ въ странѣ. У насъ въ Россіи хотя и притворяются, что держатся гласнаго суда съ присяжными, въ сущности этотъ гласный судъ съ присяжными прилагаютъ только настолько, насколько онъ нуженъ для нравственнаго растлѣнія населенія (о чемъ далѣе). Въ сущности же судъ въ Россіи коканскій, т. е. подвергаютъ страданіямъ, мукамъ, смерти людей въ той мѣрѣ, въ которой это нужно или нравится тѣмъ, въ рукахъ кого находится власть. Какже намъ не возмущаться убійствомъ полсотни младенцовъ, намъ, пріученнымъ къ такому[248] человѣколюбію нашимъ правительствомъ. Мы знаемъ, правда, что изъ среды нашей изчезаютъ люди, что люди эти оказываются въ крѣпостяхъ Шлюсельбургской и Петропавловской, гдѣ они сидятъ живыми мертвецами десятками лѣтъ, умирая безъ человѣческаго слова сочувствія, живыми внѣ міра, гдѣ они сходятъ съ ума, убиваются, гдѣ ихъ вѣшаютъ и сѣкутъ безразлично мущинъ и женщинъ. Мы знаемъ, что это все и хуже этаго существуетъ, но мы не знаемъ подробностей; правительство тщательно скрываетъ ихъ отъ насъ. И потому какже намъ не возмущаться тому, что Скуплинская убила полсотни младенцовъ? Но кромѣ этаго суда, въ заботѣ о насъ правительство учредило еще и другіе, но съ такой оговоркой, что какъ только есть вѣроятіе того, что судъ осудитъ не такъ, какъ того хочетъ правительство — какъ только есть возможн[ость] свободно двигаться чашѣ вѣсовъ — такъ тотчасъ же правительство говоритъ какое нибудь слово — охрана, полевой, военный судъ, и тогда мучаетъ, убиваетъ того, кого хочетъ и какъ хочетъ. (Такъ это сдѣлалось въ нынѣшнемъ царствованіи. Помню à tort ou à raison,[249] но я юношей, бывало, гордился тѣмъ, что у насъ, русскихъ, нѣтъ смертной казни. Теперь ужъ нѣтъ повода къ этой гордости — есть самая скверная — произвольная.) Есть и тотъ гласный судъ съ присяжными, но, какъ я сказалъ, только затѣмъ, чтобы развращать народъ, т. е. пріучать народъ къ тому, что публично можно говорить также похоже на правду, что бѣлое — бѣлое, какъ и то, что оно черное; чтобы пріучать народъ клеветать, клятвопреступничать и, главное, участвовать въ безсмысленныхъ и подлыхъ глупостяхъ, потому что ничѣмъ инымъ нельзя назвать того, что дѣлается во всѣхъ нашихъ уголовныхъ судахъ, а именно того, чтобы человѣка невѣжеетвеннаго и развращеннаго и большей частью работающаго для пропитанія своего и своего семейства, посадить въ тюрьму въ сообщество самыхъ невѣжественныхъ и развращенныхъ людей, лишить его возможности добывать пропитаніе семьѣ, но для самого его обеспечить пропитаніе и праздность или легкую и не нужную работу, или, что еще глупѣе, содействовать къ тому, чтобы человѣка, вреднаго въ Тульской губерніи, переслать въ Иркутскую.