Запретный рай - Лора Бекитт

Подробности Эмили узнала от Моаны.

Воины Атеа имели столько же лодок и были вооружены так же, как воины Лоа, копьями и пращами: очевидно, ружья предназначались только для войны с французами. Моана не приняла это во внимание, тогда как Эмили сочла поведение молодого вождя благородным.

Судна Атеа и Лоа выстроились в одну линию, и с обеих сторон полетели камни. Вскоре внезапный порыв ветра нарушил строй лодок с острова Хива-Оа и погнал их на рифы. Лоа стал преследовать противника, в рядах которого началась паника. Многие лодки Атеа разбились о рифы, он потерял не меньше половины воинов.

Догнав лодку молодого вождя, Лоа ранил его, ловко метнув бамбуковый нож. Атеа свалился в воду, где его подобрали воины с Тахуата, связали и доставили на свой остров.

— Ты его видела? — спросила побледневшая Эмили.

— Мне незачем на него смотреть. Я увижу его во время казни.

— Казни?!

— Да. Совет нашего племени приговорил Атеа к смерти.

— А как же его племя?

— Вождь, попавший в плен, бесполезен для своего народа, потому что теряет ману. Атеа испытал еще больший позор, чем я. Отныне он никто. На Хива-Оа будет править совет племени, пока они не изберут другого арики.

— Когда и как его казнят?

— Завтра. Атеа принесут в жертву богам: жрец перережет ему горло, а потом его тело выбросят в океан.

— Тебе не жаль его? — прошептала Эмили.

— За что мне его жалеть?!

— А где он сейчас?

— Лежит связанный в бамбуковой клетке и ждет своей участи. У него есть время подумать о том, что он совершил.

Эмили бежала вдоль воды, подгоняемая ветром. Он трепал ее шаль, и она с трудом удерживала ткань, бьющуюся, как птичьи крылья. С каждый шагом ноги Девушки проваливались в сыпучий песок, в лицо летела мелкая пыль и соленые брызги.

Она вспоминала, как Атеа шел от лодки к берегу, словно скользя по воде, короткими изящными шагами, плавно покачиваясь, окруженный теплым сиянием солнца. Воскрешала в памяти разговоры, во время которых их души словно сливались воедино, вновь ощущала на губах поцелуй, пробудивший мысли о запретной телесной близости.

Рене сидел на облепленном мокрыми водорослями валуне. Поверхность моря казалась синим ковром, а птичьи стаи над ним — быстро движущимися белыми облаками.

Выслушав дочь, он сказал:

— Не надо вмешиваться. Мы не может ничем помочь.

— Но ты вмешался, испугавшись за жизнь Лоа!

— Ты видела его реакцию. До прибытия «Дидоны» еще целый месяц — не стоит поступать так, чтобы нас тоже принесли в жертву богам. Атеа виновен, потому его накажут.

— Я могу увидеться с ним?

— Зачем?

Они обменялись долгими взглядами, после чего Эмили повернулась и пошла назад. В этот миг она поняла, что не так близка с отцом, как ей казалось. Они прожили бок о бок много лет, но сейчас не были способны испытать общие чувства и общую боль.

Долгое время Эмили думала, что ее мать умерла, пока случайно не узнала, что та уехала на родину, когда дочери не исполнилось и трех лет. Она была англичанкой — в каком-то смысле тоже существом из другого мира.

Девушке пришло в голову, что в попытках залечить душевную рану и забыть сердечную боль отец и выбрал для себя удел вечного странника. Возможно, Рене Марен пытался от чего-то убежать? Однако он все равно всегда возвращался в Париж, где был его невидимый якорь.

Ей тоже придется вернуться, хотя сейчас она ощущала себя хрупкой лодкой, затерянной в безбрежном океане, не могущей прибиться ни к какому берегу. Лодкой, которую ветер будет долго швырять по волнам и в конце концов разобьет в щепки.

Девушка пришла в хижину Моаны. Ее мозг лихорадочно работал. В сундучке Эмили было все для того, чтобы лечить раны, там лежала небольшая пачка денег, а еще у нее имелся кинжал дамасской стали, по сравнению с которым бамбуковые ножи племени на-ики выглядели как детские игрушки. Его подарили отцу, когда он путешествовал по странам Востока, и Эмили положила кинжал в свой сундук втайне от Рене, который принципиально не брал в поездки оружие.

Разумеется, она тоже никогда бы не сумела им воспользоваться, зато это, наверное, смог бы сделать Атеа!

К вечеру Эмили удалось узнать важную вещь: клетка, в которую поместили пленного вождя, не охранялась. Лоа наложил на Атеа временное табу, и ни один островитянин не осмелился бы приблизиться к тому месту, где он сейчас находился.

Она с трудом дождалась, когда тьма укрыла хижину. Издалека доносился рокот моря, рядом чуть слышно дышала Моана. Стараясь не шуметь, Эмили натянула платье, сунула ноги в туфли, вынула из-под циновки приготовленный узелок и выбралась наружу.

Ночной бриз шевелил листву. Вскипали и вновь опадали невидимые волны. Океан и небо слились воедино. Склонившиеся над водой пальмы напоминали пальца диковинных чудовищ, пытавшихся достать желанную влагу.

В тропиках ночь буквально обрушивалась на землю, и хотя луна обычно светила ярко, меж деревьев все равно не было видно ни зги. Эмили жалела, что не может воспользоваться факелом из пучка сухих листьев кокосовой пальмы, каким островитяне обычно освещали себе путь в темноте.

Ветви кустарников цеплялись за подол платья, в ноги впивались колючки. Окутанная коконом темноты, Эмили двигалась, словно во сне. Она не была уверена, туда ли идет, ведь здесь не было ни дорог, ни улиц. Она боялась, что кто-нибудь проследит за ней, — за нарушение табу, наложенного вождем, полагалась смерть. Один удар каменного топора — и ее голова расколется, словно кокосовый орех!

Наконец она выбралась из зарослей и увидела клетку. На миг ей почудилось, будто там никого нет, но подойдя ближе, Эмили разглядела темный человеческий силуэт.

Она боялась, что Атеа окажется ослабевшим и сломленным, но когда она подошла ближе, он сразу зашевелился и поднял голову, и Эмили показалось, что его темные глаза горят в темноте. Она тихо позвала его, и он откликнулся.

— Ты ранен? — спросила она, вынимая кинжал.

Быстро протянув связанные руки, Атеа ответил:

— Легко. Эта рана не помешает мне бежать с острова.

Просунув лезвие сквозь толстые прутья, Эмили перерезала веревки, стягивавшие его запястья, а ноги он освободил сам.

Ему ничего не стоило сломать стенку, и вот он стоял рядом с ней, высокий и стройный, по-прежнему уверенный в себе, в своих поступках и мыслях.

— Я знал, что ты придешь, — сказал он. — Нам надо поискать лодку.

Эмили настояла на том, чтобы осмотреть его рану, которая в самом деле была похожа на большую царапину.

— Заживет! — промолвил Атеа, и его зубы ярко блеснули во мраке.