Куда уходит нежность? Записки Насти Январевой - Наталья Борисова

Наконец нас вывезли в Иркутск. В день возвращения из глухой провинции я любила этот город как никогда. Все было дорого моему глазу: чистые, выметенные улицы, расцвеченные всеми красками осени деревья, умытые дождем здания. А более всего – людское столпотворение, подтверждающее, что жизнь не стояла на месте. Я бездумно шла туда, куда вела меня толпа, и это доставляло мне огромное удовольствие.

Глава 8. Преимущества общежития

Сам собой решился и вопрос жилья. Петрова Ася, она же Петросян, пригласила меня жить у знакомой бабки в частном доме в отдаленном промышленном районе города. В маленькой комнатке, занятой широкой кроватью, передвигаться можно было только бочком. Но мы привыкли. Простора хватало в институтских аудиториях.

Бабка оказалась покладистой, без всякого норова. Имела маленькое «хобби» – продавала около магазина капусту, морковку. Что-то на барахолку возила. Спать ложилась рано, но в любой момент могла проснуться и сказать, что пора гасить свет. Сама свет не зажигала до тех пор, пока не переставала видеть кончик своего носа. В дела жиличек не лезла. Иногда приглашала к столу отведать своей «стряпни». Готовила дурно. Для наших «утонченных» желудков эта пища казалась грубой, но мы не показывали вида. Грех было обижать старушку черной неблагодарностью.

Что касалось еды, мы не терпели нужды. У нас имелись домашние припасы: тушенка, яйца, варенье. Ася жила в Черемхово и время от времени наведывалась домой за пополнением. Приходили из института и, пока топилась печка, жарили картошку. На столе было все и, не в пример первому курсу, нас не мучило желание поесть «домашнего».

Выпал снег. С наступлением холодов стало очень трудно добираться до института. Переполненные автобусы проходили мимо, не останавливаясь, и обитатели «периферии» подолгу дрогли на остановке. Но мы не роптали. Жизнь научила нас стойко переносить все невзгоды.

Вставать приучились рано. С четырех часов просыпались и ждали будильника. Когда Петросян ночевала без меня, она просыпалась еще раньше, с трех часов, и все смотрела на будильник, боясь проспать.

Иногда мы ехали в Черемхово вдвоем. В семье Петросяна все было по-деревенски незамысловато и просто. Мы мылись в настоящей баньке, спали на больших подушках.

Училась я добросовестно. Занятий не пропускала, понимая, что пропущенная лекция – не отдых для организма, а неудобство, которое впоследствии обернется множеством хлопот.

Конец октября ознаменовался значительным событием. Двое из нашей группы поженились, и для только что образованной ячейки общества под фамилией Бекасовы выделили отдельную комнату.

Когда освободилось одно койко-место в комнате девочек, все «остронуждающиеся» поспешили заявить свои права. Началась настоящая борьба. В ход были пущены все средства. Одна из активисток профкома все силы положила на то, чтобы выбить молодоженам отдельную комнату. Она ни минуты не сомневалась, что готовила место для себя. Но вопрос, кто будет жить в комнате, решали на другом уровне, обходя стороной и деканат, и профком.

Девочки из этой комнаты, предварительно обсудив все кандидатуры, сказали, что возьмут только меня. Женька Клыкова, профорг группы, с деловым видом бегала по институтским коридорам, выбивая мне ордер. Она вела себя так, словно ее слово было последним и обсуждению не подлежало. Ни в деканате, ни в профкоме!

Я была безмерно благодарна девчонкам. Одно смущало: Петросян не хотела оставаться у бабки, и мне было стыдно бросать подругу, думая только о своем благополучии. Я перевезла в общежитие вещи, попрощалась с бабкой. В сравнении с комнатой, где мне предстояло жить, обитель старушки показалась темной дырой.

Собрав в узел постель, Петросян подалась вслед за мной и нелегально разместилась в умывальной комнате. Обитала она там недолго, потому что оказалась беременной на большом сроке и вскоре покинула институт, выйдя замуж.

Когда я поселилась в комнате, здесь уже существовал свой особый микроклимат, и первые дни я присматривалась к девчонкам, пытаясь понять, какое место занимала каждая из них в этой студенческой семейке.

Заправляла хозяйством, без сомнения, Женька Клыкова, групповой профорг. Она всегда знала, как поступить, какое решение в данной ситуации будет единственно верным. Все проблемы в комнате решались с ее негласного осуждения или одобрения. Я мысленно приклеила Женьке «ярлычок» – el ama de llaves. В переводе с испанского языка это означало «хозяйка ключей» и очень верно определяло ее сущность держать ситуацию под контролем.

Она любила поговорить, для нее это было так же естественно, как и дышать, и комната всегда была заполнена ее воркующим говором. Некоторые жизненные сюжеты мы слушали по второму разу, но несколько в другой интерпретации.

Дух спортивной закалки, которым должна обладать каждая девушка, поддерживала Илюшина Таня. Ее тело было гладким и мускулистым, как у тренированного паренька, настроение – веселым и заводным. Правда, в глазах частенько появлялась тихая грусть, происхождение которой не все знали, поскольку в свои дела она посвящала только Женьку. Но я видела, что иногда Таня плакала за шторой, и это было связано с ее парнем Юркой.

Женя Клыкова и Таня Илюшина подружились еще на первом курсе, и летом Женя ездила к Тане в гости в ее родной Пржевальск. Та поездка оставила у нее незабываемые впечатления. Проезжая мимо мусульманского кладбища, она восхитилась красотой надгробий и ухоженностью могил.

В ответ водитель такси сказал:

– Этой бы красоты да вокруг Иссык-Куля в три ряда…

До той минуты Женя была убеждена в реальности дружбы народов СССР, о которой писала советская пресса, говорили по ТВ. Оказалось, не все было так хорошо с той дружбой.

В доме Тани Женя спала в саду под яблоней, с которой свисали спелые краснобокие яблоки, и утром ее будили яркие лучи всходящего солнца. Однажды, проснувшись на своем топчане, она увидела небольшого барашка, привязанного к ограде полисадника. Она с ним приветливо поговорила, даже не догадываясь, зачем его там привязали. Вечером того же дня в доме были приготовлены: кровяная колбаса, плов, кавардак из потрохов, шашлык. Того барашка было очень жаль… В семье Тани Женя попробовала много киргизских блюд: лагман, фунчозу, ашлянфу… Они были очень вкусными, но довольно острыми.

Таня сводила ее в горы – туда, где растут знаменитые тянь-шаньские ели, пирамидальные красавицы. Они долго шли по жаре и все время вверх, пили ледяную воду из горного ручья. Во время этой прогулки Женя видела в горах обширные поля цветущей конопли. Поля эти никто не искал и не уничтожал. Сырья для наркотиков в Киргизии хватало с избытком. Танина мама работала врачом-психиатром, лечила наркоманов. Больные этим страшным недугом шли к ней даже через границу.

Ночью девчонки ездили на озеро Иссык-Куль. За кустами ивы они раздевались донага и входили в воду. Они лежали в воде, вытянувшись во весь рост, и смотрели на звезды. Над их головами, точно посередине небосвода, простирался Млечный путь. Абсолютно спокойная, ровная, без единой морщинки поверхность озера держала их тела идеально.

Таня ввела для нас ежедневный тренинг – упражнение в виде катания на бедре. Процесс вскидывания напарника «на бедро» через ловкую подножку требовал определенной изворотливости и сноровки. Этот «тренинг» сопровождался приступами бурного смеха, легко поднимал упавшее настроение. Таня никогда не поддавалась унынию, и рядом с ней меня не покидала уверенность в том, что «la fe mueve las montanas» (вера сдвигает горы).

В этой же комнате жила староста группы Задорожная Надя. Ее могли называть Эсперансой, что в переводе с испанского значило «надежда». Само имя делало ее причастной к великому таинству под названием «испанский язык».

Девушка была мечтательна и романтична, однако, когда дело касалось выполнения обязанностей старосты, она проявляла несгибаемую требовательность к посещению занятий. Являясь старостой, Надя при этом умудрялась не быть «слугой двух господ». Она педантично делала свое дело, невзирая на лица, и даже студенческий бунт против «деспотичности» старосты оказался бессильным изменить ее линию поведения.

Для «своих» Эсперанса стала «элементарной Надькой», фанатично преданной творчеству испанского певца Рафаэля. В день рождения кумира она покупала красную розу и устраивала в комнате настоящее торжество.

Мы вкушали ананас, Надин фирменный торт в виде муравейника и прочие лакомства, и в обмен на «праздник живота» целый день слушали не только «хорошие», но и «заунывные» песни популярного испанца, которых было значительно больше.

Своеобразный характер Эсперансы я определила строчками из песен Рафаэля: «Digan lo que digan» (Пусть говорят) и «Sea lo que sea» (Будь что будет).