Дело Томмазо Кампанелла - Глеб Соколов

– Да, я имею театральное образование. Сейчас я работаю над странной пьесой. В ней какие-то нелюди кастрировали мальчика… Еще… – задумчиво произнес Таборский.

– Постойте… Вы знаете, кто это сделал? – встрепенулся священник.

–Да… То есть, нет… Эти самодеятельные хористы. Жалкие на вид… Я все думаю – метит ли их Бог или это случайность? Своего рода случайность… Эта проклятая случайность все время играет слишком большую роль!

– Пойдемте, пойдемте, мы не будем здесь говорить, – священник понял, что от Таборского сейчас трудно добиться какого-нибудь толкового разговора. – Я помогу вам прийти в себя. Я поймаю вам такси. Вы поедете туда, где сейчас Лассаль. Он просил меня об этом, – говорил, беря Таборского под руку, священник.

Вслед за этим они прошли в комнатку, которая располагалась в удаленных от входа пределах церкви. Там священник сперва усадил Таборского на старенькое кресло, потом расстелил на столе маленькую скатерочку и выложил на нее из стоявшего тут же, в комнате, маленького холодильника пирожки с мясом, купленные, судя по их виду, у какой-то грязной и нечистоплотной бабки, стоявшей у ближайшей к церкви станции метро. Жестом священник предложил Таборскому угощаться…

… Однако мы давненько не рассказывали о событиях, происходивших в тот же самый единственный и самый решающий вечер хориновской революции с Томмазо Кампанелла! Тем более что теперь это может быть рассказ не про одного только Томмазо Кампанелла, а еще и про его нового приятеля Паспорта-Тюремного. Итак, позволим себе отложить продолжение разговора между Таборским и священником и вернуться к делам двух недавних знакомцев.

Глава XXXIII

Архитектура подонства

Томмазо Кампанелла и Паспорт-Тюремный стояли посреди обычной лефортовской улицы. Кажется, это была улица Лефортовский вал. Но может быть, это была и какая-то другая улица. Неважно! Мерзость была кругом. Мерзость просто окутывала окрестности и не давала продохнуть. Это не была угрюмость или мрачность, это было подонство, подонство…

– Интересно, – проговорил Томмазо Кампанелла. – Паспорт ты мой Тюремный, в чем заключается загадка Лефортово? А?..

Паспорт-Тюремный только пожал плечами. Он был немного пьян (они с Томмазо Кампанелла уже успели выпить), и, судя по всему, слегка нетрезвое состояние настраивало его на меланхолический лад.

– Эй, «Хорин»!.. Привет! – прокричал Томмазо Кампанелла в рацию. – На связи с вами Томмазо Кампанелла.

Настроение у него было явно хорошее. Видимо, в его, Томмазо Кампанелла, случае алкоголь больше способствовал развитию настроений оптимистических, нежели меланхолических.

Они все – и «Хорин» с хориновцами, и Томмазо Кампанелла с Паспортом-Тюремным – находились внутри Лефортово. Поэтому радиоволны, вылетая из антенн-отправителей, завихриваясь и огибая на своем пути здания-подонки, фабрики-мерзавцы и прочую нечисть, легко достигали адресата, проще простого входили на другом конце пути в его антенну. Именно благодаря этому в рации Томмазо Кампанелла тут же зазвучали ответные слова:

– Да-да!.. Томмазо Кампанелла, я вас слышу. Говорите! – это была женщина-шут.

– У меня есть вопрос, – живо откликнулся Томмазо Кампанелла. – Я хочу спросить: может ли быть такое, что меня угнетает Лефортово только потому, что здесь все – и деревья, и птицы, и дома, все-все эти здания пропитаны ядовитым гноем подонства. Только потому, что пропитано подонством! Может ли подонство быть воплощено в камне? Ведь камень же может быть поставлен на службу подонству, не так ли?

Паспорт-Тюремный, который все это время стоял рядом, начал усиленно озираться по сторонам, словно ища чего-то.

– Чего ты ищешь? – спросил у него Томмазо Кампанелла, отставив рацию на вытянутую руку.

– Ищу подонков, – ответил тот. – Но не нахожу. Если только, ты имеешь в виду меня?.. Обидно!.. Но ты ведь не обо мне говорил?! – спросил он с надеждой. – Я всего лишь верный последователь идеи.

– Какой? – Томмазо Кампанелла начал улыбаться. Настроение у него было явно приподнятое.

– Как это какой? Мы с тобой не должны никогда работать, должны всегда веселиться и развлекаться. И непрерывно переезжать с места на место. Впрочем, время от времени и нам придется заниматься делами, – добавил Паспорт-Тюремный после паузы.

Кругом было, в общем-то, и не очень мрачно. Скорее даже, в этом месте Лефортово в округе преобладали светло-коричневый и песочные тона, так что местность могла бы выглядеть некоторым образом жизнерадостно.

Наконец Томмазо Кампанелла поднес рацию ближе к уху и услышал оттуда:

– Все это ерунда. Никакой связи Лефортово и подонства быть не может. Вы просто, Томмазо Кампанелла, сходите с ума. Вам надо быть мужественней, – наставляла Томмазо Кампанелла женщина-шут. – Так вот, вам надо быть мужчиной! И вообще: больше юмора. Не забывайте, что изначально сегодняшний вечер мы хотели посвятить юмористическим сценкам.

– Ладно, я постараюсь быть веселым, – согласился Томмазо Кампанелла. – Да только что же мне делать? Почему у меня в этом Лефортово постоянно плохое настроение? Мне непонятно наше Лефортово. И мне хочется знать – мне только видится кругом мрачное настроение, или это есть на самом деле?

– А вам не интересно узнать, Томмазо Кампанелла, что по поводу всего этого думают посторонние вам люди, которые находятся рядом с вами на лефортовской улице, – подала идею женщина-шут.

– Интересно! Очень интересно узнать, – живо откликнулся Томмазо Кампанелла.

– Вот еще морока! Зачем это все узнавать? – не понравилась идея Паспорту-Тюремному.

– Так проведите на улицах Лефортово нечто вроде социологического опроса! – развивала свою идею женщина-шут. – Люди ерунды не скажут. Люди зла не пожелают. Если уж люди скажут – значит, так оно и есть!

В какое-то мгновение Томмазо Кампанелла показалось, что женщина-шут над ним просто издевается из-за давних идеологических разногласий по поводу теории хориновской революции в настроениях.

– Как люди скажут – значит, так оно и есть. Может, им как раз оно очень нравится, – продолжала тем временем женщина-шут.

– Правильно! – не выдержал Паспорт-Тюремный. – Конечно, им нравится!.. Они же все – подонки. Низкие существа. Как же им вся эта мерзость может не нравиться?!

– А действительно, Паспорт-Тюремный, что ты кипятишься? Люди должны знать, – неожиданно поддержал женщину-шута Томмазо Кампанелла.

– Слушай!.. А кто же ты все-таки такой?! Подозрительная ты все-таки личность! – продолжал кипятиться Паспорт-Тюремный. – То одно говорит, то другое. Тоже мне, нашел, кого слушать. Ладно, черт с тобой! Слушаюсь и повинуюсь!.. В конце концов, мне-то что? Статистический опрос – так статистический опрос. Общественное мнение-так общественное мнение. Мне совершенно все равно!

– Верно!.. Вот это действительно верно! – обрадовалась на другом конце радиоканала женщина-шут.

– Да… Вот только, где же ты будешь свой опрос общественного мнения проводить? Здесь, что ли?.. – спросил Паспорт-Тюремный. В голосе его звучало некоторое недоверие.

– Вот и я тоже думаю… – засомневался Томмазо Кампанелла.

Они оба посмотрели еще раз по сторонам: округа глаз явно не радовала. А главное – нигде не было тех самых людей, чье мнение так яростно возжелал услышать Томмазо Кампанелла. То есть, конечно, люди-то кое-где все же виднелись, но какие-то они были слишком спешившие, слишком озабоченные. Как-то не верилось, что у них вообще можно что-то спросить.

– Вот так-так!.. Что будем делать? – замешательство, в котором находился теперь Паспорт-Тюремный, только усилилось.

– Господа, может быть, вы сообщите мне, что у вас там происходит? – женщина-шут явно нервничала. – Мне тоже хочется знать. Я, может, тоже втайне страдаю от Лефортово. Хотя, честно говоря, я совершенно от него не страдаю. Мне здесь даже очень нравится.

– Позвольте поинтересоваться, что же вам здесь так нравится? – упредил Паспорт-Тюремный вопрос, который был готов сорваться с языка Томмазо Кампанелла.

– В этом районе есть какое-то настроение. Он, безусловно, не безлик. Я, например, без всякого колебания предпочту его району стандартных многоэтажек, совершенно лишенному своего лица, – продолжала развивать свою мысль женщина-шут. – Я предпочту этот район какому-нибудь другому, безликому и современному, даже если вы, Томмазо Кампанелла, говорите, что настроение, витающее в нем повсюду, вызвано подонством, растворенным в камнях улиц и планировке зданий. Да, возможно, что строившие и жившие в нем люди и передали невольно этому району основной лейтмотив, царствовавший в их душах. А что в этом удивительного? Постройки здесь в основном старые, а старые времена были ох какие тяжелые: крепостное бесправие, царская деспотия, сталинщина, непрерывные войны, жестокость, тюрьмы, кандальники, топающие в Сибирь. Тем, кто строил и существовал в этих улицах, приходилось извиваться ужом, предавая, подличая и обманывая, дабы просто-напросто выжить. Быть в числе подонков было для них суровой необходимостью, без которой долго на этой земле не удержишься. Конечно же, следы этого остались в камнях зданий и улиц. Подонство… А что в нем такого плохого?! Ведь и собиратель Московской земли Иван Калита был первейший подонок и жалобщик. Может, именно эти качества и помогли ему собрать московских земель побольше… Получается, что подонство даже играло вполне определенную прогрессивную роль. Честностью да благородством особенно земель не соберешь, татар не перехитришь, – интриги, интриги плести надо было! И в подонстве, безусловно, есть немало своей особенной поэзии. Именно ее, этой поэзии, и исполнено все кругом. Нет, определенно, мне наше Лефортово необычайно нравится, прежде всего такой вот поэзией нравится. Я даже скажу такую вещь: нам в наших хо-риновских делах надо побольше быть подонками, иначе мы ничего не добьемся, иначе никогда наша хориновская революция в настроениях не победит. Само Лефортово нас учит: не будешь подонком, не то что победить – выжить не удастся! А кстати, Томмазо Кампанелла, что это за человек теперь с вами? Это тот же самый, с которым вы недавно появлялись в «Хорине»? Физиономия у него, знаете ли, очень подловатая.