Инес души моей - Исабель Альенде

— В любом случае непонятно, как такой небольшой кучке испанцев удалось покорить настолько развитую цивилизацию, как вы описываете. Ведь речь идет о территории, превосходящей по площади Европу, — заговорил Педро де Вальдивия.

— Это была очень обширная империя, но вместе с тем хрупкая и молодая. Когда туда прибыл Писарро, ей было не более века. К тому же инки привыкли к роскоши и изнежились. Они ничего не смогли противопоставить нашей отваге, более совершенному оружию и конным солдатам.

— Полагаю, что Писарро заключил союз с врагами Инки, подобно тому как поступил Эрнан Кортес в Мексике.

— Совершенно верно. Атауальпа и его брат Уаскар враждовали друг с другом, чем и воспользовался Писарро, а потом и Альмагро, который прибыл в Перу чуть позже и подоспел как раз, чтобы разбить их обоих.

Альдерете объяснил, что в Перу ни один листок не мог качнуться без соизволения властей: все жители были рабами. Часть налогов, которые платили подданные, Инка пускал на пропитание и поддержку сирот, вдов, немощных и стариков, а остальное откладывал на черный день. Но, несмотря на такие разумные меры, до которых Испании далеко, народ ненавидел своего правителя и его двор, потому что жил в подчинении у касты воинов и жрецов-орехонов. По его словам, народу было все равно, под чьей властью жить — под властью инков или под властью испанцев, поэтому они не оказывали особого сопротивления захватчикам. В любом случае смерть Атауальпы означала полную победу Писарро: лишившись головы, империя развалилась.

— Судьба этих двоих, Писарро и Альмагро, незаконнорожденных и не получивших образования, может служить лучшим примером того, чего можно достичь в Новом Свете. Они не только стали богачами, но и получили множество почестей и титулов от нашего императора, — добавил Альдерете.

— Все говорят только о славе и богатстве, рассказывают только об удачах: о золоте, жемчуге и изумрудах, о покоренных землях и народах, — а об опасностях умалчивают, — с некоторым вызовом промолвил Вальдивия.

— Вы совершенно правы. И опасностей там множество. Чтобы завоевывать эти девственные земли, нужно быть не робкого десятка.

Вальдивия покраснел. Неужто этот юноша сомневался в его храбрости? Но тут же он рассудил, что даже если так, то собеседник имеет на это полное право. Ведь даже сам Вальдивия стал в себе сомневаться, уже давно не имея случая проверить свою отвагу. Мир менялся семимильными шагами. Ему выпало родиться в эпоху, когда наконец стали открываться загадки Вселенной: не только стало ясно, что Земля круглая, но даже некоторые уверяли, что она вертится вокруг Солнца, а не наоборот. А чем занимался он, пока все это происходило? Считал овец и коз, собирал желуди и маслины. Вальдивия снова почувствовал, что все это ему наскучило до глубины души. Он был по горло сыт заботами о скоте и пашнях, игрой в карты с соседями, мессами и молитвами, перечитыванием одних и тех же книг, почти сплошь запрещенных инквизицией, и годами мучительных и бесплодных объятий с женой. Судьба в образе этого молодого человека, искрящегося воодушевлением, снова постучалась в дверь Вальдивии, как это было в те времена, когда он воевал в Ломбардии, Фландрии, Павии, Милане, Риме.

— Когда вы отправляетесь в Новый Свет, Херонимо?

— В этом году, если будет на то Господня воля.

— Можете на меня рассчитывать, — сказал Педро де Вальдивия шепотом, чтобы Марина не слышала этих слов. Взгляд его был прикован к висевшей над камином шпаге из толедской стали.

В 1537 году я попрощалась со своими родными, которых мне больше не суждено было увидеть, и отправилась вместе со своей племянницей Констансой в прекрасный город Севилью, благоухающий цветами апельсиновых деревьев и жасмином, а оттуда водным путем по прозрачным волнам Гвадалквивира — в шумный порт Кадис с его мощеными узкими улочками и мавританскими башнями. Там мы сели на трехмачтовый корабль водоизмещением двести сорок тонн. Командовал этим тяжелым и медленным, но надежным судном капитан Мануэль Мартин. Шла погрузка: перед кораблем стояла вереница матросов, которые передавали из рук в руки разнообразные грузы. Тут были бочки с водой, пивом, вином и оливковым маслом, мешки с мукой, вяленое мясо, живые птицы и даже корова и две свиньи, которые должны были пойти на еду во время путешествия, а также несколько лошадей — они в Новом Свете ценились на вес золота. Я проследила, чтобы мои тщательно увязанные тюки были поставлены туда, куда указал капитан Мартин. А первое, что я сделала, оказавшись вместе со своей племянницей в нашей крошечной каюте, — поставила алтарь для фигурки Девы Заступницы.

— Пуститься в такое путешествие — очень смелый поступок, донья Инес. Где именно вас ожидает ваш супруг? — поинтересовался Мануэль Мартин.

— По правде сказать, мне это неизвестно, капитан.

— Как это? Разве он не ждет вас в Новой Гранаде?

— Последнее письмо мне он отослал из места под названием Коро, что в Венесуэле, но это было уже довольно давно, и вполне возможно, что он уже не там.

— Но Новый Свет занимает территорию более обширную, нежели все остальные известные нам земли, вместе взятые! Вам будет непросто отыскать своего супруга.

— Я буду искать его, пока не найду.

— И как же вы намерены это делать, сударыня?

— Да как обычно, буду расспрашивать людей…

— Ну что ж, желаю вам удачи. Я первый раз выхожу в море с женщинами на борту. Очень прошу вас и вашу племянницу вести себя благоразумно, — добавил капитан.

— Что вы имеете в виду?

— Вы обе молоды и хороши собой. Без сомнения, вы догадываетесь, о чем я говорю. После недели в открытом море матросы начнут страдать от отсутствия женщин, а так как у нас на борту две дамы, соблазн будет очень велик. Кроме того, у моряков есть суеверие, что женщины в море приносят бури и другие несчастья. Так что для вашего же блага и собственного спокойствия, я бы просил вас держаться подальше от моих людей.

Капитан был галисийцем невысокого роста, широкоплечим и коротконогим, с горбатым носом, маленькими крысиными глазками, задубевшей от соли и ветра кожей. Он начал плавать в тринадцать лет юнгой и мог по пальцам одной руки пересчитать, сколько лет он с тех пор провел на суше. Его грубая внешность совсем не вязалась с изящными манерами и благородством души, которое проявилось чуть позже, когда он пришел мне на помощь и спас от большой опасности.

Жаль, что в те времена я не умела писать, потому что именно тогда стоило бы начать делать заметки. Хотя тогда я еще и подумать не могла, что моя жизнь будет достойна рассказа, то путешествие следовало бы описать в мельчайших подробностях. Ведь мало кто пересекал соленый простор океана, мало кто переживал эти свинцовые волны, кишащие невидимой для глаза жизнью, это безумное изобилие и ужас, пену, ветра и одиночество. В этом повествовании, которое я пишу спустя много лет, мне хочется быть как можно ближе к правде. Но воспоминания своенравны: это приправленная фантазией смесь того, что было, с тем, чего хотелось. Грань, отделяющая реальность от вымысла, очень тонка, и в моем возрасте уже малоинтересна, ведь все относительно. Память ведь тоже приукрашена тщеславием. Сейчас на стуле рядом с моим столом сидит Смерть и поджидает меня, а у меня еще достает тщеславия не только на то, чтобы румянить щеки, когда приходят гости, но и на то, чтобы продолжать это повествование. А что может быть претенциознее, чем писать историю собственной жизни?

Я никогда раньше не видела океана. Мне представлялось, что это что-то вроде очень широкой реки, но я и вообразить себе не могла, чтобы не было и намека на другой берег. Я старалась не делать никаких замечаний, чтобы скрыть свое невежество и страх, который охватил все мое существо, когда корабль вышел в открытое море и начал покачиваться на волнах. Нас было семь пассажиров, и все мы, кроме Констансы, у который был очень крепкий желудок, страдали от морской болезни. Мне было так плохо, что на второй день я попросила у капитана Мартина дать мне лодку, чтобы я могла на веслах вернуться обратно в Испанию. Капитан расхохотался и заставил меня выпить пинту рома, что помогло мне перенестись в другой мир на тридцать часов, по прошествии которых я вернулась к жизни, изможденная и зеленая. Только тогда я смогла выпить бульон, которым моя заботливая племянница поила меня с ложечки. Суша осталась далеко позади, и мы плыли по темным водам под бескрайним небом, совершенно беззащитные. Я не понимала, как капитан ориентируется в этом неменяющемся пейзаже, пользуясь астролябией и сверяясь по звездам на небосклоне. Он меня заверил, что волноваться нечего, что он совершал такое плавание много раз и маршрут прекрасно известен испанцам и португальцам, которые ходят по нему уже несколько десятков лет. Навигационные карты больше не хранились в тайне, и даже проклятым англичанам они известны. Другое дело — Магелланов пролив или побережье Тихого океана. Карты тех мест, как объяснил мне капитан, моряки защищают ценой своих жизней, потому что они дороже всех богатств Нового Света.