Следы помады. Тайная история XX века - Грейл Маркус

Мой друг в детстве учился в парижской школе, он просто вспоминал, на что это было похоже. «Это то, что случилось в Мае 1968-го», — сказал он.

Другая версия

Другая версия «Рациональных украшений» ЛИ разыгралась в Страсбургском университете осенью 1966 года. Это было незначительное событие, серия студенческих шалостей, своего рода негативистские кражи женского белья — или, как гласила типичная газетная передовица того времени, «вероятно, первая настоящая манифестация бунта, совершенно очевидно нацеленного на уничтожение общества». Кража трусов как конец света — это проявление двустороннего связующего фактора, если там был хоть какой-то фактор.

Если тебе не нравятся новости, выходи на улицу и делай их сам.

— Скуп Нискер, завершающая эфир фраза, KSAN-FM, Сан-Франциско, 1969

Воображаемая революция в страсбургской лаборатории развивалась в трёх плоскостях: в художественной плоскости произведения, названного «Возвращение Колонны Дурутти», в литературной плоскости текста «О нищете студенческой жизни» и в тактической плоскости последующих событий, а также в реакции, которую они вызвали. Вкратце история была простая. Устав от скучных занятий и брезгуя убогостью политики левацких молодёжных группировок, весной 1966 года пять студентов объявили о своём желании развалить учреждённый администрацией студенческий профсоюз, выставили свои кандидатуры на выборы его руководства, и в условиях подавляющей апатии своих конкурентов оказались победителями. Во время летних каникул друзья удивлённых победителей связались с СИ через их парижский почтовый ящик — только так ситуационисты поддерживали связь с кем-либо, — и попросили о встрече. У нас есть некоторая власть, написали молодые люди, мы хотим вывести её строя.

K 1957 году стремление к чистоте в помыслах и действиях довело Леттристский интернационал до потери подвижности, когда остались только помыслы и никаких действий; вот почему ЛИ должен был объединяться с кем-то не столь непорочным, должен был сделать шаг назад. В 1966 году СИ оказался в таком же положении. «Ситуационистский проект достиг своей окончательной формы», — писал в 1974 году Кристофер Грей в “Leaving the 20th Century”76. «СИ следовало бы оставаться маленькой, крепко объединённой группой революционеров, посвящённой выплавке критики современности, т. е. потребительского капитализма — и стремящейся донести свою критику при помощи любого возможного скандала и агитации. Всё в расчёте на всеобщее восстание. Поэзия может твориться только всеми». У группы для этого было всё, за исключением общественного пространства, их скандалы имели место лишь в пределах журнала. С изгнанием одноразовых союзников, вроде Анри Лефевра, как самозванцев или воров, с уходом практикующих художников и архитекторов изначального СИ (некоторые, как Иорн, ушли сами, остальные были исключены), с отказом от выставок, направленных против искусства, и планов по обустройству новых городов (или же планов захватов музеев, даже штаб-квартиры ЮНЕСКО) СИ обратился к изучению чужих жестов отрицания — других протестов, бунтов, несогласованных забастовок, разного рода актов насилия. Хотя это изучение сопровождалось усиливающимися участливостью и восхищением, через призму которых восприятие чужих идей иногда бывает более глубоким, чем у тех, кому идеи впервые пришли в голову, сходя со страниц в качестве реального разговора актёров и мыслителей, это был не иначе как разговор выдуманный, берущий начало в отрицании искусства и теперь ищущий своего претворения в жизнь в событиях; даже как только разговор углублялся в мировые темы, в новости, обсуждаемые всеми, и новости, которых не заметил никто, кроме разговаривающих, он становился всё более эстетским, теорией, уничтожающей свои доказательства. Достигнув кульминации своей истории, ситуационисты оказались принадлежащими этому миру, но не внутри его: «их достижения в области интеллектуального влияния и области его применения, — написал Грей в наброске, не вошедшем в “Leaving the 20th Century”, — оказались растрачены, или это мне только так кажется, в смысле живости и пафоса их собственной повседневности. Количество членов радикально сократилось… Организация перестала быть по сути международной. Она являлась парижской. Больше не было никаких экспериментов с архитектурой или жилым пространством. Культурный саботаж также был забыт. Они пребывали в состоянии перманентного распада. Группа замкнулась на себе. Не осталось почти ничего, что не считалось ими реформистским. Всё скатилось к усовершенствованию своего анализа, к первозданности их антифилософии: всё ограничивалось журналом. Хмельной, хулиганский энтузиазм их леттристского прошлого сменился соответствием роли неимоверно строгого отказа от всего, что не отказ»77. Страсбургские студенты дали шанс ситуационистам вернуться в мир.

Мы хотим подкинуть проблем, писали студенты, насколько это возможно, но — как? Думайте сами, отвечали ситуационисты, напомнив им написанное Дебором годами ранее: «Революционная организация обязана всегда напоминать о том, что её цель заключается не в том, чтобы сделать так, чтобы её последователи слушали убедительные выступления авторитетных лидеров, но в том, чтобы сделать так, чтобы они могли высказаться сами»78. Хотите наделать шороху? Поймите, что как повседневная жизнь находится прямо здесь, в успехе или неудаче нашего общения, так же и предпосылки революции. Революция — это не то, что происходит в другой части света: в Китае, во Вьетнаме, на Кубе — и для нас, и для вас это лишь интеллектуальный туризм, и в качестве противодействия спектаклю он годится лишь для спектакля противодействия. Поэтому думайте глобально, но действуйте локально. Используйте фонды, которые члены вашего научного сообщества так опрометчиво доверили вам, используйте свои административные ресурсы. Напишите критику своего собственного статуса, положения студентов и общества, которое они представляют и которому прислуживают — прислуживают даже тогда, когда объявляют себя его врагами. Распространяйте свою критику и посмотрите, что произойдёт; если критика достаточно веская, что-нибудь да будет. Используйте каждую грань любого устроенного вами скандала, который может стать ступенью к следующему: проломившись через один барьер, не останавливайтесь. Помните, что хотя вы рискуете карьерами, уготованными для вас обществом, компромисс не даст вам защиты, что успех скандала есть единственная защита его зачинщиков, что те, кто делает революцию наполовину, только роют себе могилу. Студенты вернулись в Страсбург, начался осенний семестр.

На разогреве оказался социолог Абраам Моль — «безмозглый» кибернетик, как его двумя годами ранее обозвал СИ, — которого выгнали с его лекции шквалом помидоров. Затем последовал комикс «Возвращение Колонны Дурутти» страсбургского студента Андре Бертрана — описание в картинках захвата студенческого профсоюза, названное в честь того, что Рауль Ванейгем однажды провозгласил «путеводной звездой» СИ: колонны анархистского войска, как это объяснение иронично прозвучало в сообщении лондонской “Sunday Telegraph” о страсбургском скандале, руководимого каталонским революционером Буэнавентурой Дуррути (Бертран не мог выговорить его имя), которая в начале Гражданской войны в Испании «переходила от деревни к деревне, уничтожая всякий общественный строй на корню и оставляя выжившим возводить всё с самого начала». Комикс заканчивался обещанием,