Пелопоннесская война - Дональд Каган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ведь они сторонники новшеств, скоры на выдумки и умеют быстро осуществить свои планы. Вы же, напротив, держитесь за старое, не признаете перемен, и даже необходимых. Они отважны свыше сил, способны рисковать свыше меры благоразумия, не теряют надежды в опасностях. А вы всегда отстаете от ваших возможностей, не доверяете надежным доводам рассудка и, попав в трудное положение, не усматриваете выхода. Они подвижны, вы – медлительны. Они странники, вы – домоседы. Они рассчитывают в отъезде что-то приобрести, вы же опасаетесь потерять и то, что у вас есть. Победив врага, они идут далеко вперед, а в случае поражения не падают духом. Жизни своей для родного города афиняне не щадят, а свои духовные силы отдают всецело на его защиту. Всякий неудавшийся замысел они рассматривают как потерю собственного достояния, а каждое удачное предприятие для них – лишь первый шаг к новым, еще бóльшим успехам.
Если их постигнет какая-либо неудача, то они изменят свои планы и наверстают потерю. Только для них одних надеяться достичь чего-нибудь значит уже обладать этим, потому что исполнение у них следует непосредственно за желанием. Вот почему они, проводя всю жизнь в трудах и опасностях, очень мало наслаждаются своим достоянием, так как желают еще большего. ‹…› …Праздное бездействие столь же неприятно им, как самая утомительная работа. Одним словом, можно сказать, сама природа предназначила афинян к тому, чтобы и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его (I.70.2–8).
Как это ни эффективно в полемике, характеристики обеих сторон в данном сравнении были преувеличены. Спартанцы никогда не смогли бы создать свой великий союз – союз, который привел греков к победе над персами, если бы были настолько неповоротливы, как их изобразили. Аналогичным образом Афины действовали в полном соответствии с буквой и духом Тридцатилетнего мира, что косвенно признали и сами коринфяне, сдержав своих союзников в период Самосского восстания. Настораживающее поведение Афин в течение предыдущего года, очевидно, было реакцией на недавние действия, инициированные Коринфом, – действия, о которых теперь коринфяне старались говорить как можно меньше.
Коринфяне завершили свое выступление угрозой: спартанцы обязаны прийти на помощь Потидее и другим своим союзникам и вторгнуться в Аттику, «чтобы не отдать ваших друзей и соплеменников в руки злейших врагов и не заставить нас остальных в отчаянии подумать о другом союзе» (I.71.4). Это была пустая угроза, ведь не было никакого другого союза, к которому коринфяне могли бы обратиться, но, поскольку безопасность Спарты и ее образ жизни зависели от целостности союза, даже гипотетическое отступничество вызывало тревогу.
Следующим выступающим был член афинского посольства, которое, по словам Фукидида, «случайно… уже перед тем прибыло… из Афин» (I.72.1). Мы не знаем, по какому делу оно прибыло, но кажется очевидным, что это был просто предлог, позволявший Афинам изложить свою позицию. Перикл и афиняне не хотели посылать официального представителя на спартанское собрание для ответа на жалобы – этот жест уступил бы Спарте право судить о поведении афинян, а не обязал бы ее передать разногласия третейскому суду, как того требовал договор. Однако они хотели не дать Спарте уступить доводам своих союзников, доказать, что Афины получили свою власть законным путем, и продемонстрировать, что власть эта пугающе велика. Посол объяснял рост Афинской державы необходимостью, вызванной требованиями страха, чести и разумной корысти, которые спартанцы должны были хорошо понимать. Его тон был не примирительным, но деловым, а в заключение он настаивал на том, чтобы стороны придерживались строгой буквы договора: все споры следует передавать третейскому суду. Если же спартанцы откажутся, то «мы… последуем вашему примеру и попытаемся дать отпор с оружием в руках» (I.78.5).
Была ли эта речь намеренно провокационной, была ли она направлена на то, чтобы восстановить спартанцев против Афин, вынудить их нарушить свои клятвы и начать войну? Такая точка зрения предполагает, что единственный метод достижения мира состоит в попытках усмирить гнев, милостиво объяснить разногласия и пойти на уступки. Но иногда лучший способ предотвратить войну – это сдерживание, выраженное через силу, уверенность и решимость. Эта тактика может быть особенно действенной, когда она оставляет другой стороне достойный путь отхода, как это было с положением о третейском суде, предусмотренным для спартанцев. Во всяком случае, в лучшем свидетельстве, оставшемся c тех времен, говорится, что война все же не была целью афинян: «Они желали дать лакедемонянам представление о мощи своего города, старикам напомнить о прошлом, а молодым рассказать о том, чего те еще не знали. Послы рассчитывали своей речью побудить лакедемонян скорее к миру, чем к войне» (I.72.1).
Стратегия афинян казалась особенно разумной с учетом того, что спартанские цари традиционно влияли на принятие решений о войне и мире; в 432 г. до н. э. единственным действующим царем в Спарте был Архидам, личный друг Перикла, «слывший благоразумным и рассудительным человеком» (I.79.2), который вскоре продемонстрировал свое неприятие вооруженного конфликта.
После выступления чужеземца все спартанцы удалились, чтобы посовещаться между собой. Хотя собравшиеся были настроены враждебно и уверены, что Афины можно легко победить в короткой войне, царь Архидам утверждал обратное. Афинская мощь, настаивал он, превосходила ту, с которой привыкла сталкиваться Спарта, и была мощью совсем иного рода. Укрепленный город, опирающийся на морской союз, обладающий значительными финансовыми ресурсами и мощным флотом, способен был вести такую войну, какую спартанцы никогда не вели. Архидам опасался, «как бы эта война не осталась в наследство нашим детям» (I.81.6).
Однако настроение народного собрания было столь противоречивым, что Архидам не мог прямо рекомендовать принять предложение афинян, поэтому он выступил с умеренной альтернативой: спартанцам следует ограничиться официальной претензией; в то же время они должны подготовиться к войне, с которой им действительно придется столкнуться в случае провала переговоров, путем поиска кораблей у варваров (в первую очередь у персов) и у других греков. Если афиняне уступят, то никаких шагов предпринимать не понадобится. Если нет, то у спартанцев будет достаточно времени для того, чтобы сразиться, уже будучи лучше подготовленными, через два или три года.
Неудивительно, что план царя не понравился коринфянам и другим ропщущим сторонам, а также тем в Спарте, кто жаждал действий. Даже маленький шанс спасти Потидею, по их мнению, требовал принятия стремительных мер. Коринфяне, в частности, желали не урегулировать претензии, а развязать себе руки, чтобы раз и навсегда сокрушить Керкиру; они также хотели отомстить афинянам и, более того, уничтожить Афинскую державу – с этой позицией были согласны и сторонники войны внутри Спарты. Вкупе с выборочным изложением истории последних пятидесяти лет случаи Керкиры, Потидеи и Мегар, казалось, подтверждали для большинства спартанцев представленную коринфянами картину высокомерия афинян и опасности, которую представляло их растущее могущество.
Типичен был короткий и прямой ответ воинственного эфора Сфенелаида:
Долгие речи афинян мне непонятны: в самом деле, сначала они выступили с пространным самовосхвалением, а потом – ни слова в оправдание зла, причиненного нашим пелопоннесским союзникам. Если тогда в борьбе против мидян они показали свою доблесть, а теперь ведут себя с нами как враги, то вдвойне заслуживают кары за то, что из доблестных людей стали злыми. А мы и поныне остались теми же, что и тогда. Мы не оставим союзников и не будем медлить с помощью, так как и они ведь не могут отложить свои невзгоды. Пусть у других много денег, кораблей и коней, зато у нас – доблестные союзники, и их не следует выдавать афинянам. Третейскими судами и речами нечего решать дело, так как враг грозит нам не речами, а оружием, и нужно как можно скорее и всей нашей военной силой помочь союзникам. И пусть никто не уверяет вас, что, несмотря на причиненные обиды, нам подобает еще долго совещаться и обсуждать дело. Нет! Подумать хорошенько следовало бы скорее тем, кто собирается нарушить договор. Поэтому, лакедемоняне, выносите решение о войне, как это и подобает Спарте. Не позволяйте афинянам слишком усилиться и не выдавайте им наших союзников. Итак, с помощью богов пойдем на обидчиков! (I.86.1–5).
Заявив, что он «не может разобрать, чей крик громче (ведь спартанцы выносят решение, голосуя криком, а не