Александр Дюма Великий. Книга 1 - Даниель Циммерман

17-го после завтрака Александр и его друзья отправляются в Сен-Манде, в самую чащу леса. Биксио уже там в своем обычном качестве доктора, но просвещенного, ибо он хотел проверить утверждение Мериме в «Этрусской вазе», вышедшей четырьмя годами раньше, будто бы «человек, сраженный пулей, прежде, чем упасть, странно поворачивается». Александр обещает ему сделать все возможное, чтобы Гайарде удовлетворил это законное научное любопытство. Подопытная свинка скоро появляется. «На нем был настоящий костюм для дуэли: сюртук, панталоны и жилет — все черное, без единого белого пятнышка на теле, включая и воротник рубашки». Добавим сумерки осеннего леса, тоже не способствующие вознаграждению любознательности Биксио. Александр снова предлагает шпаги, Гайарде настаивает на пистолетах. Александр в такой ярости, что предлагает условия, аналогичные швейцарской дуэли Алкида Жоливе с англичанином: «Идти навстречу друг другу и стрелять, когда вздумается». Четыре секунданта на такую бойню не соглашаются. Противников расставляют в пятидесяти шагах друг от друга, каждый имеет право сделать пятнадцать шагов, две трости на земле обозначают границы, которые нельзя преступить. Любознательность Биксио неутолима: он хочет знать не только, поворачивается или нет сраженный пулей человек, но также, насколько пульс Александра передает степень его волнения. Александр не без удовольствия протягивает ему руку, и Биксио не фиксирует ни малейшего ускорения пульса.

Сулье трижды хлопает в ладоши. Гайарде бегом преодолевает расстояние до своей границы — трости. Александр идет вперед не спеша. Гайарде стреляет, мимо. Александр имеет право пройти еще пять шагов, «но моя совесть пригвоздила меня к земле, подсказывая, что я должен выстрелить в том направлении, откуда стреляли в меня». Гайарде стоит в профиль, защищая лицо пистолетом, направленным в небо. Не желая, чтобы его обвиняли, что он целился слишком долго, «я выстрелил почти наугад». Промах, но Александр непременно желает убить того, кто даже в глубине души не испытывает угрызений совести, он требует перезарядить пистолеты. Гайарде согласен, но секунданты протестуют. Александр снова предлагает шпаги. Но и на этот раз Гайарде уклоняется. Они расстаются. Биксио страшно разочарован. Ему так и не удалось узнать, «поворачивается ли сраженный пулей или раненный человек, прежде чем упасть. Придется поставить опыт на самом себе». В июне 1848-го Биксио в рядах сил порядка, пытающихся отбить Пантеон у восставших рабочих. Он получает пулю прямо в грудь. «Биксио трижды повернулся вокруг собственной оси и упал.

— В самом деле поворачиваешься! — произнес он.

Проблема была разрешена», наполовину. Биксио был только ранен и умер лишь в 1865 году, в своей постели, побывав администратором в «Credit mobilier» и организатором «академических обедов», названных так по составу участников этой обжираловки. Бывал там и Александр, но пусть успокоятся дорогие читатели, он так никогда и не стал членом Французской академии. Дуэль с Гайарде, во время которой он, первоклассный стрелок, не смог попасть в противника с расстояния в двадцать пять шагов, то есть с основной тренировочной дистанции, вызвала к жизни девятью годами позже прелестный эпизод в «Жорже»[161]. Стрелок в тире одну за другой кладет пули в яблочко. Жорж высказывает мнение, что, если бы мишенью служил человек, подобного результата вряд ли можно было бы ожидать. За сим следует дуэль, и чемпион не попадает в Жоржа, который торжествует:

«Ну что я вам говорил, сударь, ведь я оказался прав, что, стреляя в человека, невозможно сохранять ту же точность попадания, как при стрельбе в тире».

И он отказывается использовать свой выстрел: он же спорил не о том, что попадет сам, а о том, что противник не попадет. В тот же самый день дуэли с Гайарде Александр уезжает в Руан вместе с Фонтаном и Дюпёти. Все трое избраны Обществом драматургов представлять указанное Общество на открытии памятника Корнелю. Александр произносит речь. Некий Пьер Лебрен вслед за ним выступает от имени Французской Академии. Стендаль читает речи обоих в «Le Journal des Debats», и его комментарий — образец лапидарности[162]: «Пьер Лебрен глупее, чем Александр Дюма».

На грандиозную экспедицию вокруг Средиземного моря Гизо, вошедший в Историю своим категорическим императивом: «Обогащайтесь!», дал в результате лишь пять тысяч франков, да и то в три приема, то есть как раз, чтобы доехать до Марселя, да и то совсем небольшой компанией. Зато, благодаря Фердинанду, «глава научной экспедиции» обильно снабжен рекомендательными письмами от Жерара, председателя Совета министров, Жакоба, министра военно-морского флота, и Риньи, министра иностранных дел[163]. Отъезд назначен на начало ноября, но отсутствие средств заставляет Александра отказаться от геолога, врача и пр. С ним едет только художник-пейзажист Годфруа Жаден и собачка Милорд, помесь терьера с бульдогом, страшный урод и истребитель кошек, что забавляет Александра, уже забывшего своего Мизуфа. Во Флоренции, если они туда доедут, к ним должен присоединиться художник Амори Дюваль, ученик Энгра. Забудут о существовании еще одного, подпольного пассажира, которого в своих рассказах о путешествии Александр не позволяет себе называть из вежливости. В Швейцарии в таком положении была Белль, теперь же — нет, не Ида, а шустрый маленький Жюль Леконт со своим фальшивым паспортом, так называемый республиканец, объявленный в розыск полицией разных стран и отправившийся раньше других, чтобы сбить с толку розыск. Александр и Жаден — об убийце Милорде мы больше не скажем ни слова — воссоединятся с ним в Фонтенбло. Там Леконт снова будет выдавать себя за Мюссе и даже читать его стихи во время роскошного банкета, который задаст местной молодежи с размахом крупного сеньора. Александру не останется ничего другого, кроме как отдать кабатчику четыреста франков, отругать, заставить поклясться, что больше никогда ничего подобного, простить, вздохнуть, ах, Жюль!

«Предпринятое нами путешествие не было ни прогулкой светских людей, ни экспедицией ученых, но паломничеством художников. Мы не собирались нестись во весь опор в почтовой карете, не собирались зарываться в библиотеках, мы хотели побывать всюду, куда увлекали нас красивые виды, исторические достопримечательности, или народные традиции. В результате мы отправились в путь, не имея разработанного маршрута». На протяжении двух с половиной месяцев трое мужчин, не считая, ладно, назовем ее, собаки, были пусть не в лодке, но там, что в общем соответствует нынешнему Южному шоссе с некоторыми от него отклонениями.