Киноповести - Василий Макарович Шукшин

– Куда доскакались? – с начальственным раздражением переспросил Пашка. – Работнички! Только форсить умеете!

И опять его разбудил смех белобрысого.

– Вот паразит, – сказал Пашка, поднимаясь. – Что он ржет-то всю ночь?

– Выздоравливает он, – опять сказал пожилой больной.

– Можно же потихоньку выздоравливать. Может, разбудить его, а? Сказать, что у него дом сгорел – ему тогда не до смеха будет.

– Не надо, пусть смеется.

Пашка опять крепко зажмурился, но больше не получалось, не спалось.

– А вы чего не спите? – спросил он пожилого больного.

– Так… не хочется.

Помолчали.

– Вот вы принадлежите к интеллигенции, – заговорил он.

– Ну, допустим.

– Книжек, наверно, много прочитали. Скажите: есть на свете счастливые люди?

– Есть.

– Нет, чтобы совсем счастливые.

– Есть.

– А я что-то не встречал. По-моему, нет таких. У каждого что-нибудь да не так…

– Вот хочешь, я прочитаю тебе…

– Что, письмо?

– Нет. – Больной взял с тумбочки ученическую тетрадку. – Сочинение одного молодого человека…

– Ну-ка, ну-ка… – Пашка приготовился слушать.

– «С утра мы пошли с пацанами в лес, – начал читать больной. – Все были почти из нашего четвертого „б“. Пошли мы сорок зорить. Ну, назорили яичек, испекли и съели. Потом Колька Докучаев рассказывал, как они волка с отцом видали. Мы маленько струсили. В лесу было хорошо. А потом мы хохотали, как Серега Зиновьев из второго „а“ петухом пел. В лесу было шибко хорошо. Потом мы пошли домой. Мне мама маленько всыпала, чтобы я не шлялся по лесам и не рвал последние штаны. А потом мы ели лапшу. Папка спросил меня: „Хорошо было в лесу?“ Я сказал: „Ох, и хорошо!“ Папка засмеялся. Вот и все. Больше я не знаю, чего».

– А для чего это вы? – спросил Пашка.

– Это писал счастливый человек.

– Так какое же тут счастье-то? – изумился Пашка.

– Самое обыкновенное: человек каждый день открывает для себя мир. Он умеет смеяться, плакать. И прощать умеет. И делает это от души. Это – счастье.

– Так он же маленький еще!

– Ну, найдется кто-нибудь и большого его научит таким же быть.

– Каким?

– Добрым. Простым. Честным. Счастливых много… Ты тоже счастливый, только… учиться тебе надо. Хороший ты парень, врешь складно… А знаешь мало.

– Когда же мне учиться-то? Я же работаю.

– Вот поэтому и надо учиться.

– А вы – учитель, да?

– Учитель.

– Значит, вы счастливый, если вы учите?

– Наверно. Позови-ка сестру.

– Что, плохо?

– Нет, просто устал.

– Лиля Александровна! – позвал Пашка.

Вошла сестра и сделала учителю укол.

– Ну, вот теперь уснем, – сказал тот и выключил свет.

Пашка долго еще лежал с открытыми глазами, думал о чем-то. А как только стал засыпать, услышал голос Насти:

– Павел, иди ко мне.

…И опять снится Пашке сон:

Ждет его Настя на том самом месте, где встречала его во сне в первый раз.

– Здравствуй, Павел.

– Здравствуй.

– Как живешь?

– Ничего.

– Идеал-то не нашел еще?

Пашка усмехнулся.

– Нет.

– Помнишь сказку? – спросила вдруг Настя. – Бабушка тебе рассказывала…

– Про голую бабу, что ли?

– Да.

– Помню.

– Так вот, ты не верь: это не смерть была, это любовь по земле ходит.

– Как это?

– Любовь. Ходит по земле.

– А чего она ходит?

– Чтобы люди знали ее, чтоб не забывали.

– Она что, тоже голая?

– Она красивая-красивая.

– Хоть бы разок увидеть ее.

– Увидишь. Она придет к тебе.

– А если не придет? Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья. Будешь ждать, что придет, а он возьмет и не придет. Так и проживешь дураком. Правильно я рассуждаю?

– Правильно. А учиться можно не только в школе. Жизнь – это, брат, тоже школа, только лучше.

– И опять: если я буду сидеть и ждать…

– Зачем же ждать, – перебивает его Настя. – Надо искать. Надо все время искать, Павел.

– Так вот я ищу. Но я же хочу идеал!

Опять засмеялся белобрысый. Пашка проснулся.

Утро. Еще спят все. Пашка огляделся по палате. И вдруг ему показалось…

– Братцы! – заорал он.

Повскакали больные.

– Ты чего, Пашка? – спросил белобрысый.

Пашка показал на учителя, который лежит недвижно.

– Няня! – рявкнул белобрысый.

Учитель приподнялся.

– Что такое? В чем дело?

Все смотрят на него.

– Что случилось-то?

Пашка негромко засмеялся.

– А мне показалось, ты помер, – сказал он простодушно.

Учитель досадливо сморщился.

– Первую ночь спокойно уснул… Надо же!

Пашка лег и стал смотреть в потолок. На душе у него легко.

– Значит, будем жить, – сказал он, отвечая своим мыслям.

А за окнами больницы – большой ясный день. Большая милая жизнь…

Ваш сын и брат*

…И вот пришла весна. Обычная – добрая и бестолковая, как недозрелая девка.

В переулках на селе – грязь в колено. Люди ходят вдоль плетней, держась руками за колья. И если ухватится за кол какой-нибудь дядя из Заготскота, то и останется он у него в руках, ибо дяди из Заготскота все почему-то как налитые, с лицами красного шершавого сукна. Хозяева огородов матерятся на чем свет стоит.

– Тебе, паразит, жалко сапоги измарать, а я должен каждую весну плетень починять?!

– Взял бы да накидал камней, если плетень жалко.

– А у тебя что, руки отсохли? Возьми да накидай…

– А, тогда не лайся, если такой умный.

А ночами в полях с тоскливым вздохом оседают подопревшие серые снега.

А в тополях, у речки, что-то звонко лопается с тихим ликующим звуком: «Пи-у».

Лед прошел по реке. Но еще отдельные льдины, блестя на солнце, скребут скользкими животами каменистую дресву; а на изгибах речных льдины вылезают ноздреватыми синими мордами на берег, разгребают гальку, разворачиваются и плывут дальше – умирать.

Малый сырой ветерок кружится и кружит голову… Остро пахнет навозом, гнилым мокрым деревом и талой землей.

Вечерами, перед сном грядущим, люди добреют.

Во дворах на таганках потеют семейные чугуны с варевом. Пляшут веселые огоньки, потрескивает волглый хворост. Задумчиво в теплом воздухе… Прожит еще один день. Вполсилы ведутся неторопливые необязательные разговоры – завтра будет еще день и опять будут разные дела. А пока можно отдохнуть, покурить всласть, поворчать на судьбу, задуматься бог знает о чем – что, может, жизнь – судьба эта самая – могла бы быть какой-нибудь иной – малость лучше?.. А в общем-то, и так ничего – хорошо. Особенно весной.

Степан

В такой-то задумчивый хороший вечер, минуя большак, пришел к родному селу Воеводин Степан.

Пришел он с той стороны, где меньше дворов, сел на косогор, нагретый за день солнышком, и вздохнул. И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за