Вино мертвецов - Ромен Гари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом афиши расклеим по городу!” – “Можно дать рекламу в провинции! – говорит жена. – И в Америке! Американки платят долларами, а им такие штуки нравятся!” – “А если хорошо пойдет, – я размечтался, – то можно будет флигелек пристроить… За полгода накопим довольно денег!” – “Ну, не знаю, – жена говорит. – По нынешним временам вряд ли стоит затевать большую стройку. Другое дело – прикупить хорошенький домик в деревне, как тебе всегда хотелось, милый!” И обняла меня так крепко, что я чуть не упал, пришлось ей меня придержать. Я уж давно отвык, забыл, как это бывает. Ну а месье Жозеф с той ночи должен был работать как проклятый. Ему приходилось круглосуточно играть на дудочке, и Жозефина день ото дня все вытягивалась, как заколдованная. Ее поили из кувшина, два раза – по утрам и в полдень – она сжирала по дюжине воробьев, а когда была в хорошем настроении, ела прямо с руки. В жару она переваривала пищу, свесившись из окна на солнышке, как лиана, и мерно раскачиваясь, на радость мальчишкам, которые швыряли в нее камни. Чтобы согнать ее, вызывали пожарных: они поливали ее холодной водой из брандспойта, а она мычала. Со временем она так здорово выросла, что легко перебиралась на другую сторону улицы, заглядывала в окна домов напротив и тырила пищу из кухонь, наводя ужас на прислугу Это ее и погубило. Как-то вечером, когда она ползла через дорогу с краденым бифштексом в пасти, ее переехал трамвай. Сам я не видел, как это произошло, но месье Жозеф так взревел, что моя супружница забилась под кровать – пришлось звать соседей, чтобы ее оттуда вытащить. Жозефа и Жозефину похоронили в одном гробу, а жена еще целых два месяца топила печку письмами с брачными предложениями, которые успел получить покойный жилец… Ну так вот…
Но тут Тюлипа перебил мощный храп. Обе головы валялись с закрытыми глазами и мирно спали…
– Скоты распроклятые! – возмутился Тюлип, оскорбленный до глубины души. – Позорные уроды!
Святой Грааль
Шатаясь, Тюлип побрел дальше. Он то и дело натыкался на стенку, вляпываясь рукой в стекавший струями холодный пот камней, пока не дошел до входа в тесную могилу, еле освещенную единственной свечкой. С первого взгляда он понял, что попал в монашескую келью. В углу стояла железная кровать, накрытая ветхим-ветхим, пожелтевшим саваном. Над ней висело распятие. Напротив, занимая чуть ли не половину могилы, располагался огромный сундук со ржавыми замками. Между кроватью и сундуком сидел на стуле монах. На вид совсем дряхлый – пергаментная кожа и длиннющая борода были такого же цвета и, скорее всего, такого же возраста, как покрывало-саван на кровати. Ряса, цвета невесть какого, подпоясана веревкой. При виде Тюлипа бородатый монах ойкнул и скатился с табуретки.
– Брат мой, наконец-то! – прошелестел он. – Я ждал вас!
– Польщен! – отозвался Тюлип. – Весьма польщен, как ответил мой дружок Тотор Горячка парижскому палачу, который как-то утром приветствовал его этими вот самыми словами!
Монах шлепнул себя по тонзуре, будто хотел взбодрить мозги, опасливо глянул направо и налево, прогнал развесившую уши любопытную крысу и прошептал:
– Благослови тебя Господь, сын мой. Вот когда я смогу вкусить заслуженный отдых! Уж сколько ночей глаз не смыкал – грабителей остерегался. Не хочу обвинять огульно, но люди тут бывают разные!
– Что верно, то верно! – согласился Тюлип и брезгливо поморщился.
– А нынче ночью в кои-то веки смогу уснуть! Давно пора – борода от вечной бессонницы, вишь, как побурела. Правда, от тебя несет дрянным пойлом по пятнадцать су за литр, но мудрость пославшего тебя сюда бесконечна. А посему, – торжественно возгласил монах, – передаю тебе, отрок, вахту по охране Святого Грааля, содержащего кровь Господню!
– Что ж, – рассудил Тюлип, – это, верно, будет получше, чем, как ты говоришь, дрянное пойло по пятнадцать су за литр.
Монах бросился к сундуку Заскрежетали замки и петли. Монах наклонился и застыл задом кверху.
– Что такое… что такое…
Вдруг он взревел, распрямился как пружина и принялся обеими руками рвать себе бороду:
– Украли! Ограбили! Господи, помилуй! Не может быть, я сплю…
Он протер глаза зажатыми в кулаках клоками бороды.
– Как же они ухитрились? Ведь это американский замок последней модели! Нужно чудо, чтобы его открыть…
Тут он осекся. Видно, в уме его мелькнуло подозрение.
– Или это…
Он снова нырнул в недра сундука… И вынырнул с какой-то бумажкой в руке. Водрузил на нос очки, поднес к бумажке свечу и прочитал дрожащим голосом:
– “Кто читает, тот мудак!”
Монах в отчаянии посмотрел на Тюлипа и жалобно сказал:
– Я же говорил – нужно чудо! Вот оно и случилось! Это он сам! Собственноручно! Это его почерк! Да и никто другой давно не пишет на старофранцузском! Ах ты ж, сво… – Он вовремя остановился, осенил себя крестным знамением, но тут же вновь вцепился себе в бороду и заверещал: – Я добрый христианин, но и мое терпение имеет предел! Елки зеленые! Заколебало вконец! Никого не корю, но с тех пор, как он стал старым и дряхлым, только и жди от него – наклюкается в зюзю и ну шляться по кладбищу да издеваться над всеми подряд. Да чтоб те пусто было!
Он вырвал из бороды еще один приличный клок, ногой захлопнул крышку сундука и уселся на него.
– Он это сделал, точно он!
– Ну, я! – грохмыхнуло басом и будто разом со всех сторон. – Да, я! И что же?
Воздух заполнился ромовым перегаром.
– Фу, он еще и выпил! – поморщился монах.
– Да, выпил! Выпил! – снова раздался бас. – А захочу, выпью еще! Захочу – наблюю тебе на тонзуру! Ха-ха-ха! – Смех был подобен грому. – Ну а Грааль я взял, затем что он мне нужен. Чтоб показать свое отношение к Римско-католической церкви и всему ее учению!
Голос замолк, потом рыгнул и на сей раз явно обратился к Тюлипу:
– А ты, товарищ, что об этом думаешь?
Тюлип от волнения высморкался и, заикаясь, начал:
– Э… государь!.. Вот у моей жены был постоялец, так он, мой государь…
– Какого черта, называй меня товарищем! – приказал бас. – Что за старорежимные штучки!
И грянул так, что задрожала земля:
Это есть наш последнийИ решительный бой,С Интер-на-циона-а-а-а-ломВоспрянет род людской!
Постепенно голос стихал, как уходящая вдаль гроза.
– Фальшиво поет! – заметил Тюлип.
– И вечно пьяный, – прошептал монах. – Не просыхает!
Он выдрал еще пригоршню волосков из бороды, но уже без всякого азарта, и задумчиво спалил их на свечке, а Тюлип уверенным шагом пошел прочь. Мгновение спустя он услышал прерывистое дыхание, кто-то нервно фыркал – несколько, безусловно, живых людей, недавно, судя по запаху, вкусно поевших. Из предосторожности он остановился и прижался к стенке.
– Зажгите поскорее спичку, братец Жак! Мне так страшно! – проговорил в темноте встревоженный голос.
– Я бы и рад, братец Жеан, если вы отпустите мой рукав. У меня и так рука дрожит… Готово!
Вспыхнул огонек, и Тюлип разглядел двух монахов. Они жались друг к дружке и опасливо всматривались во тьму. Впереди, с зажженным огарком в руке, шел жирный верзила. Из-за его спины выглядывал, судорожно цепляясь за его рясу, второй – хилый, с неприятным лицом испорченного мальчишки.
– Кажется, здесь, братец Жак! – шепотом сказал хилый.
– По-моему, тоже, братец Жеан. Да отпустите мою руку! Вы бы, хм-хм, пошли да разведали, что тут и как.
– Ни за что, ни за что! Чтобы я в этот мрак, в эту преисподнюю еще хоть шаг сделал?! Да я и так вот-вот Богу душу отдам!
– На кой она ему сдалась! – усмехнулся верзила. – Ну и трус же вы, братец Жеан! Я это и раньше знал. Надо было взять с собой кого-нибудь другого!
– Отчего ж не взяли-то, братец Жак! – обиженно заверещал хилый монашек. – Тем более что я, по правде говоря, не слишком верю в ваши голоса!
Толстый монах вспыхнул, мясистые щеки его задрожали.
– Да как у вас хватает наглости говорить такое, брат Жеан! – вскричал он. – Как вы смеете сомневаться в МОИХ голосах?!
– Да вот так и смею, брат Жак! И притворяться больше не хочу!
– Да кто вы такой, чтобы брать на свои жиденькие плечи такую ответственность?! Или вы себя возомнили Папой Римским?
– Я-то нет, брат Жак, я-то нет! А вот кое-кто еще и не такое о себе возомнил! Что там Папа Римский…
– Вы плохой христианин, брат Жеан! Ваши слова о Его Святейшестве доказывают это сполна. И уж я доложу об этом кому следует.
– Не советую, дражайший брат! – взвизгнул монашек и негодующе дернул носом. – А то и вас придется поучить почтительности. Сколько можно щипать за заднее место сестру казначею!
Верзила еле удержался на ногах. Лицо его побагровело, он прохрипел:
– Что-что?
– Что слышите! – пискнул монашек и показал ему язык.
– Довольно! – вдруг со страшной силой грохнул в темноте страшный бас, и брызги слюны полетели Тюлипу в глаза. – Нечего тут цапаться – не за тем пришли!
