Игра в поддавки - Александр Митич

«Ну сейчас взорвусь ваще! Не отвечаю за себя ваще!» — забилась в истерике мина, приняв сообщение от сейсмодатчика.

— А и пожалуйста, — сказал я вслух и дважды тюкнул рукоятью пистолета по кнопке «Ввод» своего ПДА, отвечая «Да» и «Я уверен, да».

Мина ахнула.

Поток осколков отшвырнул кровососа на дюжину шагов, оторвал ему левую ногу, перебил обе руки, вскрыл череп. Теперь он стал видим. Только где-то в том месте, где у нормальных людей бронхи, а у кровососов, так сказать, «генератор невидимости», пульсировала полупрозрачная юла размером с два кулака. Энергетический сгусток постепенно замедлял обороты, тускнел, таял…

Все это я разглядел, подойдя к твари поближе.

Я был так рад, что начисто забыл об осторожности. Крошечная мясорубка шваркнула в меня бледной голубой молнией. Фигня, вольт шестьдесят, не больше. Бодрящий такой электрошок. Но нельзя, ох нельзя в Зоне так забываться…

Меня шатало. Капля никотина убивает лошадь, капля сталкерского адреналина — валит табун.

— Смотри у меня, — бессмысленно пробормотал я, отирая кровь тыльной стороной ладони. — Смотри у меня, паразит.

Помимо мутанта, осколки мины посекли много чего — в том числе безнадежно мертвые деревья, чьи стволы брызнули щепками. Твердыми, что твой карбид вольфрама. Одна из них разодрала мне кожу на лбу, две другие застряли в нагруднике-разгрузке.

Конечно, кровососу досталось не в пример сильнее. Но сдаваться он не собирался. Изо всей силы оттолкнувшись уцелевшей ногой, мутант бросился ко мне. Стелясь над землей, он размашисто хлестнул верхней конечностью. Его алмазные когти даже на перебитой руке представляли страшную опасность, так что я едва не заработал глубокую рваную рану икры.

Благо с реакцией в то утро у меня все было в порядке. Я успел отскочить, разминувшись с когтями живучей твари в сантиметре.

Я попятился, перезарядил «стечкина» и, переместив предохранитель (который в АПС заодно и переключатель режимов) в положение одиночной стрельбы, принялся методично, прицельно, одну за другой всаживать пули в уродливую голову кровососа.

У человека от первой же пули голова лопнула бы, и на том все закончилось.

Но это у человека. Кровосос даже после десятой пули держался молодцом и обещал в старости порадовать мир пухленькими мемуарами «Мои встречи с Комбатом». А вот попасть в его действительно уязвимое место, в мозговое вздутие, мне никак не удавалось — сказывались нервные условия стрельбы.

В конце концов я не выдержал. Даже у моего сталкерского хладнокровия есть границы!

Я извлек траншейный нож, в несколько выверенных шагов зашел на кровососа со спины (слабый удар левой конечности я проигнорировал) и вогнал почтенный столетний металл в мозг мутанта по самую гарду.

— Аривидерчи, говнюк, — сказал я, брезгливо отпихивая затихшую тварь носком ботинка.

Глава 5. «Колокол»

What you see, you can’t get,

Nothing’s free, nothing’s set,

Don’t be fooled, by the signs,

Don’t read in between the lines.

И вот имеем: мертвый кровосос — одна штука; живой Комбат — другая штука.

Ну а что такое кровосос? Это ведь не только мутант, но и три-четыре ценных приротовых щупальца!

За них можно получить денег…

Много? Умеренно. Но как раз на растраченные патроны и, главное, на одну «монку» — хватит.

Однако же у трупа моего клиента приротовых щупальцев не оказалось вовсе. Следовало ли предположить, что все четыре были срезаны осколками мины? Конечно, странновато: все щупальца срезало, а морда более-менее целая оставалась, пока в нее сталкер Комбат десять пуль не всадил. Но с другой-то стороны, чудеса — они разные бывают…

И пошел я щупальца искать.

Два нашел. Два — как сквозь землю провалились.

Но главное, помимо щупальцев обнаружил я ошейник. Широкий ошейник из толстой многослойной кожи, который осколки сорвали с кровососа.

Эге, да не ошейник… А пояс!

Что из этого следовало? Что кровосос был чей-то. Вроде как ручной.

Уж не знаю, какие выводы тут можно было сделать. Но я сделал только один — зато уж точно правильный. Если кровосос был чей-то, значит, с ним производились некие манипуляции, и именно эти манипуляции объясняют обе странности. Первую — что он меня не убил при первом же прыжке первым же ударом. И вторую — что у него не хватает двух приротовых щупальцев.

— КПИ — кровосос повышенно интеллигентный, — глубокомысленно изрек я, возвращаясь к своему схрону.

— А вот, кстати, о прыжке, — продолжил я размышлять вслух; в Зоне так нельзя вообще-то, но мне, да поутру, да завалив гигантского кровососа — можно. — Прыгнул он на меня отсюда…

Я поднял глаза и посмотрел на свою любимую желтую опору ЛЭП.

Моя любимая желтая опора ЛЭП появилась в Елкином Лесу в позапрошлом году. Когда взорвался Бак. Она, голубушка, описала в небе красивую километровую дугу — очевидцы оценили и воспели ее полет в сагах — и воткнулась острой верхушкой ровно в редкую аномалию «рыбий пузырь». Аномалия «рыбий пузырь» при этом сдулась, предварительно засосав опору на треть длины. Со стороны это выглядело так, будто ажурная опора ЛЭП ушла глубоко в почву, хотя на самом деле там, внизу, металлических конструкций не было. Они исчезли вместе с «рыбьим пузырем». Что, однако, не мешало опоре прочно стоять вверх тормашками так, как будто там, в земле, ее верхушка все-таки была.

Это ясно?

Это совершенно не ясно, но в Зоне такие ясные неясности — сплошь и рядом.

Потом был очередной Выброс. И опора в одну ночь обросла чем-то вроде известки. Только не известкой, конечно… А песочно-желтого цвета накипью, очень крепкой, вроде зубного камня.

Благодаря этому «зубному камню» на опоре не заводятся ржавые волосы. Спасибо тебе за это, аномальный как-бы-зубной-камень! Потому что вообще-то большинство железяк в Зоне ржавыми волосами регулярно обрастает. А они вредны для хрупкого сталкерского здоровья.

Еще эта желтая опора тем хороша, что ее боятся все сталкеры.

Оно и понятно, здоровые сталкерские инстинкты требуют держаться подальше от всего металлического, что возвышается над местностью больше, чем на два метра.

А я вот конкретно этой опоры не боюсь.

Подружился я с ней.

А подружившись, устроил под ней свой лучший на всю Зону схрон. Там от лопнувшего «рыбьего пузыря» в земле несколько глубоких ям оставалось. Полтора года назад, Тополь как раз в отпуск поехал, я выбрал одну из них, на склоне небольшого пригорка, расширил, углубил — получилась землянка.

Всю лишнюю землю я скормил ближайшей воронке, чтобы убрать демаскирующие признаки. Потом перекрыл яму жердями, а главное — и поверху, и по стенам обшил листами кевларового подбоя от погибшей на одном из кордонов немолодой дамы, бээмпэхи «Брэдли» американского производства.

Такой подбой используется, чтобы защищать экипаж боевых машин от опасных сколов с внутренней поверхности брони при подрывах на фугасах. Достался он мне, считай, за бесценок. Я отдал за ничейный кевлар знакомым армейцам одну «танцующую пустышку» и шесть «вертячек».

В общем, получился у меня отличный уютный схрон, в котором мы с Тополем много пива выпили. В сторонке от него я держу прорезиненный мешок с минами — никакой возможности таскать их на своем горбу нет.

То есть принципиальные возможности увеличить вес носимого барахла на лишних пятнадцать кэгэ существуют, конечно. Связаны они с использованием ряда гравитационных артефактов, «крадущих» вес у вещей, к которым они подложены. Но вот уже регулярно пользоваться этими возможностями точно нельзя, можно двинуть кони от избыточной радиации. А стало быть, и хрен с ними.

Раз в два месяца в Елкином Лесу поднимается густая белесая трава неведомой породы. Спустя пару недель — то есть очень быстро — она отмирает, распадается на ветхие волокна, опадает на землю, смешиваясь со здешней нехорошей хвоей и столь же нехорошей листвой.

Благодаря этой травке земля над моим схроном зарубцевалась так надежно, что я сам нахожу его, только нащупав непосредственно люк.

Вру? Да, вру. Но разыскать мой схрон в самом деле нелегко.

Короче говоря, надежная у меня берлога. Завидуйте.

И вот поднял я глаза и смотрю на раскоряченные стойки своей опоры ЛЭП. Каждая из стоек увенчана серым бетонным кубом — да, вот так ее взрывом из земли выворотило, вместе с опорными фундаментами-противовесами.

Все-таки туман над Елкиным Лесом был в то утро очень густым… Но по земле тот туман не шел, понизу видимость была хорошая. А вот чем выше — тем хуже и хуже…

Бетонные кубы на опоре я различал так смутно, что, не знай я о самом факте их существования, не на шутку струхнул бы, приняв за неведомых мне бесформенных мутантов. Мутантов, которых злые гении наполнили легкими газами и пустили летать над Зоной. А потом летящие воздушными шарами мутанты обсели стойки опоры, чтобы понаблюдать за обреченным сталкером-козявкой там, внизу…