Точное попадание - Юлия Фирсанова

Прекрасный Фелик в шляпе с длинным и ощипанным, явно по моде, а не из-за того, что его выдрали из хвоста у несчастного петуха из ближайшей подворотни, голубовато-зеленым пером напустил на себя радостно-смущенный вид, едва завидев меня. Хотя, может, зря я парня в двуличии подозревала, вдруг юный щеголь был искренне рад меня лицезреть, если не из-за обаяния и красы магевы, так из-за того, что видел во мне ключ к разрешению серьезной проблемы. Только я могла сказать, чокнулся его господин от любви сам по себе, что иногда случается даже с самыми трезвомыслящими личностями, или был околдован самым наглым образом не с помощью женских чар, а менее естественным путем.

Сдернув с головы шляпу, Фелик отвесил мне замысловатый поклон, выглядевший в его исполнении как изящный танец. Я же, разучившая перед школьным балом лишь простейшие вальсовые па и затвердившая в далекую пору детства шажки и повороты «барыни», могла только пялиться на все эти подскоки и выверты. Лорд так управлялся с собственным телом, что дал бы сто очков вперед гимнастам и даже верткой Шакире — любимой певице моей подружки. Правда, насчет Шакиры все-таки не знаю, крутить попой — это как-то не по мужской части, вернее, не по части правильно ориентированных мужчин.

Лакс зафыркал за моей спиной, но больше от зависти, чем насмехаясь над расфранченным лордом. А по мне природная, унаследованная от эльфов грация, сквозившая в каждом движении рыжего вора, была куда более привлекательной, но если парню хотелось малость понегодовать и заодно поревновать меня к аристократу, я ничуть не возражала. Это только очень высокоморальные и духовные люди утверждают, будто ревность унижает и вредит истинно чистым любовным отношениям, мне же казалось, что малая толика этой зеленоглазой змеи (где-то вычитала красивый эпитет) лишь добавляет перчику и тонизирует.

Позориться, пытаясь воспроизвести чего-нибудь в поклонно-танцевальном духе, я не стала, а реверансы в штанах выглядели бы по меньшей мере странно, поэтому я просто кивнула Фелику со всем возможным магевским достоинством и сказала:

— Привет. Пора ехать?

— Если почтенная магева изволит. — Волнуясь, юный аристократ попытался утопить меня в глазищах-озерах. Его грудь бурно вздымалась.

Я выплыла, отплевываясь, и недоуменно нахмурилась:

— Вчера же обо всем договорились.

— Мне много думалось о своем поступке этой ночью, — покусывая заалевшие губы, пояснил Фелик и снова потупился. — Я решил, что не имел права просить об обмене услугой, потому что сам вызвался быть вашим провожатым. Если магева откажет в помощи, не буду настаивать.

— Поехали, хватит сопли жевать, — чтобы не растрогаться, нарочито грубо бросила под гомерический хохот Кейра и Лакса. Впрочем, грех было не посмеяться, уж больно растерянной стала мордочка Фелика, в жизни не слыхавшего такого рода высказываний, тем более от лиц женского пола, претендующих на какое-никакое образование и воспитание.

Изукрашенная снаружи как коробочка для побрякушек всякими завитушками, резьбой и блестящими накладками, изнутри карета оказалась обита гладкой бледно-желтой тканью с вышитыми скорее всего вручную мелкими букетиками цветочков. Кремовый, чрезвычайно непрактичный бархат сидений то ли меняли каждую неделю, то ли очищали каким-то суперсредством, которому несчастные «комето-ариэли» не годились и в подметки. Но поскольку наводить порядок в транспортном средстве Фелика никто из нас не собирался, мы развалились на сиденьях по-хозяйски, с максимальным комфортом, даже Фаль спорхнул с моего плеча и разлегся на спинке сиденья, посверкивая зеленым оком в сторону занавешенного легкой кисеей окошка. Лакс, пусть места было в избытке, постарался сесть поближе ко мне.

Кучер прищелкнул языком, и карета тронулась в места. Конечно, ехать тут было куда жестче, чем в машине, но удобнее, чем на раздолбанном велосипеде или в коробке с гайками, именуемой по какому-то недоразумению городским автобусом. К тому же пахло не бензином, а дорогими духами Фелика. Молодой человек не жалел средств на личную ароматизацию. Впрочем, я, ничего не понимая в местной моде на одеколоны, ерничать по этому поводу не стала. Припоминаю, и у нас в давние времена дамы и господа с одинаковой интенсивностью поливались парфюмом, лишь в век прогресса часть женщин стала более умеренной в употреблении духов. Что же касается сильного пола, то его представители разделились на три категории: а) те, кто вообще не пользуется ничем и воняет натуральными потом и табаком; б) те, кто поливается одеколоном, не обязательно дорогим, и пахнет так, что и чертям в аду тошно; в) те, кто при обладании полным набором «естественных» запахов умудряется еще и умащаться одеколоном.

По сравнению с некоторыми моими современниками, Фелик пах даже весьма умеренно, а что аромат его парфюма больше походил на женский — тонкая цветочная нота, немного ванили и древесных тонов — так мне мужские запахи, изобретенные парфюмерами, вообще никогда не нравились. Стоило нюхнуть, и сразу невыносимо свербело в носу. А истинное «блаженство» наступало в чудесную летнюю пору, когда представители всех трех категорий мужеского пола и благоухающие дамы сходились в одной точке — душном общественном транспорте с заклинившими окнами. Вот это была пытка, перед которой бледнели все хитроумные изобретения средневековых инквизиторов и зверства фашистов!

Мы же, еще раз подчеркну, ехали с комфортом: благоухал лишь Фелик, и именно благоухал, а не вонял; от Лакса же и Кейра вовсе исходил запах нормальных, здоровых, и самое главное, чистых мужчин, куда более привлекательный, чем любые изобретенные ароматы. А Фаль, наверное, не пах никак. Кажется, у сильфов вообще не было собственного запаха.

Я глазела на снующий, прогуливающийся или деловито шествующий народ, любовалась местной архитектурой. Карета, ясное дело, катила не по трущобам, поэтому посмотреть было на что. Каменные или оштукатуренные в различные цвета скромные, но симпатичные дома, великолепные особняки, магазины или, выражаясь на местный манер, лавки на любой вкус, кошелек и нужду, рестораны и прочие общественные заведения, привлекающие внимание клиентов яркими вывесками и красноречивыми зазывалами. Мы, стойко игнорируя все соблазны, двигались к одной из центральных площадей Мидана. Туда уже должны были вынести из храма Гуинилы священный алтарь для проведения пышной церемонии помолвки, значащейся в списке брачных процедур под номером один.

По мере приближения к площади народа, причем народа празднично разряженного и праздношатающегося, становилось все больше, равно как и стражи, призванной следить за порядком. Что ж, все как у нас на каком-нибудь городском мероприятии, даже продажа сувениров, сластей и напитков на открытых развалах. Пожалуй, не хватало только карет «скорой помощи», зато всех остальных карет было в избытке. Но, наверное, Фелик действительно являлся не последним лицом в свите лорда Амрика, потому что нам освобождали дорогу. До самой площади мы доехали практически без помех. У храма размером с собор Василия Блаженного, но без куполов, отстроенного из бледно-голубых огромных плит неизвестного мне камня, украшенного только скульптурами у входа и барельефами в виде венков по фасаду, негде было и яблоку упасть.