Условия человеческого существования - Дзюнпэй Гомикава

Кадзи с безразличным видом брал из мыльной пены одну вещь за другой, простирывал и отбрасывал в сторону.

Какуко засмеялась:

— Вы для своей жены тоже стирали?

— Нет.

— Почему же? Ведь стираете же вы белье совсем посторонней женщины!

Кадзи не мог понять, что ей нужно.

— У моей жены есть руки, — бросил он.

— То есть как это понимать? — зрачки Какуко угрожающе вспыхнули.

— Просто — как я сказал, так и понимать.

— Понятно! — голос звучал тихо, но напряженно. — Вы хотите сказать, что я просто-напросто паразитка, да?

Кадзи поднял голову. Ну вот, теперь она раскричится! Счастье еще, что жена поручика ушла в гости.

— Отвечайте же! — упорствовала Какуко. — Дома никого нет, можете говорить, что хотите. Отвечайте, если не трусите!

— Я не намерен обсуждать ваши поступки и вообще высказываться на ваш счет. Достаточно того, что вы сами понимаете…

— Скажите, как он высокопарно выражается! — Теперь она подошла вплотную к Кадзи. — Вы слишком много о себе воображаете, вот что я вам скажу! Трус, только болтать умеете!

У Кадзи скривились губы. Он сдерживал ярость. Ей, наверно, показалось, будто он иронически усмехнулся, потому что, схватив еще не отжатое полотенце, она замахнулась на него. Но до лица Кадзи долетели только мыльные брызги — он перехватил занесенную руку и сжал с такой силой, что она побелела.

— Вот так, — сказал он и отпустил ее руку. — А в остальном вы совершенно правы. Да, я трус…

— У-у, медведь! Больно… — пожаловалась она, потирая запястье. — Так бы и поколотила тебя, честное слово!

— Хватит! — тихо произнес Кадзи. — Меня и так колотили достаточно, и притом без всякого повода. Вы-то не военный человек, так хоть вы меня поймите. С поручиком и его семьей я связан чисто случайно, наши отношения определяются приказом, а не человеческими чувствами. Завтра выйдет новый приказ, и мы расстанемся; вы пойдете своей дорогой, я — своей… И на этом наше знакомство, извините, закончится. — Он замолчал и принялся за стирку.

Она, тоже молча, стояла рядом.

Кадзи снова поднял голову и добавил, на этот раз более мягко:

— Не знаю, что именно вам не нравится во мне. Я учился в институте не для того, чтобы стать денщиком, и никогда не собирался служить в солдатах… Война до основания разрушила все человеческие порядки…

Она слушала, широко раскрыв глаза, не мигая. А затем сказала все-таки с вызовом в голосе, наверно, чтобы показать, что не желает сдаваться.

— Ладно, я не скажу брату, что вы чуть не сломали мне руку.

— Да, пожалуйста, не говорите. И больше не мучайте денщика, хорошо? — улыбнулся ей Кадзи.

На следующий день, когда они снова остались одни в доме, Какуко позвала его и приказала выгрести золу из печки.

— Я могла бы сделать это сама, но зачем, раз есть денщик? — сказала она.

Кадзи промолчал. Он вдруг вспомнил Митико, как она, повязав голову полотенцем, вот так же выгребала золу, и у него защемило сердце. Кажется, нехитрое дело, а как много в нем смысла! Какая огромная разница между золой от огня, согревающего твой дом, и золой в чужом очаге!

— Брат ужасно нервничает, — заговорила Какуко, наблюдая за движениями Кадзи. — Он места себе не находит, с тех пор как американцы высадились на этом Лусоне. На словах он по-прежнему хвастает, что Квантунская армия самая огромная и могучая в мире… А вдруг — разумеется, это только предположение — вдруг Советская Армия тоже окажется сильнее нас?..

Кадзи собрал золу в ведро, подложил угля и только тогда повернулся к девушке.

— Что это, проверка? Господин поручик сообщил вам о моей неблагонадежности, и вы решили испытать меня?

— Да нет же! Просто мне кажется, что вы не считаете Квантунскую армию самой сильной. Вот я и спрашиваю…

— Из чего вы так заключили?

— Из того, что у вас достало храбрости совершенно спокойно заявить мне, что между нами нет и не может быть никаких человеческих отношений.

Разговор принимал неожиданный оборот. Что у нее на уме, у этой девушки?

— Самая сильная армия… Такой вообще не бывает. — Кадзи встал и поднял ведро. — Солдаты воюют, как предписано полевым уставом, вот и все. А суждения в большем масштабе выносит его превосходительство генерал Ямада.

— Слушайте, — ее лицо неожиданно приняло таинственное выражение, — признайтесь, вы соскучились по жене? Хочется повидать ее? Я к тому, что неизвестно ведь, что нас ждет впереди.

Кадзи поставил ведро на пол.

— Вот вы сказали вчера, что война разрушила все человеческие порядки… У меня брат офицер, и я не испытала этого на себе. Но будь у меня возлюбленный в армии, я, наверно, рассуждала бы так же, как вы. Дома я боялась, что меня заберут на трудовую повинность, вот и удрала сюда, к брату. А теперь думаю: случись здесь что-нибудь, что тогда? Не лучше ли уехать обратно в Японию, к маме?..

— Да, лучше вам уехать. Как бы ни повернулись события, здесь чужая страна.

— Так вот, сделать вам напоследок подарок от паразитки? — Лицо Какуко разгорелось от возбуждения. — Хотите, я вызову сюда вашу жену? У нас в доме вы сможете свободно встречаться.

Лицо Кадзи, на мгновение просиявшее, снова обрело непроницаемое выражение.

— Спасибо вам, но это лишнее. Вы хотите облагодетельствовать слугу… А вы подумали о моей жене? Хотите, чтобы она страдала, увидев меня в денщиках?

— Он снова поднял ведро и направился к двери. «Митико, я мечтаю о встрече с тобой, но пусть эта встреча будет не здесь!»

— Постойте! — в голосе девушки звучала обида. — Я предложила это из самых лучших побуждений.

— Я верю, верю в ваши добрые чувства, — ответил Кадзи. — Но у нас с вами слишком разное положение и слишком разное отношение к жизни.

Если б Кадзи и согласился, ему все равно не удалось бы встретиться с Митико. Началась генеральная перегруппировка войск в Маньчжурии.

Поставленная перед необходимостью укрепить оборону Японских островов, ставка приняла решение о переформировании частей, расположенных вдоль советской границы. Квантунская армия должна была пополниться вновь сформированными дивизиями, большая же часть войск, ранее находившихся на границе, подлежала отправке в Японию. Говорили, что в Японию перебрасывалось около трети оружия и значительная часть командного состава.

В подразделениях отбирали солдат для пополнения вновь сформированных дивизий.

В тот вечер, когда Кадзи вернулся в казарму, списки предназначенных к переводу были уже готовы, и в сумрачном помещении царила предотъездная суета. Солдаты в полном обмундировании поспешно и молчаливо заканчивали сборы, и Кадзи тоже внутренне приготовился. Подозрительный в политическом отношении солдат, да к тому же «приблудный», из госпиталя, несомненно, подлежал отправке в первую очередь. С точки зрения армейских порядков это было даже закономерно.

И действительно, его сразу же вызвали. В канцелярии зауряд-офицер, подпрапорщик пехоты, объявил ему об отзыве с должности денщика и о переводе в другую часть.

— Получи обмундирование и собирайся. Отправка в четыре утра.

— В какой пункт следуем? — спросил Кадзи.

— Поступишь под команду начальника эшелона. Остальное не твое дело. Все, можешь идти.

В вагоне — как в сарае. Битком набитый солдатами поезд бежал вперед — никто не знал куда. Привезут в какой-нибудь порт, погрузят на транспорт и отправят на Южный фронт. Или в Японию? В первый день их везли словно бы на юго-запад, но потом и этого нельзя было определить. Окна были задраены, поезд то и дело останавливался, поворачивал, менял направление, это мешало ориентироваться,

Даже толки о том, что их, возможно, везут в Японию, больше не радовали. Куда бы ни везли, все равно война — мысль об этом омрачала сознание.

Разговор перешел на жратву, толковали о женщинах. Постепенно люди оживились. Но чем бодрее звучали голоса и раскаты смеха, тем в сущности бессмысленней становилась беседа. Ведь, пожалуй, никому не удастся полакомиться всей этой жратвой, о которой они говорили, и никакая женщина больше не будет принадлежать никому из них. И если даже в прошлом кому-то довелось есть самые вкусные в мире блюда и наслаждаться любовью первой красавицы поднебесной — к чему все это сейчас? Сейчас они всего лишь составная часть материального обеспечения армии, необходимая для военных действий, которая транспортируется с одного места на другое, и все для одной цели.

И опять людьми завладела все та же неотступная, тревожная мысль: куда их везут?

— Хоть бы сказали куда! Все равно сообщать об этом некому! — проворчал кто-то рядом с Кадзи.

— Похоже, что не очень далеко… — неуверенно ответил Кадзи. — Едем почти двое суток, скорость вроде небольшая, то и дело подолгу стоим. Вот только никак не пойму — на север едем или на юг…