Перемещенный - Вячеслав Вигриян

Он бросил взгляд на лежащего чуть в стороне оберста и мысленно чертыхнулся: крови с того натекло как с кабана. Ругаясь на чем свет стоит, Степан отодвинул его в сторону, кое-как замаскировал кровавую лужу копнами свежесорванной травы. Огляделся, до упора напрягая слух. Вроде все тихо. Похоже, маты его и звуки борьбы не привлекли ничьего внимания. Забросил на плечо окровавленное тело оберста, даже не потрудившись вытащить пистолет у него из кобуры, медленно, шатаясь, побрел к своим. Сейчас его одолевала слабость, из головы не выходил образ убитой женщины.

Степана уже давно ждали. Клекрий, издали заприметив его добычу, буквально лоснился от удовольствия. Словно кот, в масленицу сожравший безвозбранно кадушку сметаны. Тем не менее, когда Степан приблизился, нацепил на себя недовольную мину.

— Ну что опять не так? Почему нос повесил?

— Негоже аки лосяра сквозь дебри ломиться. А ежели почует кто? Али мозги свои последние на ветках оставил?

Препираться со старостой не было ни сил, ни желания. Хотелось одного: чтобы его оставили наконец на какое-то время в покое. А потому молча перебросил свою ношу на плечо самого рослого воропника, да пристроился замыкающим в их цепочке. О том, что на самом деле случилось в лесу, Степан решил помалкивать. Не рассказывать никому, включая Варвару с Улушей. Пусть это будет его маленькая тайна. ЕГО ЛИЧНАЯ.

Оберста пытали, как говорится, всем миром. К делу подошли творчески, с огоньком. Сирти вообще народ весьма одаренный в этом плане. У плененного, как оказалось, челюсть была сломана в двух местах, все передние зубы выбиты и эти досадные мелочи, признаться, значительно мешали ведению продуктивного диалога. Какое-то время тот, будучи воздетым на дыбе, лишь мычал, пуская из уголков рта ручейки смешанной с кровью слюны, однако когда под ногами его весело затрещал, разгораясь, небольшой костерок, оберст стал на редкость приятным собеседником. Рассказал все, что надо и не надо.

Итак, что же узнал от плененного оберста Степан? На их пути, оказывается, стояла полностью укомплектованная, «свежая» пехотная дивизия, носящая гордое имя «Фельдхернхалле» и имеющая порядковый номер двести восемнадцать. Входили в дивизию три стрелковых полка общей численностью в двенадцать тысяч шестьдесят семь человек включая штаб, медслужбу, тыловую службу, службу снабжения, разведбатальон. Каждый стрелковый полк имел в своем распоряжении батарею 120 миллиметровых минометов. Совсем неплохо, если разобраться. Любознательного Степана интересовала каждая мелочь. В особенности — сама структура дивизии, начиная от самого малого — взвода и заканчивая стрелковым полком.

Численность взвода стрелковой дивизии Империи, исходя из путаных пояснений пленного, составляет сорок девять человек. Из них один офицер, шесть унтер-офицеров, сорок два солдата. Основа взвода — четыре стрелковых отделения по десять человек в каждом. Из снаряжения в распоряжении каждого взвода имеется один фургон, двенадцать пистолетов системы «Вальтер», пять автоматов, тридцать три винтовки, четыре ручных пулемета, один пятидесятимиллиметровый миномет. Три таких вот стандартных взвода и составляют роту. Вдобавок к ним в каждой роте существует так же группа управления, отдел подвоза продовольствия, тыловое конное вещевое отделение. То, чем занимается каждый из вышеперечисленных отделов, Степан выпрашивать не стал — здесь и так все ясно исходя из названий.

Заметив, что язык оберста заплетается и он потихоньку начинает терять связь с реальностью, приказал затушить костер, а обожженные ноги его окатить холодной водой, давая тем самым бедняге хотя бы временное облегчение.

— Что еще вы хотите узнать? — голос у оберста ломается, глаза подобострастно всматриваются в лицо своего мучителя.

Странное дело: за эти маленькие поблажки он сейчас благодарен Степану настолько, что готов даже выложить как на духу всю подноготную собственной прабабушки. А ведь если разобраться, то именно он, этот стоящий перед ним верзила с потухшими глазами, и есть виновник всех его злоключений. Но оберст этого не понимает, оберсту в этот переломный момент в его жизни нужно сейчас только одно: лишь небольшую толику сострадания. Временами так бывает. Наперекор всякой логике между палачом и жертвой возникает вдруг крепкая эмоциональная связь, разрушить которую в состоянии разве что сама смерть. Похожие отношения зачастую можно наблюдать между попом, истинным служителем церкви, и пришедшим исповедаться в нее прихожанином.

— Сколько стрелковых рот в общем насчитывает ваша дивизия? Каково суммарное количество вооружения и сопутствующих ей транспортных средств?

— Двадцать семь. Винтовок одиннадцать тысяч пятьсот единиц. Станковых пулеметов — сто сорок два. Ручных — четыреста тридцать четыре. Пятьсот шестьдесят семь автоматов, пятьдесят четыре пятидесятимиллиметровых миномета, сто шестьдесят один стодвадцатимиллиметровый миномет. Три тысячи двести сорок транспортных фургонов. Сколько пистолетов — не помню, но могу точно подсчитать их количество. Для этого мне понадобится ручка и бумага. Весь старший и младший офицерский состав вооружен ими в дополнение к автоматам. Минометные расчеты так же имеют на своем вооружении пистолеты.

— Спасибо, не стоит, — теперь уже Степан не испытывал по отношению к оберсту ненависти.

Ему еще о многом хотелось спросить — какова численность разведбата например, но, поразмыслив какое-то время, он пришел к выводу, что вопросы эти были по сути своей скорее второстепенными и не требовали немедленного ответа. Тем более, что оберст доходил. Лицо его побледнело, голова то и дело норовила склониться книзу, лишь каким-то чудом он все еще продолжал удерживать ее на весу. Похоже, болевой шок сделал-таки свое черное дело, и сердце плененного им имперца начинало давать перебои.

Повинуясь его знаку, один из воинов взмахнул серпаком. Степан не позволил себе отвернуться, этот обычный по общечеловеческим меркам поступок несомненно был бы расценен сиртями, как проявление слабости, недостойной истинного вождя. Брызнула во все стороны кровь и воины одобрительно загудели. Удар и правда получился мастерским. Голова убиенного подкатилась в аккурат к ногам Степана, устремив на него взгляд немигающих глаз, которые до конца еще не успела покинуть жизнь.

Неимоверным усилием воли Степан заставил себя посмотреть в них, затем развернулся и неспешной походкой покинул место казни. Сейчас, как никогда раньше, ему отчаянно хотелось побыть одному. Обмозговать, разложить по полочкам полученную информацию и затем, исходя из этих данных, решить что же теперь следует делать дальше. Да и вообще: расслабиться, попробовать изгнать из памяти ту картину, которая все еще продолжала стоять у него перед глазами.

Время близилось к полуночи, когда Степан вернулся к совету старейшин родов, возглавляемому Клекрием. Как ни странно, его ждали. Никто не покинул своего места, никто не ушел по своим делам. Стоило ему войти в центр круга, как все обсуждения и разговоры тотчас же смолкли и наступила тишина, нарушаемая лишь вскриками ночных обитателей.

— Что надумал? — глаз Клекрия не было видно, выражения лица тоже не разобрать.

— Напасть надо первыми. Чем раньше, тем лучше. Желательно успеть до рассвета.

Степан не стал пояснять сиртям почему он решил поступить именно так. На самом же деле существовало тому несколько объективных причин. Первой, и, пожалуй, наиболее значимой, было наличие у врага такого большого количества минометов. Он прекрасно представлял себе истинные возможности трех батарей стодвадцатимиллиметровых минометов. Даже если не брать в расчет наличие еще и пятидесятимиллиметровых минометов, расклад получался совершенно удручающим. При свете дня они могли если и не решить бой, то нанести воинству сиртей такой непоправимый урон, который одним махом перечеркнет все его дальнейшие планы. Второй причиной было взятие «языка». Если отсутствие оберста и его девушки до сих пор все еще не было замечено, все равно наверняка это произойдет в самом ближайшем будущем. Враг насторожится, удвоит бдительность, а это уже ни в какие ворота не лезет. Степан всегда считал, что нельзя упускать инициативу в бою. Пусть враг сам приспосабливается, вынужденно реагирует на твои действия, но уж никак не наоборот. Напал первым, напал внезапно в нужное время в нужном месте — и шансы твои на победу возрастают в геометрической прогрессии. Это закон. Незыблемый, как сама материя Вселенной.

— Правильно мыслишь. Мы сами так и порешили, единогласно. Тебя только ждали. Думали, дельного может чего присоветуешь.

— Выступать надо, причем немедля. Дельное по дороге присоветую.

— Как скажешь.

Вопреки ожиданиям Степана, Клекрий даже и не подумал возражать. Кряхтя, по-стариковски, поднялся со своего места, размял затекшие ноги: