Арт-директор - Марат Карапетян

Наш первый барабанщик был человеком режимным. В СССР он был бы уверенным директором завода, в Германии – директором большого автозаправочного комплекса, а в уездном городе стал еврейским студентом. Стоматологом. Как ни крути, но стоматологи – моя судьба.

Гит – ортопед. Еврейский басист – ученый-стоматолог. Первый барабанщик – директор стоматологических клиник в Израиле. И все они – звезды в своем кругу. Умные, четкие, жесткие и очень ироничные. Дмитро, наш барабанщик, был и есть как скала. Если с ним договоришься – тебе повезло. Он, как Сбербанк, как нефть на Каспийском море, как кенийский кофе, – надежный, не падает в цене и бодрит. Отчасти потому, что он вырос в Западной Украине под присмотром авторитарного отца и стал, как батя, отчасти оттого, что правильно женился на медсестре, став главврачом в семье, отчасти из-за язвы, которая заставляла его есть строго по часам. Жажда богатства толкнула его в общение с людьми, склонными к нелегальному бизнесу, но это не испортило его. Но! Не был бы он евреем, если бы за его слегка угрожающей внешностью не скрывался-таки веселый и авантюрный человек. Спортивный по сути, он объединил нас своим с виду простоватым обаянием, за которым скрывались его мужская мудрость и великодушие. Относясь к нам как младшим по жизни, он в то же время проявлял большой интерес к музыке и к нашим размышлениям. Его пытливый ум заменял ему отсутствие утонченности, которой с лихвой было у нас с Гитом, его дисциплина и порядок во всем обуздывали мои деструктивные наклонности и кавказское высокомерие. Моя наглость вкупе с его тяжестью сделали достижимыми результаты, недоступные тогда многим. В 1994 году мы, как звезды универа, играли концерт в Доме Союзов. Большой зал, огромная сцена и всесильный радист, хозяин аппарата. Тощий, страшный, сутулый очкарик заявил, что аппарат он специально ставить для нас не будет. Ибо! Мои вежливые манеры, задушевные интонации не тронули его проволочное сердце. Есть такая тема у меня: если человек не понимает по-хорошему, боясь потерять время, так как концерт нельзя отменить, я, минуя стадию переговоров, пытаюсь решить вопрос по-плохому. Если не выйдет – надо избавиться от источника проблем: заменить либо зал, либо организатора, либо человека, либо (в крайнем случае) решить вопрос за деньги.

Если же и так не получается – не занимайся этим делом.

Глядя на радиста, мы с Дмитро поняли, что его мелкая душа скучает по настоящим чувствам. Стало очевидно, что его плечи, руки и щеки давно не чувствовали крепких и быстрых мужских прикосновений, на его абсурдном и рутинном радистском пути больше пары лет не возникали непреодолимые препятствия. Он был нелюбим и неудачен и мстил всем за свое одиночество. Мы подарили ему с Дмитро радость новых и быстрых чувств. Кровь прилила в местах наших прикосновений к его белой нежной коже, тоска оставила его, страх же пришел в его сердце, и он стал человеком. Аппарат был установлен быстро и качественно. Дмитро, как caporegime, был немногословен.

В этом же году мы записали первый магнитоальбом. Первый альбом – это как первое понимание вечной жизни твоей души. Пройдут века, а альбом останется. Он – твое отопление, твое отражение, твоя связь с вечностью. Как мы были счастливы! Просто и каждую минуту.

Кастанеда пишет, что Воин пробует все на вкус, но ни к чему не привязывается. Эта мысль применима к современным слушателям – чаще всего можно услышать в ответ на вопрос о их любимой музыке, что опрашиваемый любит разную, то бишь любую музыку. Но как заставить его послушать нашу легендарную группу, думал я. Ответ пришел просто. Читая унылую и скучную университетскую газету «Alma Mater», я представил, что вместо этого чтива студенты могли бы зачесть веселую газету о нашей группе, которая была бы одновременно и Афишей! Чудесная догадка потрясла меня. Конечно – что может быть лучше интересной газеты-афиши? Да просто ничего. В Универе.

Ведь надо понимать, что наши вузы давно прогнили от фальши и абсолютной скуки пребывания в них. Преподы доживают свои дни там, проклиная судьбу, а студенты никак не могут врубить, зачем им слушать этих неудачников. Но и тем, и другим интересно почувствовать вкус жизни в месте, где давно нет студенческого задора, горящих глаз, искреннего смеха равных и высокоинтеллектуальных людей. Для парней учиться в таком месте – как типа в армии проходить курс молодого бойца, только вместо зарядки – водка, вместо учений – общаги. Девушкам и того хуже: найти себе в провинциальном месте спутника жизни крайне сложно. И все грустно и предсказуемо. И в этом летаргическом царстве безнадежных ожиданий и деньсурковых разговоров появляется свежая веселая газета, где говорится живым понятным языком, что есть классная веселая группа, и она повеселит учащихся не просто концертом, а шоу. Людям нужно шоу. Веселье. Брызги шампанского, тайна за семью печатями, шутки от души, а не механические фразы: «Наша следующая песня называется…» Да какая им в зале разница, как называется песня? Зачем им это знать? Сделай так, чтобы они орали и прыгали или неотрывно смотрели на тебя, сохраняя в себе твою энергию неделями.

Журналист, пьющий и добрый, обшарпанный и заброшенный, согласился помочь сделать специально выпуск газеты под команду. Я ходил к нему в общагу, приносил пиво, сам написал все материалы, подготовил все фото, и тогда пришло первое правило Арт-директора: все придумай и сделай сам, но если владелец ресурса или зала проявит инициативу – поддержи ее, разукрась ее в свои краски, сделай этого человека героем, оберни его идеи в свои и помести его логотип где нужно, вознеси его. Ибо для него это – возможно единственный шанс проявиться как личность, а от тебя не убудет. Журналист, с которым я делал все это, был сообразителен, но, как многие люди этой профессии, вял, неамбициозен и поверхностен. Эта жуткая черта российских журналистов – не понимать глубоко предмет своих сочинений – всегда ставила и ставит меня в тупик. Глубинный смысл такого отношения к профессии: лохи все сожрут, даже полный бред. Видно это из послевоенных лет, когда умеющий грамотно писать и публиковаться был априори звездой. Увы, в нашей журналистике такая же черная дыра, как и в инженерной мысли. Штампы и банальности загородили небо. А в начале 1990-х было ожидание, что наши журналисты пробьют царство лжи и застоя.

Мой журналист почему-то отличался уже тогда деловыми качествами и пробил тысячный тираж. Газета распространяется на факультетах через агентов. Я вербовал людей на факультетах. Отбирал по глазам и тщеславию. В первом случае – это настоящие помощники, любящие рок, во-втором – временщики, пользующиеся твоим успехом. И пусть будет так. Все разные. Декан был впечатлен моим размахом, ведь везде писалось, что мы группа с юридического факультета, хотя в ней играли три стоматолога из четырех участников. Мы становились модными. Журналист познакомил меня с радиостанциями. Радийщики тогда были небожителями и приняли меня вначале не особо. Но водка и подарки делали свое дело. Я всегда любил девочек с радио. Они были как конфеты с ликером – красиво завернутые и очень манящие. Их губы прикасались к микрофонам, как и мои, их хотелось целовать, эти наговаривавшие за деньги рекламу губы. Эти незамысловатые девушки вначале казались такими прелестными. Их сленг манил. Я был впечатлен сотрудниками электронных СМИ. Втайне я стал журналистом. Дюруа, герой моего любимейшего романа Мопассана «Милый друг», вселялся в меня в моменты общения с радиолюдьми. Но на них мое обаяние действовало втрое меньше обычного – они видели во мне просителя. У нас в России просителей не жалуют. Однако в этой истории с просьбами, классическими глубокими вздохами и цитатой «не жди, не бойся, не проси – сами дадут» есть один нюанс. В России настолько своеобразно понимают помощь. Например, ты идешь по улице и некто плачет горько на скамейке, ты подходишь и пытаешься помочь, но плачущий неожиданно бьет тебя. Ты помешал ему переживать, не вовремя подошел, или он был пьян и агрессия пробудилась. А когда муж избивает жену, ты, пытаясь обуздать колотящего, сам становишься колотимым. Женой. Он любит ее, вот и обижает.

Так что просить надо. Обязательно надо. И дадут просящим.

А еще всем скучно. Детям, студентам, официантам, директорам ресторанов, военным, бедным, богатым. Всем. И если твой концерт ассоциируется не просто с музыкой, а с чем-то новым, интересным – это то, что нужно. И это совсем не должно быть веселым. Рецепт хорошего концерта: мрачное настроение – 30%, провокации – 30%, издевательские шутки – 30%, приличная группа гормональной поддержки в зале – 10%. И вместе все это работает.

На наш концерт в областной Дом офицеров пришло более 400 человек, и они купили билеты. Газета делала свое дело, агенты ковали нашу репутацию, я приглашал всех подряд. Мы собрали 1,7 миллиона неденоминированных рублей, за вычетом всех расходов наша прибыль составила около полумиллиона неденоминированных рублей. Фантастический успех неизвестной группы. Мне удалось подружиться с руководством ДОФа. На многие годы шеф этого заведения стал моим старшим советчиком. Бывает так, что руководитель чего-то большого, особенно военный, не имеющий сына, чутко отзывается на уважительное и внимательное отношение. Врожденное чувство уважения к старшим делало для меня общение со старшими товарищами естественным. Отчасти это было вызвано тем, что отец брал меня всегда с собой на встречи с друзьями, с которыми мне приходилось быть всегда в форме. Папа никогда не пренебрегал моими вопросами, терпеливо разъясняя, кто есть кто, кто с кем и так далее. С детства по речи собеседника мне приходилось определять его статус и предпочтения. Возможно, в этом коренится преемственность поколений. Друзья родителей становятся твоими друзьями, твои друзья становятся друзьями для младших. Так было с моим братом. Он был со мной, рос с моими друзьями, взрослел с более взрослыми.