Все рассказы об отце Брауне - Гилберт Кийт Честертон

и так был зол, что не получил титула в прошлом году. Он уволил бы меня по телеграфу, если бы снова лишился его из-за нашего сумасбродства. А о Даффи вы подумали? Он пишет для нас цикл сенсационных статей «Пята норманна». Как же он будет писать о норманнах, если это всего лишь стряпчий? Будьте же благоразумны. Ваш Э. Натт».

И пока мисс Барлоу весело отстукивала послание на машинке, он смял рукопись в комок и швырнул ее в корзину для бумаг; но прежде он успел, автоматически, просто в силу привычки, заменить слово «Господь» на «обстоятельства».

Конец Пендрагонов[86]

Отца Брауна не радовала морская прогулка вдоль Корнуолльского побережья, куда его вытащил старинный приятель Фламбо. Хозяин яхты, сэр Сесил Фэншо, был здешним уроженцем и большим поклонником местных красот, однако патер лишь недавно оправился от болезни, вызванной переутомлением, да и плохо переносил качку. Человек иного склада ворчал бы и злился, но отец Браун хранил вежливое терпение. Когда его спутники восторгались изорванными лиловыми облаками или изломанной линией вулканического кряжа, он соглашался. Когда Фламбо восклицал, что вон та скала в точности дракон, отец Браун смотрел на скалу и кивал, а когда Фэншо с еще бо́льшим жаром указывал на утес, напомнивший ему Мерлина, признавал, что да, очень похож. Когда Фламбо спросил, не правда ли зажатое между обрывами устье реки похоже на врата в Страну Фей, патер ответил: «Правда». Он одинаково бездумно выслушивал важные сведения и пустяки: что побережье смертельно опасно для мореплавателей и что корабельная кошка уснула. Фламбо пожаловался, что не может найти мундштук, лоцман изрек загадочную премудрость: «С парой глаз — в добрый час, один моргнул — моряк утонул». Фламбо истолковал это как призыв мореходам смотреть в оба, на что Фэншо возразил, что смысл, как ни странно, иной: из фарватера оба прибрежных маяка, далекий и близкий, видны рядом, но если один заслоняет другой, значит, судно несет на рифы. Фэншо добавил, что его родина — кладезь таких примет и поговорок, что более романтического края не сыскать и что напрасно морскую славу елизаветинских времен приписывают исключительно Девону, несправедливо забывая Корнуолл, а ведь среди здешних бухт и островов были шкипера, в сравнении с которыми Дрейк — салага. Фламбо спросил со смехом, не означает ли название «Вперед, на запад!»[87], что все девонширцы мечтали бы перебраться в Корнуолл. Фэншо ответил, что нечего дурачиться и что корнуолльские капитаны не только были героями, но и остаются ими; что совсем близко живет отставной адмирал, чье лицо бороздят шрамы, полученные в дальних походах, и что этот самый адмирал нанес на карту Тихого океана последний архипелаг из восьми неведомых прежде островов. Внешность Сесила Фэншо вполне отвечала его восторженной натуре: он был молод, румян и белокур, а сочетание мальчишеского пыла с почти девичьей хрупкостью являло разительный контраст широким плечам, черным бровям и мушкетерской удали Фламбо.

Отец Браун слушал и смотрел, как усталый пассажир слушает стук колес или больной смотрит на рисунок обоев. Настроение у тех, кто лишь недавно оправился от недуга, меняется быстро и необъяснимо; впрочем, отца Брауна, видимо, и впрямь больше угнетала качка, ибо, как только устье реки сузилось, ветер утих, а волны стали слабее, он словно очнулся и с детской живостью начал примечать все вокруг. Был тот закатный час, когда вода и воздух еще светлы, а берег и деревья кажутся почти черными. Однако вечер выдался исключительно погожий: редкий момент, когда дымчатое стекло между нами и Природой словно исчезает и даже темные краски выглядят пышнее ярких в более пасмурный день: истоптанные водопои и торфянистые заводи отливают умброй, лес вдалеке не просто синеет, покачивая верхушками, но колышется лиловой массой диковинных цветов. Наверное, волшебная насыщенность тонов и рождала ощущение тайны, окончательно прогоняя апатию.

Река была все еще достаточна широка и глубока для маленькой прогулочной яхты, но чувствовалось, что берега сближаются; деревья по обе стороны клонились к воде, словно желая сомкнуться кронами, романтика долины сменялась романтикой ущелья, обещая впереди высшую романтику тоннеля.

В остальном пейзаж давал мало пищи ожившему любопытству Брауна. Людей почти не было, только по берегу брели цыгане с охапками хвороста, да раз яхта миновала одинокую темноволосую девушку в узкой спортивной лодке: зрелище в наше время не редкое, разве что для таких диких краев. Если отец Браун и обратил внимание на цыган или девушку, то за следующей излучиной позабыл о них, так как его взгляду предстало нечто в высшей степени необычное.

Здесь в реку вдавался лесистый остров, деля ее на два рукава. Яхта скользила быстро, и казалось, остров надвигается, словно корабль с очень высоким носом, точнее сказать — как пароход с очень высокой трубой. Ибо на самом мысу стояло причудливое строение, не похожее решительно ни на что. Довольно приземистое само по себе, оно по своим пропорциям не могло именоваться иначе как башней, однако было выстроено исключительно из дерева, причем самым нелепым и необычным образом. Темные от времени дубовые бревна соседствовали со свежими; пошла в ход и сосна, которую частью оставили как есть, частью замазали дегтем — черные доски, набитые вкривь и вкось, придавали стенам небрежно залатанный вид. Имелось окно или два, с цветными стеклышками в затейливом свинцовом переплете. Путешественники взирали на диковину с тем смешанным чувством, какое охватывает нас при виде предметов, смутно похожих на что-то совершенно иное.

Отец Браун, когда что-нибудь ставило его в тупик, не терялся, а искал причину своей озадаченности. Сейчас он подумал, что странность проистекает из несоответствия формы и материала: все равно