Люби меня - Елена Тодорова

Выхожу из зала с абсолютно прямой спиной. Но внутри меня, безусловно, ломает. Не знаю, как справляюсь с управлением. Пока еду на тренировку, все на автомате делаю. В груди ураганы свищут. И это уже не какая-то пыльная буря, которая рано или поздно уляжется. У меня внутри давно не пустыня. С появлением Сони там образовался райский сад, и сейчас часть деревьев вырывает с корнями.

Солнышко… Солнечная энергия – не просто один из самых сильных источников природы. Она – основа жизни. Вот и Соня стала для меня жизненной необходимостью.

Даже если допустить, что она разводит, как осла… Что по-своему манипулирует, вынуждая ходить перед ней с гибкой спиной и по первому же мановению руки опускаться на колени… Могу ли я от нее отказаться?

Не могу, блядь.

Она меня любит. Если включить голову, сомнений нет. Нет же? Так прикидываться нереально!

Любит. Любит. Любит!!!

А я… Проглочу этот ее косяк с колье. Вообще ничего не скажу. Забуду, на хрен.

На хуя попусту коптить словами? Чтобы наговорить какой-то оскорбительной хрени? Обвинить ее в алчности? Показать, что я не лох?

Я понимаю, почему она так сделала. Как меня покалечили когда-то семейные измены, так ее – нищета.

Пусть продает что угодно. Пусть тащит втихаря. Пусть, блядь, складирует эти дьявольские бумажки, как хомяк.

Для меня это не самое страшное.

Неприятно. Мерзко. Больно.

Но не смертельно.

Только мать, черт ее дери, не желает успокаиваться. Придерживая руль одной рукой, второй снимаю блок с мобилы, чтобы прочесть налетевшие от нее сообщения.

Людмила Владимировна Георгиева: А ты знаешь, что она наши деньги еще и друзьям-товарищам раздает?

Дальше идут банковские выписки с Сониной карты, из которых следует, что она переводила большие суммы незнакомым лично мне людям.

Людмила Владимировна Георгиева: Меценатка показушная! Как тебя от нее не тошнит только?

Физически ее игнорирую. Читаю, но не отвечаю. Еще бы психологически все это суметь заблокировать. Раскручивает буря новыми волнами.

Людмила Владимировна Георгиева: И на это плевать? Ты болен, сынок. Тебе нужна помощь специалиста. Эта девка тебя околдовала! Она тобой манипулирует! Вертит, как черт!

Я сцепляю зубы и зажмуриваюсь. Задействуя все силы, что есть в наличии, подавляю эмоции. Больше в тот день сообщения от матери не читаю. Оставляю мобилу в шкафчике раздевалки. На тренировке выкладываюсь. Кирилюк даже удосуживается в кои-то веки похвалить. Все расходятся, я решаю остаться и еще погонять.

– Случилось что-то? – цепляется Тоха, когда замечает, что в раздевалку со всеми не иду.

– Все нормально.

– Обычно ты среди первых домой летишь.

– А сегодня не лечу, и че?

– Да ниче, – и продолжает наблюдать. – Погонять с тобой?

– Нет. Один хочу.

– Понял. Не дурак. Звони, если что.

– Ок.

Его шаги отдаляются, и в огромном зале воцаряется непривычная тишина. Она угнетает. Вызывает какую-то неясную запредельную тревогу. В борьбе с ней я так одурело ношусь по залу и так яростно луплю мячом по полу, что быстро выдыхаюсь. И все равно, даже когда кажется, что вся кровь в башке собралась и вскоре попросту сорвет на хрен мою крышу, не позволяю себе остановиться.

Что бы себе ни твердил, впервые не уверен в том, что скажу или сделаю, когда увижу Соню. Получается так, что избегаю ее. Только вот она… Появляется в зале сама.

– Привет! Я звонила тебе полвечера. Пока твой телефон, очевидно, не выключился. Написала в лайфе[1] Дане. Только не подумай ничего такого, пожалуйста! Я просто очень волновалась! Он сказал, что ты здесь.

Глядя на Соню, ощущаю себя вдруг точно так же, как в те времена, когда отрицал свои чувства к ней. Стою и отчаянно пытаюсь отдышаться. А за грудиной такой подрыв эмоций происходит, что меня, мать вашу, физически шатает.

Не знаю, что видит сама Соня, но она так же неожиданно начинает стесняться. Натягивая рукава свитера, улыбается, как та самая девчонка, которой я только мечтал сорвать целку.

– Можно мне? – указывает пальчиком на мяч.

Машинально выбрасываю пас.

Она принимает, чисто по-девчоночьи, до смешного изящно набивает и легко направляет трехочковый в корзину. Я охреневаю и на рычаге этого состояния прихожу в себя.

– Ты умеешь играть в баскетбол? – выдыхаю и подхватываю прыгающий по полу мяч. – Кто научил?

– Никто, – выпаливает Соня с излишней нервозностью.

А мне в этот момент становится горько от того, что она, блядь, дрожит и защищается, когда я еще даже не думал нападать.

Боится меня?

Блядь…

– Я просто удивлен, – даю понять, что отравляющего приступа ревности ее умение у меня не вызвало.

– Лиза полтора года не могла самостоятельно у вашего Кирилюка зачет поставить. Он, конечно, из-за Чарушина на нее взъелся. Мол, она вертихвостка, одного из его лучших игроков отвлекает. Придирался к ней страшно! Но стоит признать, у Лизы в плане баскетбола руки-крюки. Ты бы увидел ее в «деле», точно бы хохотал, – и сама хихикает. Так это мило, что у меня под ребрами жжет. Я словно бы впервые с ней контактирую. Приглядываюсь и заново, блядь, очаровываюсь. – Так вот… Она просила с ней на площадку ходить. У меня как-то само собой стало получаться. А Лизу Чара потом научил, – смеется и отчего-то краснеет. – Уж не знаю, как ему это удалось… – и еще ярче заливается. – Сыграем?

– Я не играю с девчонками, – говорю, как есть.

– Что? – то ли возмущается, то ли обижается Соня. – Почему? Боишься проиграть, надменный принц? – подразнивая, надувает губы.

Я не ведусь. Ну, точнее, не отражаю эту провокацию словами. Действиями в который раз переступаю через себя – пасую ей и позволяю добраться до корзины. После очередного удачного броска обхватываю руками и прижимаюсь сзади.

– Вот почему, – кусаю за мочку.

Рукой под резинку свободных штанов ныряю. Добираюсь до своей нежной орхидеи. Со стоном скольжу пальцами между влажноватых складок.

– Хочу тебя…

– Дома… – робко выдыхает Соня.

– Здесь, – настаиваю я.

Когда подталкиваю к стене, встречаемся глазами. Этот контакт воскрешает то, что я не могу переварить.

– Чего тебе, блядь, не хватает? – выталкиваю, резко врезаясь ей между ног пахом.

– Что? – теряется.

Не думай. Не думай. Не думай!!!

Прикрываю глаза. Перевожу дыхание. Усмиряю своих демонов.

– Любишь меня? – хриплю, толкаясь в ее переносицу лбом.

– Конечно… Люблю…

– До смерти?