Чертополох. Излом - Варвара Шихарева

Что же до Остена, то он мог простить многое, но только не спесивую дурь, а потому во время последнего похода тысячник посоветовал Ревинару сделать так, чтобы Мелир не попадался ему, Олдеру, на глаза — а то ведь может и пришибить сгоряча юное дарование, если оно вновь полезет туда, куда его не просят. «Доблестный» тогда хоть и упрекнул Остена в предвзятости, но его совету последовал, держа племянника подальше как от военных советов, так и от главы «Карающих», и то, что теперь Ревинар притащил Мелира за собой означало одно — приехавшим за пленником посланцам князя не известно не только о птице, но и о том, что Олдер прощен Владыкой Арвигеном.

Улыбка, осветившая в этот миг лицо Остена, была такой людоедской, что стоящий неподалеку от своего главы Антар вздрогнул и отвел взгляд. Гости же, пытаясь сохранить надменный вид, смотрели мимо кривоплечего тысячника, а потому не заметили опасности.

Молчание между тем затягивалось — скрестив руки на груди, Остен, стоял у входа в оружейную, всем своим видом показывал, что не собирается первым рассыпаться в любезностях, и Ревинар, вздохнув, заговорил:

— Рад видеть тебя в здравии, Остен. Я и мой племянник прибыли сюда по воле Владыки.

Брови Олдера сошлись на переносье:

— И тебе здоровья, Ревинар. Кстати, что тебя задержало в пути — я ожидал вашего появления еще с позавчерашнего дня.

Тон Остена был сух до невозможности, и «Доблестный» досадливо поморщился. Ох, совсем не такого приема он ожидал от опального тысячника, но и идти на попятную было уже поздно:

— Мы приехали бы раньше, если б не проклятая распутица. Дороги теперь больше напоминают болота.

— Не без этого, — не меняясь в лице, Олдер согласно кивнул, подтверждая слова по-прежнему восседающего в украшенном серебряными накладками седле Ревинара. И тут же сделал приглашающий, истинно княжеский, жест рукой.

— Отдохнете с дороги? Да и лошади ваши устали… — произнесено это было так, что Ревинар мгновенно ощутил тебя просителем у трона Владыки. Даром, что сам он на коне и в золоте, а Олдер — на земле, в потертой куртке «Карающих»… Треклятый кривоплечий! Как у него это получается?.. Хорошее настроение покинуло «Доблестного» в одно мгновение, к тому же его посетила очень неприятная мысль. Остен знает что-то, чего сам он не учел. Находиться в крепости расхотелось совершенно.

— Нет. Мы и так задержались в пути, и теперь нам следует наверстать упущенное. Владыка не должен ждать… — отказ Ревинара звучал вполне вежливо, но тут, неожиданно, его перебил Мелир.

— Дядя прав. Князь Арвиген весьма раздосадован твоим, Остен, промедлением. К тому же, наши лошади не слишком устали, а я предпочту ночевать в Ренторе, чем в этом клоповнике, который именуют крепостью лишь по недоразумению.

Снующие по двору по каким-то хозяйственным нуждам «Карающие» — дел в это утро оказалось почему-то многовато, и все были срочными — после дерзких слов прибывшего из столицы юнца напряглись, точно готовые сорваться с поводков борзые. Ревинар же подавился воздухом и глухо закашлялся. В это мгновение он горько пожалел о том, что Мелир за всю жизнь ни разу не получил розог. Нет, его племянник, конечно, щедро одарен Мечником, но начинать открытое противостояние с Остеном, да еще так по-глупому… Уж кто-кто, а Ревинар знал, к чему это может привести. «Доблестный» уже открыл рот, собираясь загладить грубость Мелира, но Олдер его опередил.

— Разве наш князь дозволял тебе, Мелир, говорить от своего имени? Если нет, то лучше придержи язык — Владыка Арвиген не любит самопровозглашенных толкователей своего настроения. Что же до клоповника, то ты совершенно зря опасаешься за свою драгоценную шкуру — крейговцы усмирены и не смогут пить твою высокородную кровь.

Слова Остена хлестали не хуже плетей — щеки Мелира мгновенно стали алыми, точно утренняя заря от бросившейся в лицо крови, но достойный ответ он сразу найти не смог:

— Остен, я не позволю… Ты не должен…

Закончить предложения парень так и не смог — Ревинар, с силой сжав плечо племянника, разом оборвал его метания.

— Мелир слишком молод и горяч — этот порок пройдет со временем. Более того — я сам прослежу, чтоб такого впредь не повторялось. Не держи на него обиду, Олдер.

— На дураков не обижаются, — усмехнулся Остен, все еще не сводя взгляда с по-прежнему красного от ярости и стыда Мелира, а потом повернулся к замершим у входа «Карающим»:

— Посланники Владыки слишком торопятся — вынесите клетку.

Воины бесшумными тенями метнулись в проход за спиной Олдера, а сбитый с толку приказом кривоплечего тысячника Ревинар удивленно поднял брови.

— Клетку?.. Я не ослышался?

Остен ответил ему каменным выражением лица, а еще через несколько мгновений «Доблестный» уверился, что не ослышался — во двор действительно вынесли дорожную клетку, в которой, сердито нахохлившись, восседал беркут. Птица была очень крупной, с необычайно мощными лапами и клювом, а взгляд ее желтых глаз был до крайности злым — на какой то миг Ревинар даже порадовался тому, что его и птицу разделяют прочные прутья клетки, но потом растерянность накатила на него с новой силой.

— Что это, Остен? Мы должны забрать у тебя Владетеля… Крейговского Беркута…

— Не пойму, что тебя смущает, Ревинар — приказ Владыки я выполнил в точности, — лицо Остена по-прежнему оставалось невозмутимым, но в глазах плясало с трудом скрываемое веселье — он явно наслаждался растерянностью княжьих посланников и своим розыгрышем… Вот только розыгрышем ли? Не обезумел же тысячник настолько, чтобы насмехаться над волей амэнского князя?

Пока Ревинар пытался ухватить смутно забрезжившую в его мозгу догадку, Мелир, сам не свой от еле сдерживаемой злости на невозмутимого Остена, прошипел:

— Это переходит все допустимое. Подсунуть вместо Владетеля паршивый комок перьев! Это…

— Молчи, — оборвал негодующего племянника Ревинар. Вновь переведя взгляд с Остена на беркута, он увидел, как заточенный в клетку пернатый пленник при последних словах Мелира вздрогнул всем телом и повернулся в сторону оскорбителя. Казалось, птица уловила смысл человеческих слов…

Повинуясь озарившей его догадке, Ревинар торопливо прочертил перед лицом знак, позволяющий видеть скрытое — сидящего в клетке беркута словно бы окутала густая, скрадывающая очертания птицы дымка, в которой через миг проявилось призрачное человеческое лицо. Колдовской туман клубился — и черты зачарованного человека, едва обозначившись, тут же исчезали, но Ревинар различил и сжатые в тонкую нитку губы, и прямой, с небольшой горбинкой — точно от перелома — нос, и полный холодной, неизбывной ненависти взгляд…