Черный Принц (СИ) - Карина Демина

Наверное, будь Таннис другой, она нашла бы силы смириться. Ведь многие живут так, привыкают, приспосабливаются… а она не сможет. Пыталась представить, как это будет и задыхалась от боли.

Перетерпит.

Она сильная. Главное, уйти, разорвать связь, а там и раны залижутся, и жизнь начнется. Еще раз наново? Не привыкать.

- Почему ты плачешь? - Кейрен перевернулся на спину. - Тебя кто-то обидел?

- Никто.

Никто, кому можно было бы ответить за обиду ударом на удар.

- Тогда почему ты плачешь, - он поймал слезу на ее щеке и, дотянувшись, снял ее мизинцем.

- В глаз что-то попало.

И спеша уйти от опасных вопросов, Таннис наклонилась, прижалась к груди.

- Ты ешь, как не в себя, а все равно тощий… и мерзнешь.

Ноги у него и под пуховым одеялом холодными оставались, и Кейрен под утро начинал ворочаться, одеяло стягивая, пока оно вовсе не оказывалось на полу. Сам же он обнимал Таннис, прижимал к себе и засыпал, уткнувшись носом в ее спину. Она же напротив, просыпалась и лежала тихо-тихо, отсчитывая мгновенья до рассвета. Старая привычка. Все казалось, что совсем рядом раздастся скрип половиц. Хлопнет дверь. И из-за стены донесется ворчливый мамашин голос:

- Вставай уже…

…или загудит, подбираясь к заводским воротам, баржа с углем, выдернет Таннис из сна, который она приняла за настоящую жизнь.

- Ниса… мне с тобой хорошо, - пальцы Кейрена задумчиво скользили по шее, чтобы замереть на ключице. - Спокойно. Вряд ли ты поверишь, но я никому этого не говорил…

Поверит.

Она чувствует, когда он лжет. Или сердится. Или впадает в тоску и тогда ложится поперек кровати, растопырив локти, точно пытаясь защитить эту кровать ото всех, даже от Таннис.

…он приносит с работы усталость и странную детскую почти обиду, о которой не хочет говорить, но все-таки заговаривает. И увлекшись рассказом, сам о ней забывает. Таннис же нравится слушать, не столько о делах, сколько о людях, Кейрена окружающих.

О даме-секретаре, которая каждую неделю перешивает кружево на манжетах форменного платья, надеясь, что подобная вольность останется незамеченной. И порой ее окаянства хватает на то, чтобы срезать скучные костяные пуговицы, заменив их ониксовыми. Она чувствует себя отчаянно храброй и прячет в верхнем ящике стола жестянку монпансье.

О констебле и его бакенбардах, которые он расчесывает мелким гребнем и подравнивает крохотными ножничками, а укладывает вовсе пчелиным воском, волосок к волоску.

О тайном увлечении следователя Альберта Бино лотерейными билетами и вере в непременный выигрыш… о людях и нелюдях, окружавших Кейрена. Ему удавалось подмечать какие-то такие детали, мелочи, которые выглядели забавными, но не смешными.

…какой он видел ее?

Спросить?

Не ответит, да и к чему лишнее знание? Странно лишь, что его сторонятся, считают недалеким, слишком чужим, принадлежащим иному миру.

Ему будет больно, но… боль пройдет. Так лучше, чем медленно умирать от обиды и ревности.

- Не спится? - Кейрен смотрел, подслеповато щурясь.

- Не спится, - призналась Таннис. - Из-за тебя. Лежишь тут…

- Я ж ничего не делаю!

- Вот именно… лежишь и ничего не делаешь…

Мягкий смех. И ледяная ладонь скользит по спине.

- Исправлюсь, - пообещал Кейрен. - Вот прямо сейчас…

А утро наступило с востока. Пришло с туманами, затянувшими окна молочной взвесью, плеснуло водой на морозные узоры, и принесло чудесный аромат кофе.

- Вставай, соня, - Кейрен пощекотал нос. - Завтрак готов.

Суббота.

И в кои-то веки она проснулась позже Кейрена.

- А что на завтрак?

- Блинчики, - он был босым, в рубашке навыпуск. Рукава закатаны, ворот расстегнут. И розовый фартук ему к лицу. - И мед. Есть еще творог со сливками…

Он улыбался.

…конечно, если суббота, то блинчики на завтрак обязательны. И творог в высоких креманках, белая гора, увенчанная пьяной вишней.

Орехи.

И ванильное суфле с мятой.

А блинчики у Кейрена получаются тонкими, кружевными, полупрозрачными.

- Таннис, - он снял фартук, аккуратно повесив на крючок. - Нам нужно поговорить.

Сердце екнуло.

Уже?

- Конечно.

Плакать Таннис не будет, не при нем, позже, когда останется одна. Кейрен устроился напротив, снял вишню и, повертев в пальцах, вернул на место.

- Возможно, тебе придется уехать.

- Куда?

Он не спешил с ответом.

- За Перевал… я писал Райдо, он будет рад принять тебя на месяц или два.

За Перевал? На месяц-два? Таннис подвинула чашку. Кофе она, честно говоря, не любила, тягучий, горький и эту горечь потом водой не запить.

- У него поместье. Яблони цветут… и вообще там климат мягче. Море недалеко… Райдо тебе понравится. И ты ему, думаю, тоже.

В этом Таннис крепко сомневалась, и сомнение свое она зажевывала блинчиком, в кои-то веки не чувствуя вкуса.

- И с его женой вы подружитесь… - не очень уверенно произнес Кейрен.

- Темнишь?

- Есть мнение, что… зима будет небезопасной, - он зачерпнул творог пальцем, и палец облизал. - Таннис, я не должен был бы говорить тебе… я и думать-то об этом не должен.

Кейрен решительно подвинул к себе креманку.

- Прилив начинается.

- В реке?

…чем бы ни был прилив, но Кейрен отсылает ее не потому, что собирается жениться. И глупо радоваться грядущим бедам, но Таннис радовалась. И кофейная горечь уже не казалась ей столь уж отвратительной.

- В какой-то мене это тоже река, но огненная. Под городом лежат материнские жилы, очень старые, если не сказать - древние. Ты ведь помнишь силу истинного пламени?

Таннис кивнула.

Она желала бы вымарать эти воспоминания, где огонь плясал на развалинах дома, а соседний, искореженный взрывом, медленно осыпался, где к серому небу поднялись серые же бабочки пепла… и выли сирены, кричали люди.

Рот наполнялся кровью прокушенной губы.

- Так вот, жилы сильнее в разы… в десятки раз… в тысячи.

- Они прорвутся? - голос звучит ровно, равнодушно даже.

- Я бы хотел пообещать, что нет, но… если бы только прилив… в Город съезжаются все, у кого есть хоть какая-то сила… Высшие вот. И вожаки… отец мой возвращается… и братья… и здесь скоро станет очень людно, точнее не людно… и в норме этого бы с лихвой хватило, чтобы удержать жилы.

- Но?

- Но возможно, кое-кто воспользуется ситуацией…

- Бомбы?

- Бомбы, - не стал отрицать Кейрен. Он сидел, упираясь локтями в стол, сунув пальцы в волосы, сгорбившись. - И листовки… и люди, которые на грани бунта… и подземники… их пытались зачистить, но никого не нашли.