Долго и счастливо - Джил Грегори

В душе миссис Уайет все это время шла напряженная борьба, и в конце концов она не смогла удержаться и, когда граф направился к постели, спросила:

– Ваше сиятельство, вы ведь не собираетесь положить это грязное существо на эту изящную кровать? – Она не в силах была вынести, чтобы подобное безобразие нарушило красоту, которой славился Уэсткотт-Парк. – Осмелюсь заметить, ваше сиятельство, – продолжала экономка с упреком, словно он все еще оставался тем маленьким упрямым мальчишкой, который упорно покровительствовал всем бездомным и раненым животным, какие только ему попадались, – будет лучше, если Дарджесс или один из лакеев отнесут эту особу в комнату для слуг. Просто нелепо пачкать тонкое белье…

– Поднимите эту подушку повыше, миссис Уайет, – приказал граф, словно она и не говорила ничего.

Миссис Уайет застонала про себя. Ей был знаком этот упрямый взгляд его сиятельства. Ему было безразлично мнение других людей, он и не думал о приличиях… точно так же, еще будучи сумасбродным черноволосым юношей, он игнорировал ее мольбы держать всех этих своих ужасных зверей в конюшне. Нет, он держал их у себя в комнате.

Прикусив губу, экономка выполнила приказ и смотрела, как граф Уэсткотт кладет эту замарашку на подушки. Его сиятельство всегда отличался ослиным упрямством, если уж что-то вбил себе в голову. Все Одли были такими.

Девушка слабо застонала, когда ее голова откинулась на шелковую подушку. Граф несколько секунд молча рассматривал ее, а миссис Уайет пыталась прочесть его мысли, но, как обычно, безуспешно. Да и кто мог угадать, о чем он думает? Уж во всяком случае, не его няня, даже когда он был еще ребенком, и не Дарджесс. Да и она, на глазах у которой он вырос из веселого мальчишки в угрюмого молодого человека, тоже никогда не могла понять настроения, управлявшие его поступками. Знала только, что вся теплота и беззаботная веселость совершенно испарились после той трагедии…

Теперь вся его семья от него в ужасе, хотя прежде было совсем не так. Ну, теперь графу стоит только взглянуть в сторону бедного мастера Джереда, и у того делается виноватый вид, как у настоящего грешника, и щеки становятся красными, а Джеймс и двух слов не произнесет в присутствии брата. Даже маленькая бедняжка Доринда его боится. Он ведь не всегда был таким, грустно думала миссис Уайет. Только в последние годы.

Граф отошел от кровати, бросив на экономку проницательный взгляд.

– Сделайте для нее, что сможете, до приезда доктора. Приведите ее в чувство, если вам это удастся. Я буду у себя в кабинете ждать Джеймса и Шарлотту.

– Да, ваше сиятельство.

Он вышел, не оглядываясь. Оставшись наедине с бездыханной девушкой, миссис Уайет в отчаянии заломила руки. Господи, помоги! Этому существу место в комнате для слуг, а еще лучше на конюшне, но только не в самых роскошных покоях дома.

Ей претила даже мысль о том, чтобы прикоснуться к этой грязной девице. Кто знает, какими болезнями она может быть больна? Экономка с превеликим трудом сдержалась, чтобы не топнуть ногой. Почему, ну почему граф поступает так неразумно?

Конечно, никто из его предков не отличался разумными поступками. Его отец, несомненно, был мягким, приветливым человеком, который любил книги, лошадей и собак, но питал, к несчастью, слабость к спиртным напиткам и к азартным играм. Это ли не сумасбродство?! А мастер Джеймс, который был младше графа на два года, имел весьма сомнительную склонность к боксу – до своей женитьбы, разумеется, а после нее, с облегчением подумала миссис Уайет, он вполне образумился, по крайней мере, так ей казалось. И все же Филип очень отличался от отца и брата. Он не обладал их легким характером. Он не был строгим хозяином, вовсе нет, но иногда поневоле внушал страх. Будучи чем-то недоволен, он прищуривал глаза и, не произнося ни слова, пристально смотрел на провинившегося, так что тому хотелось сквозь землю провалиться. Неудивительно, что бедный мастер Джеред, с позором исключенный из Итона, так нервничал. А если граф узнает о последних неприятностях…

Миссис Уайет содрогнулась, подумав о слухах, которые разносились слугами из кухни одного поместья на кухню другого. Семейство Одли обсуждали чаще других. И самому графу тоже не удалось избежать своей доли внимания. Все эти дуэли, на которых дрался Филип, его вспыльчивый характер, выигранные скачки и возмутительные пари. Об этом знали все, кто интересовался подобными вещами. И еще, тут миссис Уайет невольно поглядела на девушку на кровати, еще эти женщины, сохнущие по нему, пытающиеся завоевать его расположение. Его любви добивались благородные красавицы, а он, как было известно, предпочитал оперных певичек!

Типичный Одли, до мозга костей, в этом нет никаких сомнений. А теперь притащил в дом эту оборванку. Это дело может кончиться скандалом! Сердце ее болело за него, она любила графа как родного сына. Что с ним станет, если он не изменит свои странные привычки?

Она подошла к постели и посмотрела на незнакомку с тревогой и растущей неприязнью. Отвратительное создание. Миссис Уайет толкнула девушку в костлявое плечо.

– Очнись, девушка. Очнись и скажи мне, что у тебя болит.

Никакого ответа.

– Очень хорошо, раз так. – Глаза экономки заблестели от прилива вдохновения. – Нюхательные соли. Это приведет тебя в чувство.

Со злорадным чувством она пошла искать самую сильную, самую крепкую нюхательную соль, какую только можно найти. Поделом этому ужасному созданию!

Тем временем граф сидел в своем кабинете на первом этаже, задумчиво глядя на языки пламени в камине. Когда по голосам в холле он понял, что его брат и невестка прибыли, он стряхнул с себя задумчивость и быстро допил рюмку бренди. Он понимал, что его долг – выйти в холл и поздороваться с ними, но ему очень этого не хотелось.

Когда-то они с Джеймсом были очень близки, были братьями по духу, а не только по крови, но три года назад все изменилось. Теперь один вид Джеймса вызывал в памяти горечь и боль…

После случившегося связь между ними возродить невозможно. И все же долг требовал, чтобы он вышел в холл. Филип вздохнул, расправил плечи и открыл дверь.

– Добрый вечер, Джеймс. – Он пересек холл, сохраняя спокойное выражение лица. – Добрый вечер, Шарлотта.

– Филип! – Джеймс выглядел изумленным. – Ты еще не спишь?!

– Как видишь. – Брат был явно разочарован появлением Филипа. Он специально приехал в столь поздний час в надежде избежать встречи с братом. Что-то в Филипе болезненно сжалось, но глаза в золотистом свете люстры выражали лишь спокойное равнодушие. – Надеюсь, дорога была приятной, – произнес он ровным голосом.

– Вполне.

Джеймс Одли, чисто выбритый молодой человек, ростом пять футов десять дюймов, обладал самой приятной наружностью. Правда, во всем его облике ощущалась некая усталость, странная в его возрасте. Волосы темно-каштановые, а не черные, как у графа; он унаследовал от матери синие сапфировые глаза, а не отцовские, серые, но и у него, и у Филипа, и, между прочим, у Джереда тоже, были одинаково прямые носы и надменно очерченные скулы, одинаковые твердые рты и решительные подбородки, характерные для мужчин этого семейства.