Пелопоннесская война - Дональд Каган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почему спартанцы решили вступить в длительный и тяжелый конфликт с беспрецедентно сильным противником, притом что они не столкнулись с непосредственной угрозой, не могли извлечь из войны никакой ощутимой выгоды и не были спровоцированы прямым вредом для себя? Что подорвало по обыкновению консервативное спартанское большинство, выступавшее за мир, во главе с благоразумным и уважаемым царем Архидамом? Фукидид считал, что спартанцы проголосовали за войну не потому, что их убедили доводы союзников, а «из страха перед растущим могуществом афинян, которые уже тогда подчинили себе большую часть Эллады» (I.88). Его общее объяснение причин войны было следующим: «Истинным поводом к войне (хотя и самым скрытым), по моему убеждению, был страх лакедемонян перед растущим могуществом Афин, что и вынудило их воевать» (I.23.6).
Однако факт остается фактом: за дюжину лет, прошедших c момента заключения мира до битвы у Сиботских островов, могущество Афин не выросло, а внешняя политика Афин не была агрессивной, что признали даже коринфяне еще в 440 г. до н. э. Единственное увеличение афинской мощи произошло в результате союза с Керкирой в 433 г. до н. э., заключенного в ответ на инициативу коринфян, которую те предприняли вопреки совету спартанцев, и свидетельства ясно показывают: в том случае афиняне действовали вынужденно и оборонительно, стремясь лишь не допустить, чтобы коринфяне вызвали серьезные изменения в балансе сил.
Но людьми, переживающими кризис, также движет страх перед будущими угрозами. Так было и со спартанцами, которые встревожились, когда им показалось, что «Афины достигли явного преобладания и стали даже нападать на союзников лакедемонян»; «[лакедемоняне] сочли подобное положение недопустимым. Они решили теперь со всем усердием взяться за дело и по возможности сокрушить могущественного врага силой оружия» (I.118.2). Все три версии объяснения, приведенные Фукидидом, подтверждают предпринятый им анализ фундаментальных мотивов, управлявших отношениями между полисами: страх, честь и выгода. Глубочайший корыстный интерес спартанцев требовал от них сохранения целостности Пелопоннесского союза и собственного лидерства в нем. Их беспокоило, что растущие сила и влияние афинян позволят им и дальше досаждать союзникам Спарты, вплоть до того, что эти союзники покинут Пелопоннесский союз, чтобы защитить себя, что приведет к распаду альянса и утрате Спартой гегемонии. Честь спартанцев, их самовосприятие зависели не только от признания этого лидерства, но и от сохранения их уникального политического устройства, безопасность которого в свою очередь зависела от тех же факторов. Поэтому спартанцы были готовы подвергнуть себя великому риску войны, чтобы сохранить союз, который они создали как раз для того, чтобы избежать рисков. Действовать так означало служить интересам своих союзников, даже если эти интересы угрожали их собственной безопасности. Это был не последний случай в истории, когда лидер альянса оказывался побуждаем младшими союзниками к проведению политики, которую он не избрал бы самостоятельно.
Вслед за решением народного собрания эфоры созвали на встречу союзников Спарты для официального голосования по вопросу о войне. Союзники собрались лишь в августе, и не все из них явились на встречу; предположительно, те, кто остался дома, не одобряли целей собрания. Из тех, кто присутствовал, большинство (хотя и не такое значительное большинство, как, по сообщению Фукидида, было на внутреннем спартанском собрании) проголосовало за войну. Таким образом, не все союзники пришли к выводу, что война неизбежна; не все они считали ее справедливой; не все они видели это предприятие легким или безусловно успешным; не все они полагали, что война необходима.
Спартанцы и их союзники могли бы начать вторжение сразу же и выполнить обещание, данное потидейцам, с опозданием всего на несколько месяцев. Подготовка ко вторжению такого рода была простой и заняла бы не более пары недель, а сентябрь и октябрь обеспечили бы благоприятную погоду либо для битвы, либо для разрушений, если бы афиняне отказались сражаться. Хотя урожай зерна в Афинах уже давно был собран, еще оставалось время, чтобы нанести значительный ущерб виноградным лозам и оливковым деревьям, а также крестьянским хозяйствам за пределами городских стен. Если бы афиняне жаждали битвы, как того ожидали спартанцы, сентябрьское вторжение дало бы им массу стимулов.
Однако спартанцы и их союзники не предпринимали никаких военных действий почти год. За это время спартанцы отправили в Афины три посольства, из которых по крайней мере одно, похоже, было искренней попыткой избежать войны. Длительная задержка перед началом боевых действий и продолжающиеся попытки переговоров позволяют предположить, что, после того как эмоции от дебатов улеглись, осторожные и трезвые доводы Архидама возымели эффект и вернули настрой спартанцев к привычному для них консерватизму. Возможно, войну еще можно было предотвратить.
РЕШЕНИЕ АФИНЯН О ВОЙНЕ
Первое спартанское посольство в Афины, вероятно, состоялось в конце августа; оно потребовало от афинян «очистить город от осквернения, причиненного храму Богини» (I.126.2–3), ссылаясь на акт святотатства, совершенный двумя веками ранее членом семьи матери Перикла, с чем у многих ассоциировался сам Перикл. Спартанцы надеялись, что в результате этого инцидента он будет обвинен во всех бедах Афин и дискредитирован, поскольку он «был в то время самым влиятельным человеком и, пока стоял во главе государства, всегда был врагом лакедемонян. Он не только не допускал уступчивость, но, напротив, побуждал афинян к войне» (I.127.3). Перикл действительно всегда выступал против уступок, не предписанных третейским судом; как только спартанцы и их союзники проголосовали за войну, он отверг дальнейшие переговоры как тактическую уловку, призванную подорвать решимость афинян.
Перикл подготовил ответ Афин, который, в свою очередь, требовал, чтобы спартанцы искупили не одно, а два давних религиозных кощунства и изгнали виновных. Первое заключалось в убийстве илотов, укрывшихся в храме, и упор здесь делался на то, что спартанцы, готовые воевать под лозунгом «Свободу грекам!», деспотично господствовали над огромным числом греков на своей собственной земле. В качестве второго вспоминались деяния спартанского царя, тиранившего своих соотечественников-греков, а затем предательски перешедшего на сторону персов.
Спартанцы отправляли других послов с различными требованиями, но в конце концов остановились на одном: «Прежде всего и совершенно определенно лакедемоняне заявляли, что войны не будет, если афиняне отменят постановление о мегарцах» (I.139.1). Этот отход от своей прежней позиции явно указывает на изменение политического климата в Спарте после голосования за войну. Плутарх сообщает, что Архидам «старался решить бóльшую часть жалоб мирным путем и успокаивал союзников» (Перикл 29.5), но ни царь, ни его оппоненты не были тверды в своем решении. Архидам, по-видимому, был достаточно силен, чтобы инспирировать продолжение переговоров, но его противники все еще могли требовать послаблений без участия третейского суда. Поэтому компромиссный вариант по-прежнему отвергал передачу спора в третейский суд, но сокращал перечень требований до одного.
Эта уступка была равносильна предательству интересов Коринфа, и, поддержав мегарцев без третейского суда, спартанцы продемонстрировали свою силу и надежность в качестве лидеров альянса, при этом изолировав Коринф. Если бы в тех условиях коринфяне пригрозили выходом из союза, Архидам и большинство спартанцев были бы готовы дать им такую возможность. С некоторым риском для себя спартанцы приложили серьезные усилия, чтобы избежать войны; теперь решение оставалось за Афинами.
Предложение спартанцев убедило многих афинян, сомневавшихся в разумности решения о вступлении полиса в войну только из-за мегарского указа, который изначально был все же лишь тактическим маневром и сам по себе, конечно, не стоил того, чтобы из-за него воевать. Но Перикл оставался непреклонен, настаивая на третейском суде, предусмотренном договором, хотя и не мог игнорировать давление тех, кто ждал ответа. Это вылилось в постановление с официальными обвинениями в событиях, якобы спровоцировавших эмбарго; оно было направлено в Мегары и Спарту в защиту афинских действий. «Это постановление составлено Периклом; оно имело целью справедливое и мягкое решение спора», – говорит Плутарх (Перикл 30.3). Перикл объяснил свой отказ отменить эмбарго ссылкой на неясный афинский закон, запрещавший ему снимать табличку, на которой был начертан указ. Спартанцы возразили: «А ты не уничтожай доску, а только переверни ее: ведь нет закона, запрещающего это» (Перикл 30.1–3), но Перикл держался твердо, и большинство было с ним.
Наконец спартанцы прислали ультиматум: «Лакедемоняне желают
