Дом ужасов - Дин Кунц

И теперь, наблюдая, как вымещает Конрад свою ярость на столе, Зена осознала, что вся ее любовь к этому мужчине переродилась в жалость. Страсти к нему она более не испытывала, только печаль.

Конрад ругался, брызгал слюной, рычал, молотил кулаком по столу.

В клетке ворон махал черными крыльями и пронзительно кричал.

Зена терпеливо ждала.

Со временем Конрад устал и прекратил дубасить по столу. Откинулся на спинку стула, тяжело дыша, недоуменно моргая, словно не понимал, где находится.

После того как он спокойно просидел с минуту, угомонился и ворон.

— Конрад, тебе не найти ребенка Эллен, — сказала Зена. — Почему бы тебе не отказаться от поисков?

— Никогда, — просипел он.

— Десять лет ты нанимал частных детективов. Одно агентство за другим. Иногда несколько сразу. Потратил на них кучу денег. И они ничего не нашли. Ничегошеньки.

— Они все неделухи, — проворчал он.

— Долгие годы ты искал этого ребенка сам. С тем же результатом.

— Я найду того, кого ищу.

— Сегодня ты опять ошибся. Ты действительно думал, что наткнешься на ее детей здесь? В Угольном округе, штат Пенсильвания, на Весенней ярмарке? Если ты спросишь меня, едва ли она могла поселиться здесь.

— Этот округ ничем не хуже других.

— Может, Эллен и не прожила достаточно долго, чтобы выйти замуж и родить детей. Ты об этом не думал? Может, она давно умерла.

— Она жива.

— Откуда ты знаешь?

— Я в этом уверен.

— Даже если она жива, возможно, детей у нее нет.

— Есть. И они где-то живут.

— Черт побери, нет у тебя оснований для такой уверенности.

— Мне посылали знаки. Предзнаменования.

Зена взглянула в его холодные синие глаза, и по ее телу пробежала дрожь. Знаки? Предзнаменования? Конрад по-прежнему наполовину свихнувшийся… или полностью переступил черту?

Ворон постучал клювом по металлическим прутьям клетки.

— Если каким-то чудом ты найдешь одного из детей Эллен, что тогда?

— Я тебе уже говорил.

— Скажи снова, — она пристально смотрела на него.

— Я хочу рассказать ее детям о том, что она сделала, — ответил Конрад. — Хочу, чтобы они знали, что она — детоубийца. Хочу восстановить их против нее. Хочу убедить, что их мать отвратительна и относится к худшим из преступников. Она убила собственного ребенка. Я сделаю все, чтобы они возненавидели ее так же, как ненавижу я. Короче, я хочу забрать у нее детей, но не так жестоко, как забрала она моего маленького мальчика.

Как всегда, когда Конрад говорил о намерении открыть семье Эллен ее прошлое, слова его звучали убедительно.

Как всегда, они напоминали фантазию.

И, как всегда, Зена чувствовала, что он лжет. Она не сомневалась, что планы у него были совсем другие и месть он задумал даже более страшную, чем убийство маленького уродливого младенца, совершенное Эллен двадцать пять лет тому назад.

Если Конрад собирался убить детей Эллен, когда их найдет (при условии, что найдет), Зена не хотела в этом участвовать. Не хотела быть сообщницей убийцы.

Однако она продолжала помогать ему в его поисках. Помогала только потому, что не верила в успех. Не верила, что ему удастся их найти. Такая помощь ни к чему ее не обязывала. Его поиски не могли принести результат. Он не мог найти детей Эллен, даже если они и существовали.

Конрад перевел взгляд с нее на ворона.

Птица смотрела на него одним блестящим глазом и замерла, когда их взгляды встретились.

Снаружи доносилась музыка, которая звучала во многих выстроившихся вдоль центральной аллеи павильонах.

А вдалеке смеялся, смеялся и смеялся гигантский механический клоун, вознесенный над «Домом ужасов».

Глава 3

Войдя в дом без четверти двенадцать, Эми услышала доносящиеся из кухни приглушенные голоса. Подумала, что отец еще не спит, хотя по субботам он обычно ложился рано, чтобы успеть к первой воскресной мессе и посвятить день своему хобби: сборке миниатюрных моделей поездов. Но на кухне Эми нашла только мать. А голоса звучали по радио: какая-то станция транслировала очередное ток-шоу.

На кухне пахло чесноком, луком и томатной пастой.

Верхний свет не горел, только лампочка над раковиной и еще две — под вытяжкой. Дисплей радиоприемника излучал мягкое зеленое сияние.

Эллен Харпер сидела за кухонным столом. Точнее, ее руки лежали на столе, а голова — на руках. И лицом она повернулась не к двери, а в противоположную сторону. На столе стоял высокий стакан, наполовину заполненный желтой жидкостью. Что это за напиток, Эми могла сказать, не пробуя его. Ее мать всегда пила водку с апельсиновым соком, и в большом количестве.

«Она спит», — с облегчением подумала Эми.

И уже отвернулась от матери, собираясь подняться наверх и лечь спать, но Эллен подала голову: «Ты?»

Эми вздохнула и вновь посмотрела на мать.

Спиртное затуманило налитые кровью глаза Эллен. Тяжелые веки так и норовили их закрыть. Она в удивлении моргнула.

— Что ты делаешь дома? — спросила заплетающимся языком. — Ты вернулась слишком уж рано. До конца бала больше часа.

— Джерри стало нехорошо, — ответила Эми. — Ему пришлось отвезти меня домой.

— Но до конца бала еще больше часа, — мать в крайнем недоумении смотрела на нее, по-дурацки моргая, пытаясь разогнать алкогольный туман, застилавший мозг.

— Джерри стало нехорошо, мама. Что-то он съел на балу.

— Но бал — это танцы, не так ли?

— Конечно. Но была и еда. Закуски, пирожные, пунш, все такое. Вот он и съел что-то не то.

— Кто?

— Джерри, — терпеливо объяснила Эми.

Эллен нахмурилась.

— Ты уверена, что дело именно в этом?

— О чем ты?

— Мне кажется, это странно… — Она потянулась за стаканом. — Подозрительно.

— Что может быть подозрительного в разболевшемся животе Джерри? — спросила Эми.

Эллен глотнула водки с апельсиновым соком. Пристально посмотрела на Эми поверх стакана, и взгляд ее стал заметно острее.

В раздражении Эми заговорила до того, как на нее посыпались новые обвинения:

— Мама, я не пришла домой поздно. Я пришла домой раньше. Не думаю, что и по этому поводу я заслуживаю допроса с пристрастием.

— Не дерзи мне, — фыркнула Эллен.

Эми смотрела в пол, переминаясь с ноги на ногу.

— Или ты не помнишь, что сказал Наш Господин? — спросила Эллен. — «Почитай отца своего и матерь свою». Вот что Он сказал. Неужели после стольких лет посещения церковных служб и чтения Библии в голове у тебя ничего не отложилось?

Эми не ответила. По собственному опыту знала, что в такие моменты лучше всего помалкивать.

Эллен допила содержимое стакана и встала. Ножки отодвигаемого стула скрипнули по плиткам пола. Она обошла стол, чуть пошатываясь, остановилась перед Эми. От нее несло перегаром.

— Я старалась, очень старалась сделать из тебя хорошую девочку. Я заставляла тебя ходить в церковь. Я заставляла тебя читать Библию и молиться каждый день. Я до посинения наставляла тебя на путь истинный. Я учила тебя жить правильно. Я делала все, что могла, чтобы удержать тебя от греха. Я всегда знала, что ты можешь соскользнуть в любую сторону. Или к хорошему, или к плохому. — Ее качнуло, и, чтобы удержаться на ногах, она положила руку на плечо Эми. — Я видела это в тебе, девочка моя. Я видела, что ты можешь обратиться лицом ко злу. Я каждый день молилась Нашей Госпоже, чтобы она приглядывала за тобой и направляла тебя. Глубоко внутри у тебя есть тьма, и ей нельзя позволить подняться на поверхность.

Эллен наклонилась ближе, второй рукой, взявшись за подбородок дочери, приподняла ее голову, встретилась с ней взглядом.

Эми почувствовала, как внутри ее расползаются холодные змеи.

А Эллен сверлила ее душу горящим, пьяным взглядом, пытаясь высветить все секреты.

— Да, — прошептала Эллен, — в тебе есть тьма. Ты так легко можешь соскользнуть с пути истинного. Это в тебе есть. Слабина. Что-то плохое, с чем ты должна бороться каждую минуту. Ты должна быть осторожной, очень осторожной.

— Пожалуйста, мама…

— Ты позволила этому мальчику прикасаться к себе этим вечером?

— Нет, мама.

— Если только ты не замужем, это грязь, мерзость. Если соскользнешь, дьявол схватит тебя. Тьма, что таится внутри, выйдет на поверхность, и все ее увидят. А ее никто., не должен увидеть. Никто не должен знать, что у тебя внутри. Ты должна бороться с этим злом, держать его в клетке.

— Да, мама.

— Позволять этому мальчику прикасаться к тебе — ужасный грех.

Напиваться каждый вечер до беспамятства — тоже грех, мама. Уходить от тревог с помощью спиртного грешно. Ты используешь спиртное и церковь по одному назначению, мама. Ты используешь их, чтобы забыть свои проблемы, спрятаться от чего-то. От чего ты прячешься, мама? Чего ты боишься?