Толкователь болезней - Лахири Джумпа

— Отстань, — проговорила миссис Дас, дуя на ноготь и слегка отворачиваясь от дочери. — Ты мне все размажешь.

Тина принялась расстегивать и застегивать на кукле передник.

— Готово, — сообщил мистер Дас, надевая на объектив крышку.

Машина понеслась по бугристой пыльной дороге, отчего пассажиры то и дело подскакивали на сиденьях, но миссис Дас продолжала красить ногти. Чтобы автомобиль не трясло на кочках, господин Капаси сбавил скорость. Когда он протянул руку к рычагу коробки передач, мальчик на переднем сиденье отодвинул свои голые коленки, чтобы они не мешали водителю. Господин Капаси заметил, что кожа у этого ребенка светлее, чем у брата с сестрой.

— Папа, а почему в машине руль с другой стороны? — поинтересовался мальчик.

— Здесь все так ездят, дурень! — отозвался Ронни.

— Не называй брата дурнем, — сказал мистер Дас. Он повернулся к господину Капаси. — В Америке ведь… Их это сбивает с толку.

— О да, я знаю, что у вас руль слева, — ответил господин Капаси. Они приближались к подъему на дороге, и водитель снова повысил скорость, как можно осторожнее переключив передачу. — Видел в «Далласе».

— Что такое «даллас»? — спросила Тина, стуча теперь уже раздетой куклой по сиденью господина Капаси.

— Это название сериала, — объяснил мистер Дас.

Такое впечатление, что они не родители, а старшие брат и сестра, думал господин Капаси, когда проезжали мимо ряда финиковых пальм. Как будто им оставили детей всего на пару часов; трудно представить, что эти двое изо дня в день отвечают за чью-то жизнь. Мистер Дас постукивал по крышке объектива и по обложке путеводителя и изредка проводил ногтем большого пальца по обрезу брошюры, издавая скрипучий звук. Миссис Дас продолжала заниматься маникюром. Очки она не снимала. Время от времени Тина снова просила покрасить ей ногти, и в конце концов мать мазнула лаком по ногтю девочки, после чего убрала бутылочку в соломенную сумку.

— А что, разве кондиционера в машине нет? — спросила она, дуя на свежий лак. Ручка стеклоподъемника со стороны Тины была сломана, и окно не опускалось.

— Хватит жаловаться, — сказал мистер Дас. — Не так уж и жарко.

— Говорила тебе: возьми машину с кондиционером, — продолжала миссис Дас. — Неужели нельзя было доплатить несколько поганых рупий, Радж? Пожалел лишние пятьдесят центов?

Такой выговор господин Капаси слышал в американских телепрограммах, но в «Далласе» говорили иначе.

— Господин Капаси, а вам не надоедает каждый день показывать туристам одни и те же места? — полюбопытствовал мистер Дас, полностью опуская стекло со своей стороны. — Ой, можете остановить? Хочу заснять вон того парня.

Господин Капаси затормозил на обочине, а мистер Дас сделал фотографию босого мужчины с грязным тюрбаном на голове, сидевшего на груженной дерюжными мешками телеге, которую тащили волы. И человек, и животные выглядели истощенными. На заднем сиденье миссис Дас, выглянув в окно, смотрела на небо, где проносились друг за другом почти прозрачные облака.

— Наоборот, я с нетерпением жду каждой экскурсии, — сказал господин Капаси, когда они продолжили путь. — Храм Солнца — одно из моих любимых мест. Мне это в радость. Туристов я вожу только по пятницам и субботам. А на неделе у меня другая работа.

— Правда? Какая? — осведомился мистер Дас.

— В лечебнице.

— Вы врач?

— Нет, я работаю переводчиком у врача.

— А зачем врачу переводчик?

— У него есть пациенты, которые говорят на гуджарати. Мой отец был гуджаратцем, а многие люди здесь не знают этого языка. Врач тоже. Поэтому он попросил меня переводить жалобы больных.

— Как интересно! Никогда ничего подобного не слышал… — пробормотал мистер Дас.

Господин Капаси пожал плечами:

— Обычная работа.

— Это так романтично, — мечтательно произнесла миссис Дас, нарушая длительное молчание. Она сняла свои розовато-коричневые очки и надела их на голову, как тиару. Господин Капаси впервые встретил в зеркале заднего вида дремотный взгляд ее тусклых маленьких глаз.

Мистер Дас повернул к жене голову.

— Что же тут романтичного?

— Не знаю. Что-то в этом есть. — Она пожала плечами, на мгновение сдвинув брови. И приветливо предложила: — Хотите жвачку, господин Капаси? — Она покопалась в соломенной сумке и протянула гиду подушечку в бело-зеленой полосатой обертке. Господин Капаси положил угощение в рот и ощутил резкий сладкий вкус.

— Расскажите о вашей работе подробнее, — попросила миссис Дас.

— Что именно вас интересует, мадам?

— Не знаю… — Она снова пожала плечами, пережевывая воздушный рис и слизывая горчичное масло с уголков рта. — Например, как обычно проходит прием. — Она откинулась на сиденье, подставив голову лучам солнечного света, и закрыла глаза. — Я хочу представить, как это выглядит.

— Хорошо. На днях пришел человек с болью в горле.

— Он много курит?

— Нет. Это любопытный случай. Пациент жаловался, что ему кажется, будто в горле застряли длинные соломины. Я сказал об этом врачу, и тот прописал нужные лекарства.

— Круто.

— Да, — после некоторого колебания согласился господин Капаси.

— Так эти больные полностью зависят от вас, — проговорила миссис Дас медленно, словно размышляла вслух. — В каком-то смысле даже больше, чем от врача.

— Ну что вы! Как это возможно?

— Ну, допустим, вы можете сообщить врачу, что он чувствует в горле не соломины, а жжение. Пациент не узнает, что именно вы сказали доктору, а врач не узнает, что вы не так перевели. Это огромная ответственность.

— Да, господин Капаси, на вас лежит огромная ответственность, — подтвердил мистер Дас.

Господин Капаси никогда не думал о своей работе в такой лестной манере. Он считал это занятие неблагодарным и не находил ничего возвышенного в том, чтобы объяснять симптомы людских хворей, прилежно переводить бесконечные жалобы на распухшие конечности, спазмы и колики в животе, пятна на ладонях, меняющие цвет, форму, размер. Врач, почти вдвое моложе его, предпочитал брюки клеш и любил отпускать невеселые шутки про Партию конгресса.[4] Вместе они работали в душном тесном помещении, где изящно пошитая одежда господина Капаси прилипала к телу от жары, несмотря на закопченный вентилятор, вращающийся над их головами.

Эта работа символизировала его неудачи. В юности господин Капаси самозабвенно изучал иностранные языки, имел впечатляющее собрание словарей. Мечтал переводить для дипломатов и государственных деятелей, разрешать конфликты между людьми и странами, улаживать разногласия, в которых только он мог понять обе стороны. Господин Капаси был самоучкой. По вечерам выписывал в тетради этимологические цепочки слов и в какой-то период жизни не сомневался, что сможет переводить, если представится возможность, на английский, французский, русский, португальский, итальянский, не говоря уже о хинди, бенгальском, ория и гуджарати. Пока родители не устроили его брак. Теперь в памяти у него остались лишь горстка европейских фраз и отдельные слова, обозначающие различные вещи вроде блюдца или стула. Из всех неиндийских языков он говорил свободно только на английском. Господин Капаси знал, что это не редкая способность. Иногда он подозревал, что его дети благодаря телевизору знают английский лучше отца. И все же для работы гида владение языком пригодилось.

Он устроился переводчиком после того, как его семи — летний первенец заболел брюшным тифом — именно тогда он и познакомился с тем самым врачом. В то время господин Капаси преподавал английский в средней школе, и он начал работать переводчиком в медицинском кабинете, чтобы покрывать все растущие расходы на лечение. В конце концов однажды вечером мальчик умер в лихорадке на руках у матери, но потом нужно было платить за похороны, а вскоре родились еще дети, понадобился дом побольше, и хорошая школа, и репетиторы, и крепкая обувь, и телевизор, и бесчисленное количество других вещей, которыми он пытался утешить жену, чтобы та не плакала по ночам, и потому, когда врач предложил ему жалованье, вдвое превышавшее учительский заработок, он согласился. Господин Капаси знал, что жена не одобряла его новое занятие: оно напоминало ей о потерянном сыне, и она не могла смириться с тем, что, в меру своих скромных возможностей, супруг помогал спасти другие жизни. Если она и упоминала о его новой работе, то называла его медбратом, словно процесс перевода равноценен измерению температуры или выносу судна. Она никогда не расспрашивала мужа о пациентах и никогда не предполагала, что на нем лежит огромная ответственность.