Королева в услужении - Нора Лофтс

— А король слаб здоровьем, — проговорила вдруг Альенора, перебивая беззаботное щебетание Сибиллы. — Ночь на плато без палаток и огня. Одному Богу известно, как это скажется на нем.

Альенора в третий или четвертый раз вышла наружу и прислушалась.

Кто-то, перебирая струны лютни, пел прелестную старую песенку «Плач о розе»; кони, фыркая, мягко ступали по траве. Но до нее не доносилось ни звука, свидетельствующего о спускающемся по крутой тропе с горного плато войске. Виднелись лишь яркие огоньки костров, которые, подобно светлячкам, горели в непроглядной тьме, да над черным силуэтом гор всходила белая луна. Как ни вглядывалась Альенора, она не замечала ни малейшего движения на дороге, ведущей сверху в долину.

Ее вдруг охватил страх. Луи ведь такой хилый… Недаром де Ранкон подметил его «очень болезненный вид», и это было уже давно: до того, как он взвалил на свои плечи огромную ответственность за благополучный исход крестового похода и испытал трудности длительных переходов. Какая бы причина его ни задержала в том ледяном аду, ему придется спать на голых холодных камнях и даже без теплого ужина… Он будет дрожать и кашлять, а его ревматические суставы — последствие детских лет, проведенных в сумрачных сырых кельях монастыря Парижской Богоматери, — воспалятся и будут болеть много дней.

Что-то нужно предпринять, решила Альенора, и, вернувшись в палатку, начала закалывать волосы и вновь натягивать одежды, которые совсем недавно с таким облегчением сбросила.

Женщины ее свиты, сонные и разомлевшие в относительном уюте после ужасной долгой тряски в седле, поинтересовались, куда это она собирается. Было очевидно, что страх и тревога еще не коснулись их.

— Только до палатки де Ранкона, — ответила Альенора, но, выйдя наружу, она послала пажа поймать и оседлать ее коня.

Появление королевы у палатки де Ранкона вызвало некоторый переполох. Он и его люди сперва поужинали, а потом занялись приведением в порядок своей давно запущенной внешности. Они подстригали волосы и бороды, отмачивали натруженные ноги в ушатах с горячей водой.

Де Ранкон, торопливо накинув широкий плащ, вышел к ожидавшей его Альеноре, которая не переставала жадно вслушиваться и вглядываться в ночную темноту. Перебив его извинения, она сказала:

— Возможно, я должна извиниться за то, что вторглась к вам в неурочный час, но, сударь, я серьезно встревожена.

— В чем причина? Потому что все еще не подошли основные силы? По-моему, они предпочли задержаться и дрожать от холода там, наверху. Другого объяснения у меня нет. Мы знаем: путь был свободен от врагов. И я оставил людей у прохода, чтобы они сообщили, куда мы пошли, и показали дорогу. Успокойтесь, сударыня. Пока все в порядке.

— Если бы, как вы говорите, все было в порядке, то они давно бы уже находились с нами. Люди, которых вы оставили, известили бы их о расположенной близко зеленой долине, укрытой от ледяных ветров. Только сумасшедший согласится ночевать в том аду, когда можно это сделать в тепле. Уже из-за пастбищ для коней они спустились бы вниз.

— Всепокорнейше прошу простить мне мои слова, ваша светлость, но я не уверен, что, выбирая между неудобствами и удобствами, король обязательно предпочтет последние. Я могу припомнить, по крайней мере, два случая, когда король поступал вопреки, казалось, здравому смыслу. Быть может, мы все отправились в крестовый поход ради освобождения христианских святынь, однако его светлость участвует в нем ради спасения собственной души. Провести ночь, как вы сказали, в аду, когда можно было бы спать в тепле, он посчитает подвигом.

Несмотря на всю фантастичность предположения, Альенора понимала, что такое вполне в пределах возможного. Помнится, ей ни разу не приходилось слышать от Людовика выражений радости в связи с предстоящей победой над неверными, зато он часто толковал о возможности войти босиком в церковь Гроба Господня.

Но она тут же отбросила эти мысли.

— Я должна знать наверняка, — заявила она. — Моя лошадь готова. Я отправлюсь туда, наверх.

— Я поеду с вами, хотя считаю эту затею напрасной. Однако, быть может, за этот подвиг нам скостят кое-какие прегрешения, — рассмеялся Джеффри де Ранкон и, повернувшись, приказал оруженосцам принести одежду.

Конь Альеноры обладал инстинктом почтового голубя. Он знал, что за последние полгода каждый шаг все больше отделял его от сочных пастбищ вдоль берегов Сены, где его родина; и вот теперь он понял, что наконец-то они тронулись в обратный путь. Если бы его воля, то он, не задерживаясь, проскакал бы по горам Фригии и Каппадокии, промчался мимо Константинополя, переплыл реки и одним махом преодолел овраги, нашел милый своему сердцу зеленый луг и лег бы на нем умирать, довольный. Ему была нипочем крутая каменистая тропа, ведущая на плато, и Альеноре приходилось постоянно осаживать его, чтобы удержаться вместе с де Ранконом, чья лошадь не испытывала аналогичных чувств и неохотно перебирала ногами, недовольная тем, что ее оторвали от свежей травы, впервые встретившейся за многие недели.

— Нет нужды спешить, — заметил де Ранкон, когда они — после соответствующего сдерживания и понукания — вновь оказались близко друг от друга. — Сударыня, чего вы боитесь?

— Не знаю. Возможно, турок.

— Но мы не встретили ни одного, — рассмеялся де Ранкон. — Вы полагаете, они пропустили нас — небольшой отряд — и подождали, чтобы со слабыми силами напасть на мощную армию?

— Конечно, не исключено, что их задержал снег. Метель могла засыпать проход между скалами.

— Взгляните на луну, — сказал он.

Альенора подняла глаза и увидела почти полную луну, сияющую в безоблачном небе.

— Пожалуй, вы правы, — проговорила она, давая долю стосковавшемуся по родине коню. И тот, притягиваемый как магнитом видением зеленого луга на берегу Сены, быстро преодолел последний отрезок пути. Альенора в одиночестве проехала узкий коридор между камней и вскоре оказалась на плато, где вовсю гулял ветер. Вьюга прекратилась, и сугробы смерзшегося снега ослепительно блестели при лунном свете. Голые камни казались абсолютно черными. Как завороженная смотрела она на этот огромный черно-белый мир, освещенный далекой безучастной луной и овеянный колючими ветрами. Насколько хватило глаз, никакого признака человеческого присутствия, никаких следов огромного войска, остановившегося на отдых. Или оно задержалось много раньше и не смогло достичь плато, или же передовые части предупредили о непригодности здешних мест для бивака и армия расположилась на противоположном склоне.

И хотя Альенора старалась успокоить себя подобными рассуждениями, страх ее усиливался. Искренность казалась зловещей, здесь не росли ни деревья, ни кусты, ни трава. Она была наедине с голыми скалами, снегом и неистовым ветром. Внезапно в завывании ветра ей послышались голоса, напомнившие о том, как не так давно, еще при жизни ее дедушки, где-то здесь в горах, быть может, на этом же самом плато, погибли сорок тысяч крестоносцев.

Мороз, не имеющий ничего общего с пронзительным ветром, пробежал у нее по спине и зашевелил волосы на голове. «Заколдованное место!» — мелькнуло в голове у Альеноры. Конь это тоже почувствовал: он задрожал, дернулся неожиданно в сторону, начал пятиться и попытался повернуть назад.

Сладчайшей музыкой прозвучал в ее ушах голос де Ранкона, громко подгонявшего свою лошадь. Задыхаясь, он с укоризной отметил:

— Сударыня, вам не следовало так торопиться. Я никак не мог поспеть за вами. Итак?

— Здесь никого нет, — ответила она.

— Они должны быть, — проговорил он уже другим тоном. — Я оставил людей… Где они?

Де Ранкон уставился на черно-белую пустыню из камней и сугробов, на которой лунный свет перемежался с глубокой тенью, затем, приложив ладони ко рту, крикнул:

— Алло-о-о!

Ветер подхватил возглас и моментально изорвал его в клочья.

— Гаспар! Гийом!..

Он выкрикивал одно имя за другим, и ветер шутя отбрасывал их в сторону.

— Здесь никого, — повторила Альенора, и обоим сделалось жутко.

Затем, когда они неуверенно оглядывались, одно из темных пятен на черно-белом фоне изменило форму, зашевелилось, поднялось, приобрело очертания и медленно двинулось им навстречу. У Альеноры от суеверного страха невольно по коже побежали мурашки; шевелящееся нечто, не похожее на что-либо, виденное прежде, передвигалось, припав низко к земле и переваливаясь, как черепаха, впереди торчал какой-то рог.

— Господи, спаси и помилуй! — быстро пробормотала Альенора. В следующую секунду она уже снова овладела собой. Ползущее существо оказалось все-таки обыкновенным человеком, хотя и смертельно раненным. Длинная стрела пронзила насквозь его голову. Ее острие выдавалось из шеи, под челюстью, а оперение виднелось с противоположной стороны у виска.