Искусство наступать на швабру - Елизавета Абаринова-Кожухова

– Они как-то представились? – перебила Кручинина.

– Нет, – упавшим голосом ответил Ибикусов. – Но я сразу понял, что из каких-то серьезных органов. Они меня повели в машину и куда-то повезли. Когда выгрузили, вижу – ночь, кладбище и тишина.

– Матвеевское кладбище? – попытался уточнить адмирал.

– Да нет, вроде не Матвеевское, – неуверенно ответил Ибикусов. – Эти двое вытащили из багажника маленький детский гробик, обитый металлом, указали мне место и велели копать могилку. Я помню, было очень холодно, но ясно, на небе ярко сиял месяц...

– Это описано и в стихах, – не удержалась радистка и процитировала:

Там, за оградою чугунной,В пыли морозных одеял,Сквозь мглу ночную серпик лунный,Как детский гробик, воссиял...

– Откуда вы знаете эти стихи? – с ужасом вопросил Ибикусов.

– Из сборника кисляцкой народной поэзии, – ответила Кэт.

– Их написал я, – грустно, безо всякой рисовки сказал Ибикусов. -Как раз после того случая.

– И что же было дальше? – поторопил Евтихий Федорович.

– A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили, пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я на следующий день очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать – то ли все это на самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.

– A те двое, – продолжал выспрашивать адмирал, – вы знаете, кто они такие?

– Да я даже их лиц не запомнил, – ответил репортер. – У меня тогда все лица в одно сливались, да они еще в таких шляпах были, что всю рожу закрывают. Помню только, что они о чем-то между собой беседовали, пока я мерзлую землю долбил, и называли друг друга – Антон Эдуардович и Феликс Степанович. Или нет – Феликс Антонович и Степан Эдуардович...

Адмирал и радистка переглянулись.

– A может быть, Антон Степанович и Феликс Эдуардович? – небрежно, стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.

– Да, может, и так, – не стал спорить Ибикусов. – Потом, они еще в разговоре несколько раз упоминали какого-то Петра Александровича... – При этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись. – Вот, собственно, и все. – Репортер немного помолчал, а потом с жаром добавил: – Нет, не все. Не все!

– A что еще? – заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул на нее.

– Понимаете, – совсем тихо заговорил он, – в гробу был живой ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу каждую ночь! – вырвалось у Ибикусова. – Вы понимаете, что это значит?!

– Успокойтесь, пожалуйста, – ласково погладила его по руке радистка. – Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.

– Правда? – доверчиво переспросил Ибикусов и, обессиленный, упал на уголь.

– Оставим его, – вполголоса сказала адмиралу радистка. – Мы узнали все, что могли.

– Ну и что мы узнали? – пожал плечами адмирал. – Что журналисты в Кислоярске – пьяницы и распутники? Так они везде такие. Ну разве что за некоторым исключением.

– Не только, – обаятельно улыбнулась Кэт. – Мы узнали, что похороны инсценировали Антон Степанович Рейкин и Феликс Эдуардович Железякин. Вот только для чего им это было нужно?

– Для чего – узнаем, – уверенно ответил Рябинин. – A вот Петр Александрович, которого они упоминали – это... Не догадываетесь, Катерина Ильинична?

– Петр Александрович Плетнев, друг Пушкина, издатель "Современника"? – неуверенно предположила Кэт.

– Ну что вы! – сказал адмирал, помогая даме встать и поднимая с кучи угля свою фуражку. – Вспомните, что наш друг Ибикусов имеет обыкновение путать имена с отчествами...

– Неужели... Да-да-да! – C этими словами Кэт выбежала из угольного отсека. Адмирал, улыбаясь в бородку, не спеша двинулся следом за ней.

– Доктор, это правда? – тихо спросила Вероника, приоткрыв глаза.

– Что именно? – не понял Серапионыч.

– Что живы мои настоящие родители?

– A кто вам это сказал? – переспросил доктор. В этот миг яхту слегка качнуло – она встала на очередную ночевку.

– Адмирал что-то говорил...

– Ах, адмирал! Я просил его подготовить вас морально, но он уж что-то очень, так сказать, перестарался...

– Доктор, умоляю вас! – Вероника схватила его за руку. – Скажите, не томите мою исстрадавшуюся грешную душу!

– Ну что ж. – Серапионыч вынул из кармана халата чайную ложечку. -Вероника Николаевна, откройте ротик... Да, ваши родители живы... Скажите "A"... Очень хорошо... Один из них сейчас в Кислоярске, а другого вы сможете увидеть и обнять хоть сейчас...

– Доктор, неужели вы?.. – едва не проглотив ложку, бросилась ему на грудь Вероника.

– Нет-нет, ну что вы... Пожалуйста, поставьте градусник...

В дверь постучали.

– Входите! – крикнул Серапионыч. В каюту вошел банкир-штурман Грымзин.

– Добрый вечер, – поздоровался он, с трудом скрывая нежность и волнение. – Зашел справиться о вашем здоровье, дорогая Вероника Николаевна.

– Спасибо, лучше, – улыбнулась девушка.

– Вероника Николаевна! – торжественно прокашлявшись, объявил доктор. – Этот человек, Евгений Максимыч Грымзин – ваш отец!

– Доченька моя! – вскрикнул Грымзин и бросился в объятия Вероники. Доктор, утирая слезы радостного умиления, на цыпочках вышел из каюты.

Вечером адмирал заперся у себя, чтобы обдумать услышанное у Ибикусова и по возможности отделить зерна реальности от плевелов репортерских фантазий. Не отрываясь от мыслей, Евтихий Федорович открыл чемодан и извлек оттуда бритвенный прибор.

– Все, адмирал сделал свое дело, адмирал может уходить, – сказал он вслух. – На сцену возвращается детектив Дубов.

Тут взор адмирала упал на будильник – он показывал четверть двенадцатого. "Ах, да, я же должен зайти к Катерине Ильиничне", – вспомнил Василий Николаевич и с сожалением сунул бритву обратно в чемодан.

Когда адмирал вошел в радиорубку, из приемника, как обычно, вещал Яша Кульков. Но на сей раз он был не один:

– К нам тут на ночь глядя забежал лидер Кислоярских коммунистов господин Зюпилов. Кстати, Аркадий Кириллыч, можно, если я буду вас называть просто Аркаша?

– Можно, – разрешил Зюпилов. – Только тогда уж зовите меня товарищ Аркаша.

– Прекрасненько! – обрадовался Кульков. – Прежде всего, товарищ Аркаша, позвольте выразить вам соболезнования по поводу поражения на выборах.

– A я не считаю это поражением, – возразил товарищ Зюпилов. – Сорок восемь процентов – не такой уж плохой результат, особенно с учетом разнузданной антикоммунистической кампании в средствах массовой дезинформации.

– Ну что ж, завидую вашему оптимизму. Лично я становлюсь оптимистом, лишь выпив пару баночек пива "Левенбрей"... Впрочем, вы, товарищ Аркаша, кажется, собирались сделать какое-то объявление?