Чужое терзанье - Макдермид Вэл

Кэрол взглянула на фото. На заднем плане виднелось живописное нагромождение скал. Тонкие ветки берез перечеркивали угол снимка. В центре стоял сгорбившись худенький мальчик, совсем голый. Волосы песочного цвета, очки под Гарри Поттера. За долгий день она успела запомнить его лицо. Сомнений не оставалось: это Тим Голдинг. Она почувствовала, как на нее со свежей силой нахлынул знакомый азарт, и устыдилась его. Повода для радости не было. Сейчас она понимала это как никогда.

— Что-нибудь еще нашли? — спросила она.

Джен покачала головой:

— Больше ничего. Я как раз закончила просматривать архив.

— А другой пропавший мальчик — Гай Лефевр?

— Увы. Только этот. К тому же еще не факт, что мой подопечный — тот самый преступник, которого вы ищете. Эти ненормальные ублюдки все время щелкают фотоаппаратом. И то, что снимок мальчишки только один, заставляет предположить, что его сделал кто-то другой, после чего снимок как-то попал к моему фигуранту.

— Пожалуй, я согласна с вами. Тем не менее я хочу с этим вашим подопечным побеседовать. — Кэрол твердо взглянула на Джен. — Сейчас мне нужно посмотреть его дело, а завтра утром встретиться с ним самим — в кабинете для допросов. Мне нужно улаживать это с вашим шефом?

— Все уже в порядке. Мой босс согласен, чтобы вы первыми взялись за это дело. Вы держите банк, вам и карты в руки.

— Спасибо, сержант. Я признательна вам. — Кэрол протянула снимок Джен. — Не знаете, где это может быть? — Она ткнула пальцем в живописные скалы.

Джен пожала плечами:

— Без понятия. Я девушка городская. Если удаляюсь от ближайшего кафетерия «Старбакс» дальше чем на пять миль, меня начинает бить озноб.

— На мой взгляд, место вполне типичное. Таких скалистых уголков сколько угодно по всему побережью Англии, от Лендс-Энд до Джон-о-Гроутс.

— Уголков-то сколько угодно, а вот Тим Голдинг там только один.

Кэрол вздохнула:

— По-моему, вы употребили не ту грамматическую форму.

— Что?

— Пожалуй, правильней сказать: «Тим Голдинг был там только один».

У него вспотели ладони. Они скользят, несмотря на тонкий слой талька, насыпанный в резиновые перчатки. Это затрудняет подготовку. Честно говоря, единственное, что он раньше делал действительно тщательно, так это скручивал косяки. Он больше ничего и не умеет. Когда нож неожиданно выскальзывает и ранит его сквозь перчатку, он громко чертыхается при виде капель крови, выступивших из пореза. Хорошо, что Голос не узнает, как он облажался! Да, кстати, а ведь у него имеются инструкции и на такой вариант развития событий. «Собери все, на что попадет хотя бы мельчайшая капля твоей крови. Замени и начни сначала. Там должна быть только одна кровь, вот что нам надо. Только одна кровь». Слова эхом звучат в голове, и он делает так, как велено. Отрывает лист от вечерней газеты и кладет на него окровавленное лезвие. Стягивает с рук перчатки и кладет их туда же. У него нет с собой пластыря, поэтому он отрывает уголок газеты и неловко заклеивает порез. Потом достает из ящика новую пару перчаток. И начинает все сначала.

Он очень хочет все сделать правильно. Он знает: если выполнит все правильно, то это будет самое лучшее, что он сделал в своей жизни. Так сказал ему Голос. А все, что говорит Голос, всегда бывает правильным.

Весь день он думал о том, как все произойдет. Весь день его разум был в смятении. Как ни старался он это скрыть, люди заметили, но они не ожидали от него ничего особенного, поэтому не придали значения и тут же забыли. Всю жизнь над ним смеялись, а некоторые даже видели в его медлительности и тугой соображалке повод для более серьезных издевательств. Он уже привык к этому. Так было довольно долго, пока не появился Голос и не сказал ему, что он заслуживает лучшего. Он был деревом, на которое каждый кобель задирал ногу, таким ничтожеством, по сравнению с которым все остальные выглядели достойно.

Сегодня он докажет всем, что они ошибаются. Сегодня он совершит такое, на что не осмелится ни один из них. И сделает это правильно.

Или нет?

Стоянка располагалась в тени, за высокими кирпичными стенами, увенчанными колючей проволокой. Когда ее строили, никто не предполагал взрывного прироста автовладельцев. Она всегда была переполнена, часто машин оказывалось больше, чем мест, — постоянный источник раздражения для ее пользователей.

Стоянка была надежно защищена: мощные металлические шлагбаумы перекрывали въезд и выезд, а специальный сотрудник тщательно отслеживал каждого въезжающего. Но мужчина, стоявший возле одной из машин, знал, как обойти самую строгую систему. Он загодя познакомился с некоторыми сотрудниками охраны, догадываясь, что, возможно, наступит момент, когда ему понадобится попасть сюда без необходимого разрешения.

Нынешним вечером такой момент настал. Мужчина прошел на стоянку, облокотился на капот серебристого седана и стал терпеливо читать бумаги, извлекая их из портфеля. При этом он отслеживал боковым зрением всех, кто выходил из высокого здания. Быстро смеркалось, в воздухе явственно ощущалось колючее дыхание близкой зимы. Ждать становилось все неуютней. Мужчина взглянул на часы. Начало седьмого. Еще полчаса он продержится, а потом ускользнет в ночь. Ему не хотелось стоять в темноте — по ряду причин.

Через несколько минут он увидел ту, кого ждал, и выпрямился. Сунув бумаги в портфель, сделал пару шагов, отрезая доступ к рулю.

В это время она прощалась с кем-то из коллег, а когда повернулась, он был от нее всего в нескольких футах. Замешательство и удивление разом отразились на ее лице, она застыла как вкопанная. Рот открылся для возгласа, но из него не вырвалось ни звука.

— Привет, Кэрол, — небрежно произнес Тони. — Хочешь карри?

— Господи! — выдохнула она, опуская плечи. — Ты меня чуть до инфаркта не довел. Какого черта ты здесь делаешь?

С преувеличенно невинным видом он развел руками:

— Я же сказал: пришел, чтобы пригласить тебя поесть карри.

— Чтобы дурачить меня — это более вероятно. Что ты делаешь в Брэдфилде? Ты ведь должен сейчас быть в Сент-Эндрюсе.

Он предостерегающе поднял палец:

— Об этом потом. А сейчас открой машину. Я замерз.

Удивленная Кэрол покорно открыла замки и стояла, глядя, как он идет вокруг машины к пассажирскому месту. Потом невольно улыбнулась, приходя в себя. Нет, все-таки Тони Хилл неподражаем, другого такого не найдешь.

Через двадцать минут они отыскали сравнительно спокойный угловой столик в дешевом и веселом бангладешском кафе на краю Темпл-Филдз, городского района, где, несмотря на беспокойное соседство с кварталом красных фонарей, селились геи. Завсегдатаями кафе были студенты и личности, склонные искать любовь в самых неподходящих местах. Кэрол и Тони открыли это заведение давно, когда впервые работали вместе по горячему делу в Темпл-Филдз, и оно стало для них знаковым, поскольку там зарождалась их взаимная приязнь.

— Глазам своим не верю: ты здесь, — проговорила Кэрол, когда официант удалился, чтобы принести заказ — пару бутылок пива «Кингфишер».

Тони протянул руку:

— На, потрогай меня, можешь даже ущипнуть. Я настоящий.

Она наклонилась вперед и легонько толкнула его в плечо:

— О'кей, ты не призрак. Но почему ты здесь?

— Я перебрался сюда, Кэрол. Там я был словно рыба, выброшенная на берег. Мне захотелось вернуться к работе, в которой я знаю толк. Я получил кучу предложений со всех концов Европы. Но когда Джон Брэндон сообщил мне, что ты возвращаешься в Брэдфилд, я списался со здешним психиатрическим госпиталем и попросил работу на полставки. — Он усмехнулся. — И вот я здесь.

— Так ты вернулся в Брэдфилд из-за меня? — Лицо Кэрол застыло, превратившись в каменную маску. — Тони, я не нуждаюсь в твоей жалости.

— Жалость тут ни при чем. Ты мой самый лучший друг. Кэрол, я немного догадываюсь, как тебе тяжко. И хочу быть рядом, если тебе понадобится моя помощь.