Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире - Владимир Иорданский

Выдающаяся писательница Таслима Насрин, оказавшаяся вынужденной покинуть свою родину, Бангладеш, чтобы укрыться от преследований со стороны религиозных фанатиков, в одном из своих интервью рассказывала о судьбе женщин на своей родине, вспоминая собственный жизненный опыт:

«В нашем детстве моей сестре и мне, в отличие от мальчиков, запрещалось проявлять интерес к внешнему миру. Все наше воспитание подчинялось одной задаче: научить нас прислуживать. Оставаться дома, готовить еду, вести хозяйство. В юности я восстала против всего этого, задавая самые простые вопросы: почему мои родители не обучали тому же моих братьев? Почему они мне говорили, что я просто обязана научиться готовить для будущего мужа, хотя я и занималась заметно лучше братьев?

К тому же я видела у соседей избитых женщин, женщин в слезах, мужчин, разводившихся из-за пустяка, брошенных жен, вынужденных возвращаться к отцу, где наталкивались на враждебность братьев. Если я все-таки получила разрешение продолжить учебу, то потому, что мой отец был человеком образованным, врачом. Но сколько моих однокашниц было лишено этой возможности? И даже в тех случаях, когда они могли учиться и дальше, им редко позволяли подниматься выше начальной школы. Лишь бы иметь возможность предложить мужу чуть образованную жену. Девушкам никогда не дозволяется продолжать образование ради их собственного развития. Родители отнюдь не мечтают увидеть их независимыми, а лишь желают найти им хорошего мужа»[26].

По словам Таслимы Насрин, благодаря деятельности общественных организаций женщины в деревнях начинают пробуждаться. Они выходят из своей изоляции, ищут работу, добиваются финансовой самостоятельности. Но фундаменталисты не терпят их независимости, осуждают их в фетвах, иногда убивают.

Писательница делилась мыслями: «Религия пытается навязать своего рода слепоту, пассивность, запрещая задавать вопросы. Когда еще ребенком я нарушала это правило, моя мать объясняла мне, что «так не делается».

Писательница также отмечала, что семейное право, регулирующее брак и наследование, ставит женщину в невыгодное положение. «Его следует изменить», – говорила Таслима Насрин, высказывая мнение, что «ни в одной цивилизованной стране не должно официально сохраняться исламское право».

Неравенство мужчин и женщин – это источник внутренних конфликтов, которые подтачивают этнос изнутри. В конечном счете не может такое положение не сказываться и на его нравственном здоровье. Нынешний подъем фундаментализма практически во всех мусульманских странах в значительной степени является своего рода «идеологической» реакцией на стремление женщин к эмансипации, к равноправию, что истолковывается определенной частью местного общества как результат внешних влияний. В Иране после свержения шаха были сразу же приняты жесточайшие меры по пресечению женской эмансипации. Торжество мусульманских фанатиков в Афганистане также сопровождалось отменой всех принятых прежними властями мер по защите женщины, по ее обучению, приобщению к современной культуре.

К тому же, разве может этнос, допускающий неравенство в собственной среде, относиться лучше к чужакам, к «инородцам»?

Как видно, недопустимо отрывать историю нации от истории отдельного человека, судьбу нации от судьбы личности. Там, где та подавлена и бесправна, и нация «заболевает». Напротив, если для развития личности, причем в осознании общности ее интересов с интересами нации, существуют благоприятные условия, это незамедлительно – и положительным образом – сказывается на жизненной силе всей нации. Вот почему проблема женской эмансипации в странах третьего мира, особенно в странах Азии и Африки, – это важнейшая составная часть более широкой проблемы прав человека и проблемы здорового национального развития. От реального прогресса в этой области во многом будет зависеть как нормализация климата внутри этносов, так и нормализация их взаимоотношений.

Внимание к личности неизбежно заставляет взглянуть на нацию изнутри. Такой подход представляется более плодотворным, чем механическое перечисление ее внешних признаков. Да и сами они оказываются соединенными между собой органично, как свойства одного социального организма. Обнаруживается и их постоянное взаимодействие, причем последний в сталинском перечне признаков нации – ее психический склад, проявляющийся, по словам Сталина, в общности культуры, – находится в фокусе такого взаимодействия.

Сталин подчеркивал: «Конечно, сам по себе психический склад, или как его называют иначе – «национальный характер», является для наблюдателя чем-то неуловимым, но поскольку он выражается в своеобразии культуры, общей нации, – он уловим и не может быть игнорирован». Представляется, что наряду с языком именно культура – главное определяющее своеобразие этноса начало. Но и здесь не все так ясно, как кажется на первый взгляд. Ю. В. Бромлей высказывал мнение, что существует различие между этнической культурой и культурой этноса, предупреждая от смешения этих двух понятий. Он отделял этнически специфическое от культуры в целом. Не граничит ли, однако, столь тщательное отмежевание специфического, узкоэтнического от основного ствола национальной культуры со схоластикой? Хотя в любой культуре имеются элементы общечеловеческие, присутствуют элементы заимствованные и есть сугубо национальные, свойственные исключительно данной национальной культуре, все они в равной степени неизбежно проходят через национальное сознание и приобретают черты, свойственные только данному народу. Культура энергично ассимилирует внешние влияния, превращая чужеродное в национальное, родное.

Другая сторона, в сущности, той же темы – вопрос о двух культурах в одной нации. Он возник на почве сугубо догматического толкования «священных текстов марксизма-ленинизма», в частности, известного утверждения В. И. Ленина, что «есть две национальные культуры в каждой национальной культуре», параллельного его же утверждению, что «есть две нации в каждой современной нации»[27]. Там, где В. И. Ленин лишь подчеркивал, как важно учитывать классовое расслоение общества, способное в определенных условиях взрывать изнутри национальное единство, схоласты пошли на абсолютизацию культурных различий между классами до такой степени, что поставили под сомнение само существование общенациональных культур.

Это была аберрация мысли тем более опасная, что какая-то доля правды в ней заключалась. В любой национальной культуре заметны социальные межи, иногда обозначенные очень явственно.

В русском обществе дворянство говорило на французском языке, наверное, бессознательно отгораживаясь от массы простого люда. В странах третьего мира французский, английский, португальский по сей день служат барьером, стоящим между привилегированными слоями и остальным обществом. Знание иностранного языка было к тому же признаком европеизации. Разрыв между культурой верхов и культурой низов в развивающихся странах породил немало острых конфликтов.

И все же такой разрыв никогда не бывал полным. Более того, великие творения литературы и искусства, созданные выходцами из привилегированных, европеизированных слоев общества, в конечном счете, приходили к народу. В своем внутреннем развитии культура разрушала классовые, социальные барьеры, одновременно расслаиваясь по уровням интеллектуальной насыщенности на жанры и направления, апеллирующие к отличающимся друг от друга скорее степенью духовного роста, чем социальным положением, категориям общества. И оставаясь, тем не менее, общенациональной. Эта реальность отнюдь не соответствовала, в сущности, мифологизированному истолкованию истории, согласно которому «поднимающийся класс» должен ликвидировать класс, находящийся у власти, а в сфере духовной жизни культуре этого класса-победителя следовало вытеснять, разрушая без остатка, как будто бы враждебную, культуру побежденного класса. Схоласты-начетчики долгое время нарочито старались не замечать того, что в обществе доминирует процесс его все большего внутреннего усложнения, своеобразной «миниатюризации» становившихся самодовлеющими социальных групп, постоянного изменения их удельного веса в национальных структурах. Такое общество нуждалось для самовыражения и самопонимания в противоречиво многообразной культуре, широко открытой внешним влияниям.

Не является ли элементом национальной культуры и то, что обычно называют характером нации? Этот термин нуждается в уточнении. Вряд ли можно, не впадая в абсурд, говорить о том, что сообщество людей, называемое нацией, обладает некоей автономной психической жизнью. Как представляется, под национальным характером понимается поведенческая модель, типичная для данного народа и обусловленная единством его сознания, общностью исторического опыта, системы надличностных коллективных представлений о мире, обществе, личности и о нормах поведения каждого человека.