Хякки Яко (СИ) - Rorshas

Кагуя вдруг замолчал, словно бы обдумывая что же он сам имеет ввиду под этим потом.

Хаширама не смел его перебивать, он терпеливо ждал, затаив дыхание, а тяжёлая когтистая лапа всё также покоилась на его макушке.

—…Потом моя жизнь стала иной. В ней появились другие люди, которые доверились мне. И тогда я впервые начал понимать, что я должен жить не ради себя, но ради кого-то другого. Со временем это чувство крепло, а мой давний страх таял, ведь за место него пришёл новый, намного более сильный. Я всё так же боюсь умереть, малец. Но теперь я боюсь не самой смерти и того что меня ждёт по ту сторону бытия, но содрогаюсь от мысли о тех, что же будет с теми кто останется здесь. Одинокие, беззащитные и уязвимые… Я просто… не могу позволить себе такую роскошь как смерть, не раньше чем буду уверен в том, что дорогие мне люди, те кто шли и идут за мной, смогут продолжить этот путь в одиночку. Тогда и только тогда я встречу свою смерть, но не как давнего врага, нет, когда настанет то самый час я улыбнусь Костлявой как другу и сам пойду с ней. Вот и вся моя нехитрая мотивация, парень. Всего лишь страх, немного любви да капля гордости. Это может найти в себе любой.

Рука Тэкеши-сана соскользнула с его головы, а сам он не спеша направился в сторону двери, на ходу бросив:

— Ты не обязан повторять мой путь, малыш. Ты куда лучше чем я когда-либо смогу стать и в этом я уверен наверняка. Так что просто вспомни с чего всё началось, что сподвигло тебя впервые совершить невозможное и сам найдёшь ответ на свой вопрос.

Дверь за Главой Клана Кагуя тихо захлопнулась. Хаширама вновь был один, но теперь одиночество не казалось таким уж приятным и безмятежным. Перед глазами молодого Хокаге проносилось его прошлое, всё то что он отчаянно стремился сохранить и то, о чём предпочёл бы забыть: радость и боль, потери и находки, успехи… и поражения.

Чувствуя как по щеке скользит одинокая слеза Хаширама подошёл к до сих пор распахнутому настежь окну и закрыл ставни. Дел было невпроворот, а он и так уже потратил слишком много времени впустую.

Медленно шагая по вечерним улицам Конохи, пробегаясь глазами по разноцветным вывескам и ярким огням фонарей, я не спешил домой, нарочно оттягивая час расставания.

Покидать тех кого любишь всегда больно, но покидать их с чётким осознанием того, что эта встреча может быть последней больнее в сто крат, ведь над тобой довлеет осознание того на какую боль и муку ты обрекаешь тех кто остался за спиной, но даже понимая всё это я никогда не обещал что вернусь. Поначалу потому что не был в этом уверен, а затем… по той же причине. Пусть это жестоко, но кому как не воину знать, что лучше сразу выдавить гной и прижечь рану, чем позволить ей годами кровоточить и гнить.

Но даже чётко осознавая всё это, ноги упорно отказывались нести меня прямой дорогой. Я долго петлял по переулкам и улочкам, краем уха улавливая смех прощальных пирушек, всхлипы и плачь скорых расставаний и тишину горького одиночества тех кому не с кем было проститься.

Вся Коноха провожала своих защитников на бой, который вероятно может стать первым или последним в их жизни, но каждый надеялся на скорое возвращение.

Надежда… глупое чувство. Оно лишает воли, отнимает силы и связывает крепче любых пут. Я тысячи раз видел это своими глазами и каждый раз лишь больше убеждался в своей правоте.

На прощальный ужин собралась вся моя родня. Праправнуки и праправнучки, внуки и внучки, их жёны и мужья, их братья и сёстры. В этот вечер мой дом был как никогда полон.

Все смеялись, пели, танцевали и улыбались. И ни в ком не было и капли фальши. Кагуя всегда ходили бок о бок со смертью, а потому умели ценить редкие моменты мира.

Однако солнце село и гости разошлись. Многим из них предстояло сегодня покинуть родной дом и проститься с теми кто останется. Этот ритуал, эта традиция… сказать что она была очень личной и сокровенной значит не сказать ничего. Прощаться всегда больно, но эту боль необходимо вытерпеть да бы приобрести кое-что невообразимо ценное — понимание. Того что всё конечно, того что жизнь нельзя остановить или повернуть назад, ведь никакого назад попросту нет. Есть только сейчас, только оно имеет значение потому что лишь оно реально.

Едва ли возможно описать словами кого это — прощаться навсегда. И уж точно это не сможет сделать столь косноязычный рубака как я, но одно мне ведомо наверняка. Проститься не значит забыть и вырвать из сердца. Вовсе нет. Ведь прощаясь с кем-то навсегда ты прощаешься не столько с ним самим, но скорее с самим собой. А после уходишь и никогда больше не возвращаешься, ведь заместо тебя всегда приходит кто-то иной.

Быть может именно поэтому даже спустя столько лет мои чувства к Умеко нисколько не утихли? Ведь тысячи раз я уходил прочь, и каждый раз она встречала другого меня на пороге дома, и он вновь в неё влюблялся, как и она в него. И так из раза в раз.

Резко встряхнув головой я постарался отогнать пошедшие в разнос мысли. Ожидание изрядно действовало на нервы, ровно как и уже разгорающееся внутри угли ярости, что скоро грозили обратиться в бушующее пламя. Но не здесь и не сейчас.

Всматриваясь в хмурое ночное небо я продолжал сидеть на пороге своего дома, с трепетом и толикой облегчения ожидая развязки.

Тихий звук шагов я услышал загодя, а потому когда те, кого я ждал показались на веранде, то всё уже было готово. Хотя, скорее я был готов.

Они шли почти идеально ровно. Две женщины, с которыми я связал свою жизнь. С одной я прожил вместе более века, а с другой меньше года, однако в своей семье я никогда и никого не выделял. А Мито теперь такая же её часть как и Умеко.

— Дорогой.

— Суженый.

Тихо поприветствовали они меня. А я просто смотрел на них, стараясь запомнить каждую деталь.

Хм, а ведь между ними что-то изменилось. Нет, они по прежнему едва ли переносят друг дружку, но… что-то определённо поменялось. Быть может общая беда помогла им прийти к компромиссу или же они как следует пустили друг дружке кровь на одном из полигонов. Оба варианта имели право на существование, ровно как и имел место быть простой разговор по душам, но детали сейчас были не важны. Главное что они смогли хоть немного примириться с фактом взаимного существования, остальное придёт потом.

Вот теперь точно всё.

— Пора.

— Да, — несмотря на то что подобное происходило уже сотни раз Умеко была бледна как полотно, — Прощай… Дорогой.

По её щекам текли слёзы, но приложив всю свою волю я смог повернуть голову и встретиться взглядом с Мито.

В отличие от Умеко она держалась стойко и спокойно, но эмоции… Она не была готова к подобному, вот только едва ли вообще к такому можно подготовиться.

— Я… — вскинулась было Принцесса Узумаки, но тут же замолкла и лишь когда на её плечо легла маленькая ладошка Умеко она, едва ворочая языком, смогла произнести:

— Прощай… Любимый.

— И вы прощайте.

Сказав эти три слова я тут же развернулся и направился к выходу. Я всегда поступал именно так, но… Когда створки ворот уже были распахнуты я остановился и прошептал:

— Я вернусь. Обещаю.

И лишь затем покинул родной дом.

Надежда — глупое чувство. Я считал и считаю так по сей день. Но как я уже сказал одному юнцу — мой взгляд на мир не обязательно должен быть единственно верным. Да и даже если я всё-таки прав, из любого правила бывают исключения, и порой глупое и бессмысленное чувство именно то что нужно для того чтобы идти вперёд.

Пять месяцев спустя

Кэтсеро равнодушно смотрел на то как несколько новичков в его отряде изливают содержимое своих желудков прямо на землю.

Да уж, когда ему обещали усиление речь шла о матёрых воинах, а не об этих салагах. Впрочем другие ловчие партии и этого не имели, так что жаловаться было грешно.

Отвернув в голову от всё ещё переводящих казённые харчи юнцов, старый шиноби вновь обратил взор на деревню… вернее на то что от неё осталось.