Куда уходит нежность? Записки Насти Январевой - Наталья Борисова

– Ты мне на два ответила! Что тебе ставить? Что в году у тебя было?

– Пять.

– Ставлю три. Можешь идти.

Одной три, другой три, третьей. Все сидят, притаившись и втянув головы, тянут время, чтобы не идти к строгой тетке, а та обводит всех ровным взглядом и спрашивает:

– Нет желающих отвечать?

На рожон лезть никто не хочет. Все ждут, когда освободится место перед дядькой. И тут я, не ожидая от себя такой прыти, решительно срываюсь с места – была не была! – и словно в омут головой. Рассказываю про буржуазные реформы 60 годов, цитирую Ленина. Строгая женщина слушает рассеянно. Изредка кивает головой:

– Так. Первый вопрос вы знаете.

Приободрившись, я говорю о коллективизации и о борьбе с правым уклоном. Перед глазами выплывает на всю жизнь обиженный дед Муха, у которого отобрали единственную лошадь, и шебертинское «Заготзерно», где трудилась тетя Серафима, таская на плечах огромные мешки с зерном. Но я рассказываю только то, что почерпнула из учебника. Вольнодумие здесь неуместно. Посчитав, что сказанного достаточно, я замолкаю.

Сижу, жду приговора. В ответ тишина.

– У меня все, – напоминаю о себе спустя две минуты.

Женщина задумчиво встает. Разминает поясницу. Задает несколько вопросов. Берет экзаменационный лист.

– Пятерка была по истории?

Я виновато опускаю глаза:

– Нет, четыре.

– Что же, ты – молодец!

Я не верю своим ушам. Заглядываю в экзаменационный лист. Все верно. У меня пятерка! Упруго скатываюсь по лестнице с пятого этажа. Как мячик, скачу по длинному вестибюлю, удивляя своей резвостью вахтершу.

Вернувшись из института, я застаю следующую картину. За кухонным столом друг против друга, нос к носу, сидят две старухи. Одна, придавленная тяжестью лет, жилистая, скрюченная – наша «домомучительница» Варвара. Другая – прямая, как столб, здоровая, дюжая баба – сестра ее Дора. Они не разговаривают, а вопят, как потерпевшие, на всю квартиру, словно не слышат одна другую.

– Тебе хорошо так жить, – надрывается Варвара. – Долго проживешь! А меня тут измотали! На полжизни раньше в могилу лягу! Я для внука живу, а они жизнь у меня отнимают!

– А у меня эти жили! – надсаживается Дора. – Засрали все в доме! Чашки! Гадко было из чашек пить после них!

– А я! – с воодушевлением подхватывает Варвара. – Все после них перемываю! Иначе ведь как? Противно посуду брать в руки! Все изгажено.

– Вот говноеды! – громогласно вторит Дора, отхлебывая чай. – Подумать только! Молодежь нынешняя, говноеды, а?! Мы как жили?

– Как уж мы жили! Хоть тоже всю жизнь у людей отирались, но научились у них: чужого не брать, всему меру знать. А эти, паршивки, как хозяйки в моем доме.

Пережевав содержимое рта беззубыми деснами, Варвара вновь берет крутую ноту и сотрясает воздух недостойными ее почтенного возраста ругательствами.

Вечером, празднично вырядившись, Варвара куда-то уходит. Ночь уже окутывает землю, а она все не возвращается. Мы готовимся отойти ко сну. Вдруг раздается звонок, тревожный и раскатистый, такой силы, что в ушах гудит. Старуха, приволокшая на себе Варвару, коротко объясняет:

– Нашла ее в кустах. Иду, смотрю, кто-то лежит.

У Варвары до невозможности страдальческий вид. Из впалой груди доносятся стоны. Старуха бережно проводит бабушку в ее спальню, укладывает на кровать.

Варвара пролежала в постели два дня и заслужила бы наше сочувствие, если бы всякий раз, когда забегала соседка Лизонька, не заходилась проклятиями в наш адрес. По просьбе больной Лизонька вызывает скорую помощь. В ожидании врачей обе громко кричат и гогочут, как гусыни. Часа через три появляются две женщины в белых халатах.

– Ну, что такое с вами?

– А вот, родные со свету сживают.

Льются тихие, слезливые сетования, произносимые скорбным, жалобливым тоном. Вероника просовывает любопытный нос в комнату, куда нам закрыт доступ.

– Поносика не было? – слышит она окончание диалога.

– Не было.

– Выпейте сердечных капель. И все!

Врачи собираются покинуть больную, даже не выразив сочувствия ее положению.

– Поставьте мне хоть укольчик, – жалобно просит бабушка.

– Вам не нужно укольчиков. Зачем травмировать сердце?

Врачи уходят.

– Конечно, им некогда, – оправдывается Варвара. – Это же срочная помощь, им всюду успеть надо. Лизонька, позови моего врача. Она меня хорошо знает.

Как только за Лизой закрывается дверь, Варвара бодро поднимается со смертного одра и принимается за дела.

Весь следующий день она заливает простоватую соседку сладкой патокой слов:

– Спасибо тебе, Лизонька! Большое спасибо, что вызвала скорую помощь, не дала мне умереть. Ты у меня хорошая соседка, всегда поможешь. Спряди мне мешочек шерсти.

Наконец все заканчивается. Мы достойно проходим все экзамены. Собираем свои чемоданы и ставим их за спинку дивана. Увидев чемоданы, бабушка расправляет плечи, оживает, как растение, с которого убрали камень.

Сложный в своей противоречивости характер Варвары Ивановны послужил основой к моей первой «зарисовке с натуры». Проба пера, так сказать.

Глава 3. Судьбы повороты

Никто не знает, что ожидает его за поворотом.

Я не прошла по конкурсу, недобрав всего один балл. Пришлось возвратиться в родительский дом и заняться поиском работы. Год был трудным, но время пролетело незаметно В рабочем коллективе шумного цеха я закаляла свой характер, преодолевая неизбежные трудности становления. В конце мая, когда весна вернула к жизни надежды на лучшее, меня вызвал к себе на аудиенцию директор школы, где я училась.

– Скажите мне, Анастасия Январева, чем вы сейчас занимаетесь? – он оторвался от бумаг и близоруко прищурился. – Работаете где? Думаете продолжать учебу в высшем учебном заведении?

– Да, работаю, – ответила я, тронутая его неожиданной отеческой заботой, – на лесопромышленном комплексе. Готовлюсь поступать в университет, на журналистику.

– Напомните мне, будьте добры, какой общественной работой вы занимались, будучи ученицей нашей школы?

Юрий Степанович придерживался непонятной мне линии поведения, продолжая свое дотошное выспрашивание. Я честно припомнила свой «послужной список».

– Так-так, очень хорошо, можно сказать, вы вели активную общественную работу, – согласился «пан Директор», что-то просматривая в своих бумагах.

– А что случилось? – я не удержалась от вопроса, мучившего меня на протяжении всей встречи.

– Дело в том, что городской отдел народного образования получил направление в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, – охотно пояснил Юрий Степанович. – Вы, наверное, знаете, это крупное учебное заведение, можно даже сказать научный центр в Москве, его выпускники работают во многих странах мира. Направление – единственное на весь город, поэтому кандидатура человека, который будет направлен на обучение, должна быть достойной. Мы перебрали всех поименно и подумали про вас. У вас имеется стаж работы на производстве, школа помнит вас как активную комсомолку. Педсовет принял решение выделить это направление вам.

Прогремел гром среди ясного неба. Манна небесная просыпалась на мою голову. Моя жизнь сделала такой крутой поворот, что я на какое-то время потеряла способность соображать.

«В Москву! В Москву!» – ликовала я, торопливо шагая домой. Я представляла растерянные лица своих родителей в тот момент, когда они услышат эту новость.

И так, на ходу, я перекраивала все свои дальнейшие планы.

Полная амбиций, решительно настроенная начинать новую жизнь, я прилетела в Москву и сразу во Внуково перевела время на пять часов назад. Мой первый день в столице растянулся до бесконечности. До УДН доехала «с ветерком». Таксист лихо притормозил возле здания с высокими колоннами, где кучковались чернокожие студенты, и, высунув голову из окна автомобиля, с нарочитым удовольствием громко выкрикнул:

– Black monkeys!

– Ну, вы даете! – неодобрительно сказала я, выгружая свой багаж. Афроамериканцы что-то закричали, замахали руками – и при этом так радостно заулыбались, что мне захотелось обернуться и посмотреть, не прибыла ли следом за мной английская королева. Что могло вызвать их столь возбужденную реакцию? Мой ярко-оранжевый кримпленовый костюм? Крашеные волосы цвета соломы?

– Усталя? – приветливо улыбнулся мне иссиня-черный белозубый «баклажан», когда я опустилась на лавочку, чтобы наметить план дальнейших действий. Из оживленной компании чернокожих отделился парень и, слегка вихляя бедрами, направился в мою сторону.

– Не проходил ли здесь африканский студент в желтых брюках? – поинтересовался он, и было странно услышать русскую речь из его уст.

Неприятные неожиданности не заставили себя ждать. В приемной комиссии забраковали мою медицинскую справку, к которой требовались отдельные справки из тубдиспансера, от психиатра и расширенная кардиограмма.