Ленин — Сталин. Технология невозможного - Елена Прудникова

За событиями в Ярославле стоял некий «Союз защиты родины и свободы». Входили в него, в основном, бывшие офицеры, а организатором являлась уже знакомая нам светлая личность — Борис Викторович Савинков, эсеровский террорист, крупный деятель Временного правительства, сподвижник Корнилова, и пр., по многим данным, имевший давние тесные отношения с французской разведкой.

Как выяснилось впоследствии, согласно плану, «Союз» должен был одновременно произвести восстания в 34 городах. Естественно, из этих великих намерений мало что вышло. Кое-как удалось устроить несколько локальных путчей, которые были тут же разгромлены — «ярославцы» продержались дольше всех, но конец был все равно один. По свидетельским показаниям, мятежники говорили, что скоро возьмут под контроль все Поволжье.

То, что планы Савинкова были разработаны совместно с французской миссией, давно уже не является секретом. Он получил от французского посла Нуланса более двух миллионов рублей на свои дела, и еще 200 тысяч дал Масарик, будущий первый чехословацкий президент, тоже заинтересованный в поражении центральных держав, чтобы восстановить самостоятельность своей родины.

Согласно первоначальному плану, восстание должно было произойти в первых числах июня в Москве. Однако от этого намерения вскоре отказались — взять Москву, даже стянув туда все пять тысяч членов «Союза», было невозможно, если не иметь сильных союзников во властных структурах. А если таковых иметь — теоретически возможно, но с учетом бардака в стане этих союзников…

Взвесив все прискорбные обстоятельства, мятежники остановились на другом варианте. Восстания произойдут в городах вокруг Москвы: в Ярославле, Костроме, Рыбинске, Муроме и других. Затем повстанцы соединяются с находящимся на Волге мятежным чехословацким корпусом, а англо-французский десант высаживается в Архангельске и наносит главный удар через Вологду на Москву. Все вместе они осаждают столицу, захватывают её и… ну конечно же, объявляют войну Германии! Этот план был немножко лучше первого — но совсем немножко, ибо шансы захватить таким образом столицу всё равно равнялись нулю.

Считается, что ярославское восстание не имело никакой связи с московским. Вроде бы так, ибо связь не доказана — бумажек нет! — но говорить о совпадении в данном случае просто несерьёзно. Что ж, если не выявлены контакты между организациями, давайте поищем ниточки от человека к человеку. Имели ли деятели левоэсеровского восстания какую-нибудь связь с Савинковым, кроме того, что все они эсеры, а значит, какое-то время находились в одной партии?

Рассмотрим подробнее личность исполнителя теракта и его связи. Персонаж сей весьма примечателен.

Начнём с того, что основному террористу было на момент совершения «акта» отнюдь не тридцать, как говорили свидетели, а всего лишь двадцать лет. Яков Блюмкин происходил из многодетной одесской еврейской семьи «с политическим уклоном»: один из его братьев — анархист, сестра — социал-демократка, еще один брат — довольно известный одесский литератор. Сам Яков с шестнадцати лет пошел работать, примерно в 1917 году вступил в эсеровскую партию. Участвовал в боях с Центральной Радой — самостийным украинским правительством. В январе 1918 года вместе с известным вором Мишкой Япончиком принимал участие в создании 1-го добровольческого Железного отряда — вот такие тогда были расклады! Одновременно он дружил с одесской левой поэтической богемой, представители которой вскоре оказались в Красной Армии. Один его приятель-поэт служил комиссаром у Железнякова (того самого, у которого караул устал), другой был начальником штаба у диктатора Одессы Муравьева (того, который чуть раньше командовал обороной Петрограда). С помощью приятеля и Блюмкин входит в доверие к Муравьеву. В марте 1918 года он оказывается начальником штаба 3-й украинской советской армии — правда, сие великое воинство насчитывало всего четыре тысячи человек, но по тем временам это была довольно крупная сила. Воюет армия не так чтобы очень хорошо, зато замечательно экспроприирует — впрочем, где тогда было иначе?

Армия вскоре рассыпалась на несколько совершенно уже бандитских отрядов, а Блюмкин в мае 1918 года приехал в Москву — и сразу же попал на ответственную работу. Руководство партии левых эсеров направило его в ВЧК, на должность заведующего отделом по борьбе с международным шпионажем. В июне он становится заведующим контрразведывательным отделом по наблюдению за охраной посольств. По его же настоянию в июне в ВЧК приняли в качестве фотографа и Андреева. Трудно сказать, как сей товарищ фотографировал — но стрелять Андреев умел. Да и дело графа Мирбаха (того, который родственник) Блюмкин получил задолго до теракта. Так что явно не из одной злости Дзержинский расстрелял Александровича.

Любопытно сложилась дальнейшая судьба Блюмкина. 27 ноября 1918 года он был заочно приговорён ревтрибуналом к трем годам тюремного заключения. Сам террорист в то время давно уже находился на Украине, воевал против всех «самостийников», сколько бы их ни было, в том числе и в одном строю с коммунистами. По-видимому, с какого-то момента его стал смущать висящий над ним приговор, ибо весной 1919 года Блюмкин сдался Украинской ЧК — по его словам, чтобы прояснить ситуацию с убийством Мирбаха. Он утверждал, что левые эсеры мятежа не поднимали, брать власть не хотели, а лично он не верил и в то, что убийство посла приведет к войне. Зачем стрелял? Считал, что теракт «послужит к вящему выявлению надломленного состояния германского империализма». Именно так он и выразился…

УкрЧК оказалась перед нелегкой проблемой: что делать с этим кадром? Отправить отбывать приговор? Неудобно, товарищ связан с украинскими большевиками совместной борьбой. Стали искать юридическое обоснование. В итоге тяжелой умственной работы на свет появился доклад следственной комиссии по делу Блюмкина, где, в частности, говорится:

«…Если верить утверждениям Блюмкина, что никакой связи с действиями обманувшей его партии левых эсеров, воспользовавшейся фактом убийства Мирбаха с целью восстания против Советской власти, у него не было, то он должен нести ответственность только за совершение террористического акта по отношению к Мирбаху, каковая ответственность, во всяком случае, не может вызвать необходимости содержания Блюмкина в тюрьме».

Исходя из этих соображений, комиссия предложила в тюрьму его не сажать, а отдать под контроль надежных людей. ВЦИК решил вопрос проще, амнистировав террориста.

Дальнейшая судьба Блюмкина — яркая, как полет метеора. Одно время он был начальником охраны Троцкого, потом снова вернулся в ВЧК. В качестве чекиста участвовал в спецоперациях в Сибири и в Персии, водил дружбу и пьянствовал с Есениным и прочими литераторами, поучаствовал по личному заданию Зиновьева в германском «красном октябре», служил представителем ОПГУ в Монголии, вроде бы ездил с Рерихом в Тибет, был резидентом в Константинополе и Палестине. Закончилась его биография 3 ноября 1929 года расстрелом по приговору Коллегии ОГПУ после непродолжительного — всего восемнадцать дней — расследования. Считается, что причиной стало письмо, которое он привез от высланного за границу Троцкого его сторонникам в Союзе. Для сериала такая версия годится, для серьезного рассмотрения — не очень. Данный товарищ, учитывая нрав и послужной список, мог успеть заработать себе пару десятков смертных приговоров и по другим, более весомым основаниям. Проще предположить, что его изобличили как агента еще чьей-нибудь разведки — а к таким вещам все спецслужбы мира относятся чрезвычайно нервно. (А может, он сколотил где-нибудь в Палестине шайку налётчиков, чем опозорил высокое звание советского шпиона…)

Но вернемся обратно. Если отбросить заявления самого Блюмкина, что о предстоящей ему акции он узнал только 4 июля, и посмотреть на голые факты… А они таковы: приехав в Москву, будущий исполнитель получил именно тот пост, который позволял ему явиться в немецкое посольство и добиться немедленного приема у посла. Ему кто-то дал в работу дело, позволяющее эту встречу обосновать. Ясно, что это устроили левые эсеры в ВЧК и что Блюмкина изначально готовили как исполнителя теракта. И присмотрели его явно не в Москве, в которой он до мая 1918 года и не бывал вовсе, а в родном городе Одессе. С кем, кроме поэтов, он там общался?

Надо сказать, что это были очень примечательные люди. Самый высокопоставленный из них — Михаил Артемьевич Муравьев, левый эсер и лучший военачальник ранней советской эпохи, чья биография могла бы стать сюжетом не одного романа.

…Выходец из бедной крестьянской семьи, Михаил Муравьев каким-то образом закончил юнкерское училище, стал офицером и поступил на службу в довольно престижный Невский пехотный полк. Однако недолго музыка играла… в прямом смысле, ибо именно на балу поручик Муравьев сцепился из-за женщины с другим офицером. Инцидент закончился смертью соперника. Двадцатипятилетнего Муравьева, продержав месяц на гауптвахте, разжаловали в солдаты и отправили на Маньчжурский фронт, благо вовсю шла русско-японская война. Он быстро возвращает себе чин, прибавляет к нему несколько наград, а получив тяжелое ранение, отправляется на лечение в Европу (узнать бы, на какие деньги!)