Книга пятая. Вестник и Крымская война - Роман Вадимович Беркутов

— Так, я позабочусь о вещах, — спохватился лейтенант.

— А я объявляю тревогу, — промямлил директор.

На верфи завыла сирена, предупреждая всех об опасности.

— Стоять! — Вадим указал на рабочих, которые уронили бочку, — помогайте мне и скидывайте одежду.

— Да вы чего, вашблогородие? — спросил удивленный грузчик, чьи ноги уже испачкались в содержимом. Вытекающая из пробоины жидкость переливалась радугой на солнце и резко пахла.

— Вы приказ слышали? — рявкнул Вадим и в одиночку поставил бочку вертикально, чтобы больше из нее ничего не выливалось, — быстрее, собирайте одеждой, что натекло. Чего встали? Порки захотели, растяпы?

Хоть физические наказания и не практиковали на предприятиях корпорации, но бывшие крестьяне отлично представляли себе последствия.

За работой они не заметили, как площадка опустела.

— Эх, закурить бы, — парень измазался, пока собирал жидкость.

— Нельзя, — предупредил Вадим и посмотрел на приближающегося директору. Тот шел в странного вида маске на лице.

— Вадим Борисович, я объяснил доктору, что произошло. Он выдал мне две маски, — директор протянул одну Вадиму, но тот отмахнулся, — но как же?

— Нормально, — Вадим посмотрел на удивленных грузчиков, — принесли состав?

— Да, да. Доктор сказал, что нужно приложить кусок резины.

— Знаю.

Вадим заделал пробоину и отошел.

— Вадим Борисович, а стоило ли столько шума наводить? — директор отошел с ним.

— Значит так, над этим вопросом, вы будете думать, когда завтра пойдете к вдовам этих грузчиков, — объяснил Вадим, — и продолжите думать, когда для вас выделят камеру в тюрьме, после того, как вынесут приговор, о преступлении по халатности.

— Но как же? — директор хлопал глазами, но из-за круглых стекол на противогазе скорее напоминал рыбу чем человека, — какие вдовы, если вот они, стоят? Какая тюрьма? Какой приговор?

— Всю одежду сжечь. Распорядитесь прислать пожарных и подготовьте душ с баней, здесь, на територии завода. И какой-нибудь праздничный стол, на четверых. У вас час.

Одежду жгли подальше от бочки, а то мало ли. Вообще их делали достаточно прочными, с двойными стенками, но в этот раз не помогло, нарушили условия транспортировки. Хозяин склада отказался выдавать специальную тележку, сославшись на занятость. После этого дня, он на двадцать лет будет занят за решеткой.

Вадима же вместе с грузчиками пошел в баню. Пожарные сначала обдали мощной струей воды, а потом уже пустили отмываться в парилку.

— Спасибо, вашблогородие, — поблагодарил молодой парень, сидя за накрытым столом в банном халате, — мы честно, струхнули, что нас ругать будут, что мы эту чертову бочку опрокинули.

— Бывает, — отмахнулся Вадим и ушел одеваться.

На выходе с завода его уже ждал Воронцов, адъютанты, директор и начальник безопасности с полицией.

— Вадим, что происходит? — Михаил Семенович выглядел встревоженным и постоянно косился на противогазы в руках директора.

— Трагедия, — буркнул Вадим и продолжил, — отошлите к ним медика. К семьям не пускать, медику этот противогаз выдайте и запретите снимать. Мало ли в кожу впиталась.

— Что впиталось? — не понял князь.

— Яд, — объяснил Вадим, — поехали отсюда, не хочу их видеть.

Он кивнул в сторону директора и пошел к карте, оставив начальника охраны и полицию разбираться с происшествием.

В карете ехали молча, пока Михаил Семенович не спросил:

— Вадим, отдашь отель под штаб?

Вопрос оказался неожиданным. Вадим с немалой долей удивления оторвался от окна и повернулся к тестю.

— Ты пойми правильно, гостей все равно ждать не приходиться, война же, — развел руками Воронцов, — из Стамбула депеша пришла, что посольство взяли в осаду какие-то фанатики. Кого теперь пустят через проливы? А в отеле у тебя уже и телефоны есть и телеграф и Мариуполь назначили тыловой базой.

— А почему не Одесса? — спросил Вадим, зная любовь князя к этому городу.

— Там даже близко нет таких возможностей, да торговый центр. Но части комплектовать будем здесь. Я слышал, что твоего Захарченко уже приписали к Севастополю.

— Ну, до войны еще далеко, а отель вы мне, господа офице уделаете.

— Вадим, ну подожди отказываться, ты подумай. Вдруг император приедет.

Сообщение о смерти грузчиков застало Вадима уже дома. Ему позвонили с судостроительного завода. Михаил Семенович порывался рассказать Софье, но Вадим отговорил его, новости о возвращении на службу и так подняли шум.

Под ночь же пришло срочное послание из Стамбула.

Глава 5 Через страсть я познаю силу

30 августа. Стамбул.

Раздувать войну не спешили. Султан медленно подкидывал хворост в огонь, разжигая ненависть в подданных, британский посол 1-й виконт Стратфорд де Редклифф всячески этому способствовал, пока Анатолий сопротивлялся, рассылая послания и проводя встречи с османскими чиновниками.

— Анатолий, вы не понимаете, очень сильные люди заносят, очень большие деньги, чтобы эта война началась. Многим здесь не нравится, как ваш Царь ведет себя в Валахии и Молдавии, — объяснял заместитель министра иностранных дел. С сороковых годов министерства в Османской империи реорганизовали по образу Западных, учредив полноценных министров.

— Да, наверное вы правы, — соглашался Анатолий, делая вид, что в упор не замечает предложения дать взятку.

Денег ему конечно дали, чтобы затормозить процесс, но они уже кончились. А Вадим в переписке настоятельно рекомендовал не вкладываться больше необходимого. Анатолий понял, что в Петербурге просто тянут время, чтобы подготовиться. Все пороховые заводы уже перевели на новое производство снарядов и теперь просто набивали склады, рядом с возможными театрами действия.

В посольство Анатолий возвращался в окружении охраны. У стен здания участились выступления религиозных радикалов, призывающих отказать Русским в праве владения над церковью Рождества Христова в Вифлееме. Самые продажные и вовсе родели за то, чтобы передать "ключи от гроба господня" французам.

— Разойдитесь! Разойдитесь, — охранники прокладывали дорогу карете, извозчик же решил попугать толпу кнутом, — а ну, руки!

В воздухе раздался щелчок похожий то ли на выстрел, то ли на удар кнутом.

— Ааа, — какой-то босяк в рваной одежде схватился за глаз и принялся верещать на всю улицу, что-то