Звездный меч (сборник) - Генри Пайпер

Как только стена сомкнулась за ним, Элвин материализовал свой любимый диван и упал на него. Наслаждаясь знакомым окружением, он сделал последнее усилие, вызвал из ячеек памяти живописные и скульптурные изображения и стал критически их изучать. Они и раньше его не удовлетворяли, теперь же откровенно не нравились. Тот, кто их создал, больше не существовал; Элвину показалось, что за те несколько дней, что он не был в Диаспаре, он накопил опыт целой жизни.

Вместо того, чтобы вернуть их на Берега Памяти, он стер эти юношеские произведения, уничтожив навсегда. В комнате снова не осталось ничего, кроме кушетки, на которой он развалился, и робота, смотревшего на него широко открытыми непроницаемыми глазами. Интересно, что он думает о Диаспаре, подумал Элвин. Тут он вспомнил, что робот здесь не впервые: он знал город в последние дни общения со звездами.

Только почувствовав себя по-настоящему дома, он начал вызывать своих друзей. Он начал с Эристона и Этании, скорее из чувства долга, чем из желания снова увидеть их и поговорить. Он не расстроился, когда автоответчик сообщил, что их нет, но оставил для них уведомление о своем возвращении. В этом не было необходимости, поскольку весь город уже должен был знать о том, что он вернулся. Однако Элвин решил, что они оценят то, что он о них вспомнил. Он начинал учиться проявлять внимание к окружающим, хотя делал это неосознанно. А это только тогда ценится, когда проявляется спонтанно.

Затем, повинуясь неожиданному порыву, Элвин вызвал номер, который Хедрон дал ему давным-давно в Башне Лоранн. Он, конечно, не ожидал ответа, но надеялся, что Хедрон оставил для него какое-нибудь сообщение.

Расчет оказался верным, но само сообщение было совершенно неожиданным.

Стена исчезла, и перед ним предстал Хедрон. Шут выглядел усталым и нервным, он не был похож на того уверенного в себе и немного циничного человека, выведшего Элвина на дорогу в Лис. У него был затравленный вид, а говорил он так, будто торопился.

— Элвин, — начал он, — это запись. Только ты один можешь получить ее, и делай с ней что хочешь. Для меня это не имеет значения.

Когда я вернулся в Гробницу Ярлана Зея, оказалось, что Алистра следила за нами. Она, должно быть, рассказала Совету, что ты покинул Диаспар и что я помогал тебе. Очень скоро меня начали искать прокторы, и я решил скрыться. Я к этому привык. Я не раз уже так поступал, когда мои шутки оказывались неудачными (тут Хедрон на время стал самим собой, подумал Элвин). Им бы меня и за тысячу лет не сыскать, но это чуть было не сделал кто-то другой: Элвин, в Диаспаре чужие. Они могли прийти только из Лиса, они ищут меня. Не знаю, что это значит, но мне это не нравится. То, что они чуть меня не поймали, находясь в чужом городе, означает, что они обладают телепатическими способностями. Я могу бороться с Советом, но с такой неведомой опасностью мне встречаться не хочется.

Поэтому я делаю то, что Совет мог бы заставить меня сделать: мне уже не раз этим грозили. Я ухожу туда, куда за мной никто не пойдет, и там мне не страшны никакие перемены в Диаспаре. Возможно, я поступаю глупо; время покажет. Когда-нибудь я узнаю ответ.

Ты уже, наверное, догадался, что я иду в Пещеру Творения, возвращаюсь на безопасные Берега Памяти. Что бы ни случилось, я вверяю себя Центральному Компьютеру и силам, которыми он управляет на благо Диаспара. Если что-то случится с Центральным Компьютером, мы все пропали. Если нет — мне нечего бояться.

Для меня пройдет лишь мгновенье, и я снова появлюсь в Диаспаре через пятьдесят или сто тысяч лет. Интересно, каким тогда будет город? Странно, если и ты будешь там. Но я все же думаю, что мы когда-нибудь встретимся снова. Не знаю, жду я этой встречи или боюсь ее.

Я никогда не понимал тебя, Элвин, хотя было время, когда тщеславно считал, что понимаю. Правду знает только Центральный Компьютер: он знает правду обо всех других Уникальных, которые возникали время от времени на протяжении веков и затем исчезали. Узнал ли ты, что с ними случилось?

Одна из причин моего побега в будущее — нетерпение. Я хочу увидеть результаты того, что ты начал, но не желаю наблюдать промежуточные стадии: думаю, они будут неприятны. Интересно, как тебя будут вспоминать: как творца или разрушителя — в том мире, который будет окружать меня всего лишь через несколько ощутимых минут?

До свидания, Элвин. Я хотел было дать тебе совет, но, думаю, ты им не воспользуешься. Ты всегда будешь идти своим путем, а друзья будут служить только орудием при выполнении твоих планов.

Вот и все. Мне нечего больше сказать.

Какое-то мгновение Хедрон — Хедрон, существующий сейчас только как матрица в ячейках памяти Диаспара, — смотрел на Элвина — покорный и печальный. И экран снова опустел.

Изображение Хедрона давно исчезло с экрана, а Элвин продолжал сидеть неподвижно. Впервые в жизни он пытался разобраться в себе, понимая, что во многом Хедрон прав. Строя планы и пускаясь в приключения, задумывался ли он когда-нибудь о том, как это скажется на его друзьях? Он доставлял им беспокойство — а могло быть и хуже! — и все из-за ненасытного любопытства и стремления познавать скрытое.

Хедрон ему никогда не нравился; но даже если бы Элвин и хотел более близкой дружбы, суровый по характеру Шут воспротивился бы. Но теперь, вспоминая прощальные слова Хедрона, он испытывал мучительные угрызения совести. Из-за него Шуту пришлось бежать в неведомое будущее.

Но нет, подумал Элвин, ему не в чем себя упрекнуть. Он всегда знал, что Хедрон — трус. Может, и не самый большой трус в Диаспаре, но, на свое несчастье, он обладал богатым воображением. Элвин считал себя в ответе за его судьбу — но только частично.

Кого еще в Диаспаре он обидел или заставил страдать? Он подумал о Джесераке, своем наставнике, который был так терпим к самому трудному ученику. Он вспомнил о многочисленных проявлениях любви родителей к нему — их было больше, чем он раньше думал.

Подумал и об Алистре: она любила его. А он то принимал эту любовь, то отвергал ее — как заблагорассудится. А что было делать? Стала бы она счастливее, если бы он совсем оттолкнул ее?

Теперь он понимал, что никогда не любил ни Алистру, ни какую-либо другую женщину из тех, кого знал в Диаспаре. Это был второй урок, полученный им в Лисе. Диаспар многое позабыл, в том числе и истинный смысл любви. В Эрли он наблюдал, как матери баюкают своих детей, и сам ощутил нежность и желание защитить всех маленьких и беспомощных: нежность — чувство, неразрывно связанное с любовью. А в Диаспаре же ни одна женщина не знала и не подозревала, что когда-то было венцом любви. В бессмертном городе не было истинных чувств. Возможно, это изменится когда-нибудь…

И вот теперь Элвин понял то, о чем не задумывался никогда: какой будет его судьба. До сих пор он бессознательно подчинялся своим побуждениям и мог бы сравнить себя со всадником на понесшей лошади. Но такая древняя аналогия, конечно, была ему неизвестна. Однако эта лошадь уносила его в разные странные места и могла понести снова. Но в этой дикой скачке она показала ему свою силу, и он понял, куда действительно хочет ехать.

Размышления Элвина были неожиданно прерваны звуком с настенного экрана. По тембру звука он сразу понял, что это не вызов, а кто-то пришел навестить его. Он дал сигнал “впустить”, и вскоре перед ним стоял Джесерак.

Наставник выглядел мрачным, но не враждебным.

— Меня просили доставить тебя в Совет, Элвин, — сказал он, — они ждут тебя.

Тут Джесерак заметил робота и стал его с любопытством разглядывать.

— Значит, вот какого товарища ты привел с собой из странствий. Я думаю, лучше будет, если он пойдет с нами.

Это вполне устраивало Элвина. Робот уже однажды спас его в опасный момент и, возможно, придется снова к нему обратиться. Интересно, что думает сам робот о тех злоключениях, в которые Элвин его вовлек. Он в тысячный раз пожалел о том, что не понимает, что же происходит в этом тщательно скрытом от него мозге. Создавалось впечатление, что робот решил пока наблюдать, анализировать, делать выводы, но по собственной воле ничего не предпринимать, пока, по его мнению, не наступит для этого время. Затем он неожиданно может начать действовать, но эти действия могут пойти вразрез с планами Элвина. Единственный союзник был связан с ним слишком тонкими узами личных интересов и мог покинуть его в любую минуту.

Алистра ждала их на пандусе, ведущем на улицу. Даже если Элвин и хотел обвинить ее за ту роль, которую она сыграла в раскрытии его тайны, у него не хватило духу это сделать. Она несомненно страдала, и когда бросилась, чтобы поздороваться с ним, в глазах ее стояли слезы.

— О Элвин! — воскликнула она. — Что они хотят с тобой сделать?

Элвин взял ее руки в свои с нежностью, удивившей их обоих.