Напряжение - Андрей Островский

— Цените? Цена мне грош, если я недобросовестный. Где же здравый смысл?

— Ну, предположим, формулировка ошибочная. Что тебе-то? Это никуда не идет, ни на что не влияет. Будь ты выше этого. Ведь ты работаешь не за чины и ордена и не ради каких-то там особых, бешеных денег. Этот приказ носит прежде всего воспитательный характер для других, а не только для тебя… А ты раскроешь преступление, и выговор снимут.

— Не знаю, что это за воспитание. После этого я лучше работать не стану. И я не манекен для воспитания других, а человек, и хочу, чтобы уважали мое человеческое достоинство. Хотя бы за то, что я работаю не за чины и ордена. — Олег взял рапорт, сложил его вчетверо и вышел.

Разговор с Буяновским не облегчил его состояния. Он по-прежнему чувствовал себя оскорбленным, несчастным и одиноким, и ему захотелось сесть и разреветься, растирая кулаками слезы по лицу, как в детстве. И чтобы его поцеловала в макушку мама. Тут он вспомнил, что в кармане у него лежит листок с номером Тамариного телефона. Если б ему удалось поговорить с ней, думал он, хоть о каких-нибудь пустяках, стало бы легче.

Забравшись в пустую комнату, Олег пододвинул к себе телефон и, страшась подспудно чего-то, крутанул упругий диск. «Ти-и… Ти-и…» — отрывисто пищало в трубке. И где-то далеко-далеко повторялись те же тонкие звуки: «Ти-и… ти-и…» Никто не подходит. Неужели нет дома? Или не тот телефон? Могло справочное напутать?

— Я вас слушаю.

Оказывается, дома. Но это не она. Голос пожилой женщины. Мать? Или соседка? Какая у них квартира? Отдельная или коммунальная? Как лучше спросить? Тамару или Тамару Александровну?

— Могу я попросить к телефону Тамару?

Сейчас она скажет: «Одну минутку», оставит на столе трубку и крикнет так, что будет слышно: «Тамара, тебя к телефону». И подойдет она…

— Тамару? Ее нет дома. А кто ее спрашивает?

Ну вот… Как же так?.. Вдруг эта женщина ошибается? Неужели нет дома?.. Кто спрашивает? Олег? Да запомнила ли Тамара его имя.. Ах, да какая теперь разница.

— Один ее знакомый… Но вы не беспокойтесь, я позвоню в другой раз.

Никогда она не догадается, и никто не догадается, как она была ему сейчас нужна!

Олег нащупал пальцем блестящий пенек, нажал на него, а трубку все еще держал в руке. Вот и все… Генка говорил однажды, что у каждого человека тринадцать раз в году бывают черные, злые «чертовы дни», дни, когда невезения следуют за неудачами, а неудачи за невзгодами… И существует только один-единственный способ избавиться от такого дня — лечь как можно скорее, спать и не просыпаться до утра.

И правда, уйти бы сейчас домой, плюнув на все…

Беклемишев в накинутом на плечи пиджаке расхаживал по комнате, положив руки на бедра, и что-то тихонько насвистывал. Когда Олег вошел, он, взяв его за плечи, сказал:

— Давай-ка поговорим сейчас на пару с Говорковым. Посмотри, какая любопытная деталь в показаниях Ракова. Пусть Говорков повертится, — и пододвинул ему протокол. — Как считаешь?

Олег сел, начал читать, но с трудом улавливал смысл записей и никак не мог перевернуть страницу.

В дверь осторожно постучали.

— Да, пожалуйста, — сказал Беклемишев.

Щелкнул замок, Олег услышал:

— Ты что хочешь, мальчик?

Олег поднял голову и увидел Петьку, который манил его пальцем. Он удивился: Петьке было строго-настрого запрещено приходить в милицию и звонить по телефону без надобности.

— Ты чего? — с тревогой спросил Олег. — Что-нибудь случилось?

— Выйди на минутку.

— Да что такое? Говори толком. Иди сюда.

Петька упрямо покачал головой.

— Иди, иди, у нас секретов нет, слышишь?

Но Петька закрыл дверь, оставшись в коридоре.

— Вот ведь чертенок!

Олег хотел выйти, но его опередил Беклемишев, у которого вдруг обнаружились какие-то необычайно срочные дела.

Петька был бледен, а движения какие-то неестественно быстрые, нервозные.

— Ну, говори, что у тебя?

— Неприятность… Вера Борисовна просила зайти тебя в школу… Сейчас.

— Двойка, что ли, в четверти?

Петька вздохнул и чуть слышно произнес:

— Нет.

— Да скажешь ли ты, черт возьми, наконец, что случилось?

— Мне велели срочно вызвать тебя в школу.

— Час от часу не легче, — пробормотал встревоженный Олег.

3

Из школы Олег пошел домой. Петька ждал его. Олег отметил про себя, что комната прибрана, посуда вымыта и спрятана, и даже пол выметен. Брат сидел за обеденным столом и что-то писал в тетрадке или делал вид, что пишет.

Устрашающе тяжелым шагом Олег приблизился к столу, шумно выдвинул стул и сел. Петька взглянул на брата и испугался. Он никогда не видел его таким спокойно-медлительным и скорбным.

— Ну? — тихо спросил Олег. — Что скажешь?

— А чего говорить… В школе и так, наверно, все сказали.

— Я от тебя хочу слышать… — Олег полез в карман, вынул револьвер и бросил его на стол. Это был самодельный револьвер, изготовленный не очень умелыми руками. — Что это такое? Откуда он взялся?

— Мы с Балахончиком в мастерской сделали, по труду.

— Зачем?

— Так просто…

— Что значит «так просто»? Просто так ничего не делается. Была ведь какая-то цель? Была. Так вот, какая?

— Мы в войну хотели играть.

— В войну? С настоящим оружием? С настоящим порохом? А ты знаешь что такое война? Ты знаешь, что в войну у-би-вают?! Убивают! И ты тоже едва не…

— Я же не хотел… Честное слово.

— Еще бы ты хотел!! Как это случилось? Ну, говори!

— У нас в классе мальчишка есть. Витька Кругликов. Он всегда приносит что-нибудь в школу и хвастается. И сегодня принес медаль старинную, с Иваном Грозным, серебряную. Я попросил показать, а он не дает, А Балахончик мне и говорит: «Давай пугнем его «пушкой» — сразу покажет. Не только покажет, но и совсем отдаст». После уроков вышли мы все во двор, зашли за угол, я револьвер вынул и говорю нарочно: «Руки вверх!» Витька испугался, поднял руки, а Балахончик давай его обыскивать. И тут, не знаю, как получилось: наверно, я нажал курок, пистолет и выстрелил, в руку Балахонову…

Олег в ярости схватил Петьку и стал трясти:

— Мерзавец, да знаешь ли ты, что ты натворил?!!

Он швырнул Петьку на кровать, вытащил ремень, размахнулся… Со свистом кожаный пояс рассек воздух. Петька орал, затыкая себе рот ладонью и повторяя:

— Ой, не буду… Ой, не бей меня… Оле-ег!! Я не хотел… Я никогда не буду…

В дверь стучали все настойчивее, громче и громче. Олег не слышал. Он только увидел перед собой Максимовну, которая вцепилась в Петьку, и стоящую чуть поодаль перепуганную Тосю.

— Оставьте меня, слышите? — гаркнул Олег.

— Не оставлю, — хрипло кричала старуха. — С ума сошел, забьешь ребенка!

Петька приподнялся, отстранил Максимовну:

— Уйдите все! Уйдите!.. — Лицо его было горячее, красное, распухшее.

— Господи, что же делать, что делать?..

— Идите, идите, — сказал Олег и запер за женщинами дверь.

Ярость сменилась растерянностью, безразличием. Он удрученно ходил по комнате, заложив руки за спину, останавливался, брал со стола страшную самоделку, разглядывал ее, качал головой и снова принимался ходить. Он потерял счет времени. А когда посмотрел на часы, был уже поздний вечер.

Он вышел в прихожую и позвонил на работу.

— Что у тебя с парнем? — спросил участливо Гуляшкин. — Мне Костя сказал… Стекло разбил?

— Хуже… Ну, как там дела?

— Раков «раскололся». Так что все в полном порядке.

— Мне приехать?

— Не надо.

Они простились. Мимо Олега просеменила Максимовна, взглянув на него недобро. Потом вернулась и сказала:

— Ты смотри… Я на тебя управу найду. Посмей мне еще ребенка пальцем тронуть. Только посмей. Сам цел не будешь. Знала бы Нина Филаретовна!.. Своих детей нарожай да и лупи на здоровье, а Петьку не смей… Смотри какой нашелся!

— А вы знаете, что случилось?

— Что бы ни случилось… Знать не знаю и знать не желаю.

— Очень плохо…

И ушел к себе, не пожелав Максимовне «спокойной ночи».

Петька спал все в том же положении, поперек Олеговой кровати. Он все еще всхлипывал и вздрагивал. Олег посмотрел на тонкие Петькины руки, на пальцы с чернильными кляксами, потом увидел тетрадку с недописанной задачкой на столе… И вспомнил рассказ Буяновского о военном уставе. Когда разум берет верх над чувствами… А он… Этого худого, бледного, заброшенного ребенка… Чья вина во всей этой истории? Его, Олега. Он должен был сечь ремнем себя. Да, себя.

Но и Петьку надо было… Нельзя жалеть. В таком деле никак нельзя. Лучше переборщить.

Олег поставил раскладушку. Осторожно взял брата на руки и понес. Укладываясь под одеяло, Петька проснулся и обнял Олега, не раскрывая глаз.