Люби меня - Елена Тодорова

– Какой?

– Беги.

Не знаю, что на это ответить. По коже не просто дрожь льется. Ее ледяные потоки прошивают меня как серебряные нити. Растворить их мой организм неспособен. От их токсичного воздействия он медленно травится и погибает.

Музыка несколько раз сменяется, но Саша так ни разу и не подходит ко мне.

Мне вроде как должно быть терпимо. Помимо Дани, помогают забыться и не чувствовать себя на этом празднике чужой Лиза, Чарушины, Бойки и Фильфиневич. Вижу, как все они стараются. Последний еще круче Шатохина танцевальные финты выдает. Смеюсь – заставляю себя. Не хочу, чтобы они волновались и жалели меня.

«Все хорошо», – твержу себе минуту за минутой.

Пока в один момент не осознаю, что все… Больше не могу. Истощена.

Никому ничего не сказав, покидаю зал. Забираю пальто и, даже не потрудившись его застегнуть, направляюсь прямиком на выход.

Девятнадцатое ноября, а Одесса дождем умывается. Капли холодные. Ложась на лицо, пробирают до середины тела. Незаметно начинаю плакать. Не могу перебороть свою обиду. Захлебываюсь ею, как ядом.

– Соня!!! – кричит Георгиев мне в спину так, словно уже теряет меня.

И я оборачиваюсь. Несмотря ни на что, оборачиваюсь.

Он какое-то время стоит. Без верхней одежды. С поднятыми к голове руками. Стискивая ее, смотрит на меня и выражает ужас.

Я делаю шаг навстречу. И он срывается.

Налетев на меня, обхватывает ладонями мое лицо. Прижимается мокрым лбом к моей такой же мокрой переносице.

– Все не так. Все не то. Я люблю тебя. Только тебя. Я с тобой. Только с тобой. Ты – мое все, – каждой фразой сердце мое пронизывает.

Сейчас его клинок особенно острый и как никогда горячий. В какой-то мере живительный. А в какой-то… Чересчур болезненный.

Жизнь налажена? Не чувствую этого.

– Понимаю, – все, что я могу ответить.

Я бы хотела заметить, что этот перелом подобен тому, который случился у нас под июльским дождем. Но я не могу. Потому что в этом ощущается пугающее негативное разрушение, как бы крепко мы друг к другу не прижимались, как бы жадно не целовались, как бы неистово не пытались отрицать все плохое.

И секс, уже дома, между нами такой же отчаянный.

– Я люблю тебя… Люблю… – частит Саша между поцелуями, параллельно с толчками, которыми он забивает себя в мое тело. – Люблю… Люблю… Люблю…

А я вдруг понимаю, что одной любви в нашем случае мало.

Именно с этого дня в моей жизни и начинается долгий, безумно выматывающий сезон дождей.

49

Каким бы серпантином не был наш путь, справимся!

© Соня Богданова

Я молчу.

Хоть вынужденный режим тишины и ощущается мучительным, ни с кем своими переживаниями не делюсь. Думаю, я не вправе жаловаться. Не вправе сплетничать о семье Георгиевых. Не вправе их осуждать.

Жду, что Саша как-то сам начнет разговор. Не только сам свое поведение объяснит, а и расскажет о планах. О нашем будущем. О том, как собирается решить проблему со своей семьей.

Это ведь не может длиться вечно?

Я уже с трудом держусь.

Знаю, конечно, все сама. Достаточно того, что подслушала, и что рассказал Даня. Но я так хочу, чтобы Саша поделился сам. Просто чтобы открылся. Выдал все, как есть. Только бы не молчал, усугубляя мой страх в его бессилии что-либо решить.

Однако откровенного диалога между нами так и не происходит.

Да, я понимаю Сашин страх за жизнь матери. Любое его волнение по этому поводу всегда яркое и болезненное. В эти моменты мне, несмотря на отменное здоровье и потрясающую выносливость моего Георгиева, становится страшно за его сердце. Будучи огнем с другой стороны, я не хочу его поражать и калечить. Так и получается, что берегу его больше, чем мать. Больше, чем саму себя.

Только обиду отпустить не могу. Все тяжелее делать вид, что все прекрасно. Неумышленно замыкаюсь.

И Саша, конечно же, чувствует, что я отдаляюсь. Из-за этого злится. Начинает давить на меня. Ревнует еще сильнее. Доходит до абсурда! Ведь он накручивает себя и выносит мне мозг, даже если увидит меня где-то с Артемом Чарушиным – будущим мужем моей сестры. Я уж молчу о Дане Шатохине, номер которого в одной из ссор он заставил меня удалить. Сашка психует, когда какой-то незнакомец прокомментирует или лайкнет мои фотки в соцсети. А если кто-то в реале приблизиться посмеет, скандал неизбежен. Бесполезно объяснять, что парень только спросил меня, где, допустим, находится кафедра теоретической кибернетики и прикладной математики.

– Я, сука, просто закрою тебя в этой ебаной квартире и все! Будешь учиться онлайн! Никуда отсюда не выйдешь! Ясно тебе, блядь? Никуда!!! – выписывает в ярости уже привычные угрозы.

– Сколько можно?! – заливаюсь слезами обиды. В последнее время я часто плачу, и мы оба все меньше обращаем на это внимание. – Ты так плохо обо мне думаешь, что ревнуешь к любому, кто со мной заговорит! Молодой, старый, кривой, толстый, тощий, косой – пофиг! Ты просто не доверяешь мне!!! Считаешь, меня так легко затащить в постель?! Такого ты обо мне мнения?! Это, блин, нормально вообще? Как ты, блядь, смеешь?!

– Не давай мне повода! – рявкает Сашка в ответ.

Мы часто так кричим. Раним друг друга.

Я вижу, что ревность моего Георгиева – не какая-то пустая дурь. Она жрет его изнутри, и он не может с ней справиться в одиночку.

– Какого повода? Какого, черт возьми, повода?! – заходясь в истерике, бью кулаками по кровати, на которой в этот момент сижу. – Может, ты находишь его внутри себя? Может, по себе судишь? Может, у тебя самого грехи накопились?!

Саша яростно тянет ноздрями воздух и бросается ко мне. Налетев, сваливает на спину. Впивается пальцами в плечи. Лбом давит в переносицу. Всем остальным телом и вовсе будто размазывает меня.

– О чем ты, мать твою, говоришь? В своем уме вообще? Какие грехи, блядь?! – горланит в надрыве.

– А ты?.. – рыдаю я. – В своем?! Что ты мне приписываешь?!

Он стонет так, будто воет от боли.

И выдает:

– Говори со мной! Что у тебя там? – кажется, не требует, а именно просит. По ощущениям, молит об этом, прижимая ладонь к центру моей груди. – Говори!

– Нечего говорить… – понимаю, что обманываю. Но открыться уже не