Похороны ведьмы - Артур Баневич

Телекинез не подтолкнул снаряд, добавив ему скорости и боевой силы; а лишь подправил траекторию. Вдобавок слишком поздно. Подправлять поправку уже было некогда. Булыжник размером с яблоко ударил Болека по левому локтю вместо того, чтобы попасть в голову. Арбалет упал в снег, но солдат, хоть его и отбросило на два шага, на ногах удержался.

– Взять его! – выхватил меч десятник.

Усатый раззявил рот, но пока все еще не выхватывал заткнутый за пояс тесак. Безусый тоже не пытался ухватить оружие. Вместо этого он заорал и попробовал схватить Дебрена.

Это было бы неглупо, потому что стоял он близко. И почти удалось. Магун выхватил камень и запустил его изо всей силы. Воспользоваться палочкой уже не успел. Пролетев три шага, камень, вообще не направляемый магией, шарахнул парня по лбу и срикошетил в сторону.

Безусый тут же повалился, ударив Дебрена головой по бедру. Дебрену удалось удержать равновесие, но при этом он потерял немного ценного времени. Болек, побагровевший от ярости и боли, уже мчался на него, сражаясь на бегу с болтающимися между ногами ножнами.

Дебрен схватил палочку зубами, освободившейся рукой полез в левый карман. Усатый за спиной наступающего кордонера быстро прыгнул к брошенному арбалету. Десятник с мечом в руке стоял там же, где и раньше. Возможно, он все еще недооценивал противника и не хотел лишать подчиненных сладости мести, а может, наоборот – начал понимать, что творится что-то неладное.

Болек был уже близко, поэтому Дебрен тут же метнул камень левой рукой. Правой выхватил изо рта волшебную палочку, успел даже поправить траекторию снаряда. Несмотря на то что солдат ловко увернулся, камень так и не отскочил влево и хватанул Болека между бровей. Прекрасный бросок. Одна беда – слабый.

Солдат упал на колени. И почти тут же воткнул меч в землю, чтобы, оперевшись на него, как можно скорее подняться.

Последний, четвертый камень запутался в складках кармана. Дебрен отчаянно дергал его, уже зная, что не успеет. Крестьянин добрался до арбалета, поднял, стряхивая снег с ложа, а десятник, выбросив вперед руку с мечом, трусцой бросился в атаку. Трое одновременно! И вдобавок ко всему каждый мог быть самой грозной целью, наиболее стоящей камня. Болек – потому что был ближе других и казался неуничтожимым. Крестьянин – потому что у него арбалет. Ну и десятник. Самый опытный и, кажется, единственный, кто имеет понятие о фехтовании.

Усатый поднес арбалет к плечу. Не спеша, как и всякий новичок, он предпочитал как следует прицелиться и, возможно, промахнулся бы, как большинство любителей, по нескольку бусинок готовящихся к выстрелу. Дебрену не было дано проверить его умения. Вначале плохо очищенная от ветвей сосенка саданула парня под колено, а потом, когда он упал, что-то большое, все залепленное снегом придавило к земле.

Болек, полуослепший от крови, увидел-таки Дебрена, кинулся щукой с выставленным вперед мечом и шлепнулся животом о землю.

Выбор свершился сам собой. Внезапно все стало не только ясно, но и просто. Десятник, несмотря на то что находился далеко, так еще подзадержался, оглянулся, остановился. Было достаточно времени, чтобы переложить камень в правую руку, прицелиться палочкой и сильно размахнуться. Детски простой бросок – если ребенок родился с магическими способностями, конечно, и "лизнул" телекинеза.

Другое дело, что и без магической помощи камень помчался прямиком к цели. Дебрен лишь подбил его на лету чуточку выше, для уверенности, что тот угодит в середину головы. Походило на то, что десятнику вмажет по правой скуле: он как раз оглядывался назад, на дрыгающего ногами крестьянина, и, кажется, решил, что основная угроза тут – чародей, потому что начал поворачивать голову. Но уклоняться было уже поздно.

Дебрена слегка парализовало, когда камень, словно брошенный ветром шарик из смятой бумаги, неожиданно свернул влево и мягкой, но все более изгибающейся дугой миновал цель в добрых двух стопах.

– У меня амулет, – торжествующе засмеялся десятник. И пошел еще медленнее, радостно скалясь и раздуваясь от чувства собственного превосходства. – И стрелы не пропустит, не то что камень.

Болек уже поднялся на колени. Левая рука у него бессильно свисала. Правую же, ту, что с мечом, он поднес к лицу, отер кровь с глаз, прозрел. Успел увидеть башмак Дебрена. Магун, снова взяв в зубы палочку, саданул его сверху пяткой по носу и обеими руками вцепился в сжимающую рукоять ладонь. Ему удалось вырвать оружие у обескураженного кордонера, но Болек оказался крепким орешком. Он не только не упал, но и повис всем телом на левой руке Дебрена.

– Отпусти его! – крикнул отнюдь не опешивший десятник. – Он мой. Я ему разбойничьи лапы обрублю, тогда ты его достанешь.

Болек, ослепленный жаждой мести, а возможно, чувством долга, не послушался. Начал подниматься, карабкаясь вверх по руке Дебрена. Дебрен хватанул его по капюшону оголовком меча. Капюшон упал. Магун повернул меч острием вниз. И заколебался. На мгновение. Но мгновение – это одна двадцатая бусинки. Масса времени при борьбе не на жизнь, а на смерть. Болек воспользовался неспособностью магуна карать раненых и безоружных. И доказал, что безоружность – понятие относительное, вцепившись зубами в левую руку противника.

Боль почти ослепила Дебрена. До такой степени, что он промахнулся и вместо того места, где шея сходится с плечом, угодил солдату выше лопатки. Меч пробил накидку и рассек спину, проехав по ребрам. Прежде чем магуну удалось его вытащить, Болек почти откусил ему мизинец и безымянный. А десятник, наконец-то почувствовавший солидарность, кинулся бежать.

Но не успел. Дебрен, направив всю магическую силу на противоболевую блокаду, сумел перехватить контроль над ситуацией и очистить поле зрения от черно-пурпурных пятен. Ударил головкой меча по тому месту, где челюсть сходится со скулой, а когда солдат раскрыл рот, добавил, отскакивая, ударом клинка. Из-за отсутствия времени, места и размаха он больше резал, чем рубил, но попал удачно спереди в боковую часть шеи. Обильно хлынула кровь. Возможно, не из артерии – но обильно. Наконец-то Болек показал свою человеческую натуру и повалился спиной в снег.

Сразу после этого Дебрен чудом отразил тычок десятника. Отскочил, парировал два легких удара и благодаря второму чуду увернулся от удара, который должен был бы разрубить ему череп на два симметричных получерепа.

Потом ударил гангарином. Вернее – попытался.

Импульс не пробил блокаду. Левая рука от плеча и ниже была бесполезным балластом. Не годилась даже на то, чтобы удержать равновесие, просто висела, болтаясь туда-сюда в ритме, навязанном состязанием прыжков.