Таксопарк - Илья Штемлер

Мальчик уперся рукой о переднее сиденье, словно защищая мать от всех этих мужчин. Вытянув тонкую шею, он нетерпеливо глядел на дорогу.

— Молодец пацан, — произнес Сергачев. — Чуть под колеса не бросился.

— Он у меня работящий, — тихо согласилась женщина. — Вы уж извините…

Борька передал коробку с тортом Вовке, тот закинул коробку к заднему окну, где уже позвякивали бутылки.

Осенние листья, словно солнечные сколки, падали на капот, липли к лобовому стеклу. Сквозь густой рык машины слышались птичьи голоса, а в приоткрытое окно тянулся упругий, настоянный запах леса.

Борька вытащил было сигареты, по передумал и отправил их обратно в карман. Потом извлек какой-то яркий значок на цепочке и протянул мальчику.

— Держи. На память.

Мальчик принял значок, поблагодарил. Хотел было показать матери, искоса поглядел на нее, вздохнул и, крепко зажав в кулачке значок, вновь уставился на дорогу.

Сергачев уже совсем успокоился. Действительно, в каких-нибудь десяти километрах от города, но в стороне от расхожих шоссейных дорог — и уже хоть умри.

— Дяденька, может, газанете, а? — В ухо Сергачева прошептал мальчик.

Лицо женщины покрылось испариной, она кусала губы, впиваясь зубами в белесую сухую кожу.

— Что, мать, невтерпеж? — участливо произнес Сергачев.

— Мочи нет, — ответила женщина, словно голос водителя разрешал ей держать себя посвободней. — Опять начинаются, проклятущие.

— Скоро доедем, еще километра три.

Только опытный гонщик мог оценить сейчас мастерство Сергачева. Дорога, скрученная корнями деревьев, вся в выбоинах и валунах, казалась ровным паркетом. Лишь бешеная пляска красной полоски на спидометре свидетельствовала о виртуозности водителя.

— Ой! — в голос вскрикнула женщина. — Останови! Не могу! Начинается…

— Что начинается? — испуганно произнес Вовка.

— Мамочка! — закричал мальчик.

— Рожать начинает. — Сергачев перекинул ногу на тормоз.

— Как это рожать начинает! — воскликнул Вовка. — Ты что, тетка, с ума сошла? Потерпи немного.

Короткие сильные пальцы женщины вдавились в кожу сиденья.

Сергачев выскочил из машины и распахнул дверь — может, свежий воздух поможет ей.

Женщина медленно, согнувшись, выползла из машины и медленно опускалась на землю. Сергачев подхватил ее под руки.

— Уйдите… Уйдите все, — шептала женщина. — Игорька уведите, Игорька…

Она вцепилась руками в землю.

Трое мужчин и мальчик стояли беспомощные и растерянные.

— За доктором поезжайте… Оставьте меня, — шептала женщина.

Сергачев бросился к машине.

— Послушай, — Вовка ухватил его за рукав. — Я не смогу тут. Боюсь. — И он полез в машину.

Сергачев схватил Вовку за грудь. Здоровый, высокий парень обмяк в его руках.

— Прошу тебя… Я серьезно. Боюсь, — бормотал он торопливо, глядя на Сергачева умоляющими собачьими глазами. — Лучше я сам съезжу за доктором, прошу тебя…

— Водить умеешь? — после секундного раздумья спросил Сергачев.

— У меня такая же.

— Ладно. Бери пацана, покажет. Дуй!

Сергачев торопливо принялся снимать спинку заднего сиденья. Взгляд его упал на сетку с бутылками. Он подхватил и сетку.

— Зачем? — удивился Борька.

— Не бензином же нам руки мыть, — буркнул Сергачев. — Все может быть…

Он швырнул спинку сиденья на землю.

Повернув колесами, машина сорвалась с места и запрыгала по кочкам. «Плакали новые пружины», — тоскливо подумал Сергачев и опустился на корточки.

— Потерпи, мать, будь другом… А если что, придется уж нам, не обессудь…

Женщина посмотрела на него далеким, туманным взглядом.

— Отпускает вроде…

— Вот и хорошо… А то перенесем тебя на диванчик, не на земле же лежать. — Он придвинул спинку к стволу лиственницы.

Затем вдвоем с Борькой помогли женщине перебраться.

— Фу! Точно мина замедленного действия, — улыбнулся Борька.

— Вполне образное сравнение, — согласился Сергачев. — Дай закурить, адмирал. Авось обойдется.

Несколько минут они молча курили, стараясь не смотреть в сторону лиственницы.

— Откуда у твоего кореша «Волга»? — спросил Сергачев.

— В Африке работал. Привез.

— Ясно. А сам откуда?

— Я? Из Оренбурга. И он из Оренбурга. Земляки мы.

— Женат?

— Числюсь.

— Понятно, — ответил Сергачев.

Он все прислушивался. Потерпеть бы ей с полчаса самое большое. Должны же они обернуться…

— Шофер, — послышался тихий, точно из шелеста листьев, голос женщины.

Сергачев обернулся.

— Ты вот что, шофер… если уж придется… Ты старайся ноги мне согнуть и на спине удержать… Я вырываться буду, а ты удерживай на спине да ноги сгибай в коленках… Тесьму приготовь, пуповину перевязать. Шнурок ботиночный, что ли… И ножик.

Борька кивнул, что есть ножик. И вздохнул, затравленно глядя на дорогу.

— Ладно, мать, усек. Обойдется небось. Поспеют, — проговорил Сергачев.

— Это я так, извини меня. — Женщина стыдливо прикрыла глаза. — А теперь не гляди, отвернись…

Сергачев почувствовал, как жар выкуренной сигареты тронул кончики пальцев. Загасил, бросил.

— Ну и работа у тебя, шеф. Не позавидуешь, — проговорил Борька.

— Королевская. Ничего не делаешь, катаешься в свое удовольствие, капусту шинкуешь…

— Упаси бог мне такое катанье. Лучше в море качаться. Куда спокойней.

Сергачев прислушался: стонет вроде.

— Стонет. — Борька тоже не решался обернуться. — И ты боишься, шеф?

— А что я, не человек?

Тут тишину леса взорвал долгий страшный вой, звериный, дикий, с перекатами, с болью. Сергачев побледнел. Он почувствовал прохладу испарины на лбу и щеках…

Борька сорвался с места и бросился бежать в ту сторону, куда ушла машина. И Сергачев вдруг поймал себя на том, что бежит следом. Остановился. Крикнул Борьке. И тот остановился, испуганно глядя на Сергачева…

Потом они оба повернули и пошли навстречу этому страшному вою, осторожно, точно по раскаленному песку.

Рот женщины был перекошен, обнажая бледные десны. Голова тряслась, откидывая паклю волос. Она царапала землю руками и била кулаком…

— Убирайтесь! Бесстыжие… У-у-у-а-а-а… Гады! Звери! Колька, гад! Колько-а-а-а, — только и можно было разобрать в ее глухих стонах.

— Мужа, что ли, вспоминает? — произнес Сергачев.

Женщина, словно скрываясь от взгляда мужчин, скатилась со спинки сиденья, встала на четвереньки и, косолапо подгребая ногами и руками землю, поползла к кустам.

Сергачев подхватил спинку сиденья, бросился за ней. Швырнул спинку на землю, обхватил ее горячие плечи и рывком завалил на спину. Женщина вырывалась, обкладывая Сергачева последними словами.

— Помоги же! — крикнул Сергачев.

Борька бестолково пытался ухватить ее за ноги, за руки, за голову…

— Ноги сгибай, ноги! — орал Сергачев.

— Вырывается! — орал в ответ Борька.

— Дай я… А ты держи руки.

Сергачев схватил ее ноги и попытался заломить в коленях…

Женщина старалась ему помочь, но это ей удавалось с трудом.

— Сейчас родишь, ну, пожалуйста. Ну постарайся! — кричал Сергачев в ее перекошенное большое белое лицо…

И тут он вспомнил, что надо было бы руки привести в порядок. Он оставил женщину, метнулся к сетке, рывком вытащил бутылку водки, сорвал головку…

«Спокойно, спокойно… Главное — взять себя в руки…»

Водка родниковой водой уходила в землю.

«Кому сказать, не поверят — своими руками, в землю», — усмехнулся Сергачев и, удивительно, почувствовал себя спокойней, уверенней…

— Шеф! — заорал в ужасе Борька. — Что это?!

Сергачев скосил глаза и вздрогнул.

— Что это, что это? Не понимаешь? Рожает… Что-то уже выходит…

Огромный живот женщины судорожно вздрагивал, словно кто-то кувалдой молотил изнутри. Она еще сильнее колотила по земле руками. Глаза, белые, квадратные, потонувшие в слезах, казалось, сейчас вылезут из орбит…

— Ноги ей держи теперь, ноги… А я принимать буду, — спокойно произнес Сергачев.

Это спокойствие передалось Борьке. Он уже не обращал внимание на ее вой и старательно делал все, что приказывал Сергачев.

— Сам он не вылезет, помочь надо, — решил посоветовать Борька.

— Понимаю.

— Делай, как находишь нужным. Спрашивать не у кого. Талию приподними, удобней вроде, по ходу…

Они успокаивали друг друга. Ругали женщину. А та ругала их… Ей было не только больно, но и стыдно.

Пузырь прорвался, и Сергачев ясно увидел сморщенную, сырую, как кусок мяса, и все же человеческую голову…

Женщине, возможно, стало легче. Она все сильнее сгибала ноги, помогая…

— Когда же?.. Боже ты мой, — стонала она.