Дорогой Джон - Николас Спаркс

Я был крещен в младенчестве, так что в армии эта процедура меня миновала, но, как уже сказал, много лет не заходил в церковь. Я давно перестал сопровождать туда отца и теперь просто не знал, чего ждать. Однако церковная служба оказалась на уровне: пастор говорил негромко и сдержанно, музыка была хорошая, и время тянулось не так долго, как я запомнил в детстве. Нельзя сказать, что проповедь произвела на меня сильное впечатление, но я был доволен, что пришел, — у меня появилась новая тема для разговора с отцом и возможность больше времени провести с Саванной.

Она сидела между Тимом и мною, и я краем глаза наблюдал, как она поет. Голос у Саванны был небольшой, но пела она чисто, и тембр мне понравился. Тим сосредоточенно уткнулся в молитвенник, а на обратном пути задержался пообщаться с пастором. Пока мы с Саванной ждали в тени кизила у входа в церковь, Тим оживленно беседовал о чем-то со святым отцом.

— Старые приятели! — буркнул я, кивнув на Тима. Несмотря на тень, мне было жарко, по спине стекали струйки пота.

— Нет-нет, это, по-моему, отец Тима рассказал ему Об этом пасторе. Тим вчера даже в Интернет зашел, чтобы найти этот храм. — Саванна обмахивалась веером. В ярком сарафане она выглядела настоящей красавицей южанкой. — Я рада, что ты пошел с нами.

— Я тоже.

— Проголодался?

— Почти.

— Поедим, когда вернемся домой, если хочешь. Да, можешь уже отдать Тиму его одежду. Сразу видно, что тебе неудобно и жарко.

— Знаешь, в этом и вполовину не так жарко, как в каске, ботинках и бронежилете.

Саванна подняла ко мне лицо.

— Мне нравится, как ты говоришь о бронежилете. Мало кто из наших умеет так говорить. Я нахожу это интересным.

— Ты смеешься надо мной?

— Да нет, ставлю галочку для памяти. — Она грациозно облокотилась о дерево. — Кажется, Тим уже закончил.

Я посмотрел на оживленно беседующих святошу и пастора.

— С чего ты решила?

— Видишь, он сложил ладони домиком? Значит, готов прощаться. Сейчас протянет руку, улыбнется, кивнет на прощание и пойдет к нам.

В точном соответствии с предсказанием, Уэддон распрощался с пастором и легким шагом направился к нам. На лице Саванны появилось смешливое торжество. В ответ на мой удивленный взгляд она пожала плечами:

— В маленьком городке делать совершенно нечего, вот и наблюдаешь за людьми. Постепенно выясняешь привычки всех знакомых.

По моему скромному мнению, Саванне слишком часто приходилось наблюдать за Тимом, но делиться этим открытием я не стал.

— Ну что, готовы ехать? — спросил Тим.

— Только тебя и ждем, — выразительно сообщила Саванна.

— Извини, — спохватился Тим. — Нам нужно было поговорить.

— Ты только и делаешь, что со всеми говоришь!

— Ты права, — сокрушенно сказал Тим. — Но я уже начал по капле выдавливать из себя дружелюбие.

Саванна засмеялась. Непринужденная болтовня названых братца и сестрички бесцеремонно выставила меня за пределы круга своих, но тут Саванна взяла меня за руку, заставив забыть обо всем на свете, и вот так, под ручку, мы направились к машине.

Вернувшись, мы застали строительную бригаду уже на ногах: потенциальные плотники и штукатуры в купальниках и плавках в поте лица работали над своим загаром. Несколько человек лежали на веранде, остальные резвились на пляже. Из окон гремела музыка, заботливо наполненные кулеры с пивом стояли в боевой готовности, и многие лечились этим испытанным средством от утреннего похмелья. Я удержался от замечания. Вообще, пиво — это хорошо, но, учитывая, что я только что из церкви, приличия требовали выждать некоторое время.

Я переоделся, сложив уэддоновскую одежду так, как выучился в армии, и вернулся в кухню. Тим успел спроворить блюдо бутербродов.

— Угощайся, — сказал он, обводя стол широким жестом. — Еды прорва. Кому знать, как не мне, — я вчера три часа по магазинам ездил. — Он ополоснул руки и вытерся полотенцем. — Ладно, теперь моя очередь переодеваться. Саванна выйдет через минуту.

Он вышел. Оставшись один, я огляделся. Обстановка дома была выдержана в традиционном пляжном стиле: ярко раскрашенная плетеная мебель, лампы из раковин, маленькие статуэтки маяков на каминной полке, а на стенах — пастели с видами океанского побережья.

У родителей Люси был примерно такой дом — не здесь, а на острове Лысая Голова. Они никогда не сдавали его внаем, предпочитая отдыхать там летом. Несмотря на возраст, ее папаша продолжал вкалывать в Уинстон-Сейлеме, и каждую неделю они с женой на пару дней возвращались в город, оставляя бедную Люси одну-одинешеньку — не считая меня, разумеется. Знай они, что творилось в доме в их отсутствие, нипочем бы не уехали.

— Вот и я, — сказала, входя, Саванна, вновь нарядившаяся в бикини (правда, нижнюю часть купальника прикрывали шортики). — Вижу, ты снова в норме.

— Откуда тебе знать?

— Глаза не выпучены из-за тесного воротника.

Я улыбнулся.

— Тим сделал сандвичей.

— Отлично, я просто умираю с голоду. Ты уже ел?

— Нет, — ответил я.

— Ну так давай подключайся. Терпеть не могу есть одна.

Мы ели стоя. Лежавшим на веранде девицам было невдомек, что в кухне может кто-то быть, и они разговаривали в полный голос. Одна из них во всех подробностях рассказывала, чем занималась с парнями прошлой ночью.

Замечу в скобках — то, чем они занимались, не имело ничего общего с благородной миссией благоустройства бедных. Саванна сморщила нос — дескать, много текста — и повернулась к холодильнику.

— Хочу пить. Ты что будешь?

— Воды какой-нибудь.

Она нагнулась за бутылками. Как ни старался, я не мог оторвать глаз от натянувшихся шортиков. Зрелище, признаться, было хоть куда. Интересно, знала ли Саванна, что я на нее пялюсь? Я так понял, что да: выпрямившись, она обернулась с самым лукавым видом. Выставив бутылки на кухонный стол, Саванна спросила:

— Как насчет послеобеденного серфинга? Разве я мог отказаться?

Остаток дня мы провели в воде. Саванна, лежащая на доске в нескольких дюймах от меня, представляла настоящий пир для глаз, но еще больше я любовался тем, как лихо она мчится на серфе. Потом Саванна убежала греться на пляж, попросив разрешения наблюдать за мной таким образом, и мое катание по волнам удостоилось отдельного закрытого просмотра.

В четыре часа мы лежали на полотенцах на песке с задней стороны коттеджа, неподалеку (но не слишком близко) от остальных студентов. Сперва я ловил на себе любопытные взгляды, но в целом до меня никому не было дела, кроме Рэнди и Сьюзен. Блондинка подчеркнуто хмурилась на Саванну, а Рэнди довольствовался ролью третьего колеса при Брэде и Сьюзен, зализывая раны. Тима Уэддона нигде не было видно.

Саванна лежала на животе — признаюсь, волнующее зрелище. Я улегся на спину рядышком, надеясь подремать в расслабляющем зное, но присутствие Саванны будоражило и не давало полностью расслабиться.

— Джон, — промурлыкала она. — Расскажи мне о своих татуировках.

Я повернул к ней голову, прокатив затылком по песку.

— Что тебе о них рассказать?

— Ну, не знаю — почему наколол, что они означают… Я приподнялся на локте и указал на левое плечо, где были выколоты орел и знамя:

— О'кей. Это эмблема пехотных войск, а это, — я указал на слова и буквы, — обозначение нашей роты, батальона и полка. У каждого в моем отделении такая наколка — сделали, когда праздновали окончание подготовки в Форт-Беннинге в Джорджии.

— А что означает «Резкий старт»? — Саванна указала на надпись под литерами.

— Это мое прозвище. Получил еще в Форт-Беннинге благодаря нашему любимому сержанту — инструктору по строевой подготовке. Я никак не успевал собрать автомат достаточно быстро, и он рявкнул, что даст мне резкий старт ногой по заду, если я сейчас же не включу пятую скорость. Прозвище прилипло, ну вот и…

— Красивое прозвище, — протянула она.

— О да. Между собой мы называли сержанта Люцифером, — сообщил я и был вознагражден улыбкой.

— А что означает колючая проволока?

— Ничего, — помотал я головой. — Я наколол ее до поступления в армию.

— А на другой руке?

На другой руке у меня был китайский иероглиф, относительно которого я предпочел бы оставить Саванну в неведении.

— Это память о подростковом бунте под девизом «Я пропащий, и все мне по фигу». Ничего не означает.

— Разве это не китайский иероглиф?

— Ну да, иероглиф.

— Тогда он что-то означает. Может, храбрость или честь?

— Да ругательство это, ругательство!

— О-о! — озорно подмигнула Саванна.

— Я уже сказал, сейчас для меня это не имеет значения!

— Все же не выставляй эту наколку, если поедешь в Китай.

Я засмеялся.

Она помолчала минуту.