Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он покачал головой с озадаченным и недоверчивым видом и призадумался.
– Говорите, ваш брат продолжает принимать лекарство? Но зачем? Насколько я понимаю, все симптомы, на которые жаловался Фрэнсис, давно исчезли; к чему препарат, если пациент вполне здоров? И кстати, откуда вы получаете снадобье? От Сэйса? Никого туда не посылаю; старик становится небрежным. Сопроводите меня в аптеку, надо переговорить с хозяином.
Мы отправились к старику Сэйсу вдвоем; он знал доктора Хабердена и был вполне готов предоставить любые сведения.
– Полагаю, вы уже несколько недель посылаете мистеру Лестеру препарат согласно рецепту, который выписал я, – сказал доктор, протягивая старику исчерканный карандашом клочок бумаги.
Фармацевт, трепеща от неопределенности, нацепил большие очки и взял рецепт дрожащей рукой.
– О да, – сказал он, – вещество почти закончилось; оно довольно редкое и лежало у меня в кладовой уже давно. Надо заказать еще, если мистер Лестер намерен продолжать в том же духе.
– С вашего позволения, хотелось бы взглянуть, – сказал Хаберден, и аптекарь принес стеклянную бутыль.
Доктор вынул пробку, понюхал содержимое и бросил на старика странный взгляд.
– Где вы это взяли? И что оно такое? Начнем с того, мистер Сэйс, что я не это прописал. Да-да, вижу надпись на этикетке – но, говорю вам, это какой-то совсем другой препарат.
– Он у меня давно, – в ужасе пролепетал старик. – Я купил его в заведении Бербеджа обычным способом. Его не часто прописывают, и у меня он лежит на полке вот уж несколько лет. Сами видите, осталось чуть-чуть.
– Лучше отдайте остаток, – решил Хаберден. – Боюсь, случилось кое-что нехорошее.
Мы молча вышли из аптеки; доктор держал под мышкой бутыль, аккуратно завернутую в бумагу.
– Доктор Хаберден, – проговорила я через некоторое время. – Доктор Хаберден!
– Да, – он бросил на меня угрюмый взгляд.
– Пожалуйста, объясните, что за вещество мой брат принимал дважды в день на протяжении последнего месяца с лишним.
– Честно говоря, мисс Лестер, я не знаю. Поговорим об этом у меня дома.
Дальше мы шли быстро и молча, пока не добрались до кабинета доктора Хабердена. Он попросил меня сесть и начал расхаживать по комнате, его лицо омрачилось – я догадалась, что причина весьма неординарна.
– Что ж, – проговорил он наконец, – все это очень странно; ваши тревоги вполне естественны, и должен признаться, на душе у меня отнюдь не спокойно. Если позволите, забудем о том, что вы мне говорили вчера вечером и сегодня утром, но факт остается фактом: на протяжении последних недель мистер Лестер насыщал свой организм снадобьем, которое я не в состоянии распознать. Говорю вам, я прописал другое лекарство; и что на самом деле находится в бутыли, еще предстоит выяснить.
Он развернул обертку, осторожно высыпал несколько крупинок белого порошка на лист бумаги и с любопытством уставился на вещество.
– Готов признать, с виду похоже на сульфат хинина; такие же хлопья. Но принюхайтесь.
Он протянул бутыль мне, и я склонилась над нею. Запах был чудно́й, тошнотворный, летучий и ошеломляющий, словно сильный анестетик.
– Отдам на анализ, – решил Хаберден. – У меня есть друг, который всю жизнь посвятил химии. От результата мы и оттолкнемся. Нет-нет; ни слова о другой проблеме, я не стану вас слушать; мой вам совет – выкиньте это из головы.
В тот вечер мой брат не отправился на свою обычную прогулку после ужина.
– Я отдал дань увлечениям юности, – проговорил он со странным смешком, – и должен вернуться к прежним обыкновениям. Толика юриспруденции – славный способ передохнуть после столь обильной порции удовольствий.
Он ухмыльнулся и вскоре ушел к себе. Его кисть все еще была забинтована.
Доктор Хаберден появился через несколько дней.
– Каких-либо существенных новостей нет, – сказал он. – Чемберс не в городе, так что я знаю о веществе не больше вашего. Но хотел бы повидаться с мистером Лестером, если он дома.
– Он у себя, – сказала я. – Сообщу ему, что вы пришли.
– Нет-нет, я сам подойду к нему; мы спокойно побеседуем наедине. Рискну предположить, что мы с вами подняли много шума из-за пустяковой проблемы; в конце концов, что бы это ни было за вещество, оно, похоже, пошло ему на пользу.
Доктор поднялся наверх, а я осталась в холле и услышала, как он постучался, как дверь открылась и закрылась; затем я провела в безмолвии час, и тишина становилась все более напряженной по мере того, как стрелки часов ползли по циферблату. Вот наверху опять резко стукнула дверь, и раздались шаги: доктор спустился по лестнице. Я услышала, как он пересек холл и приостановился у входной двери; с трудом вдохнула, ощущая боль в груди, увидела в зеркальце свое побелевшее лицо, и в тот же миг доктор вошел ко мне, замер у порога. В его глазах я увидела невыразимый ужас; он схватился одной рукой за спинку стула, чтобы не упасть, нижняя губа несчастного дрожала, словно у загнанной лошади, он какое-то время заикался и издавал нечленораздельные звуки, и лишь потом вновь обрел дар речи.
– Я его видел, – прошелестел доктор Хаберден, – я просидел в его комнате целый час. Господи! Я жив и в здравом уме! Я всю жизнь имел дело со смертью и пытался укреплять ветшающие руины хижины земной,[133] но такого… о нет, такого я не встречал… – и он спрятал лицо в ладонях, как будто хотел отгородиться от того, что все еще видел пред собой.
– Мисс Лестер, не посылайте за мной больше, – проговорил доктор Хаберден, когда к нему отчасти вернулось самообладание. – С тем, что происходит в этих стенах, мне не совладать. Прощайте.
Я проследила за ним взглядом, пока он спускался по ступенькам крыльца, пошатываясь, и удалялся по тротуару в направлении своего дома, и мне показалось, что с утра он постарел на десять лет.
Мой брат не покинул свою комнату. Он крикнул – и я с трудом узнала его голос, – что очень занят и просит оставлять еду у порога; я отдала слугам соответствующее распоряжение. С того дня капризная концепция, именуемая «время», перестала существовать для меня; я жила в перманентном ужасе, механически занимаясь домашними делами и общаясь со слугами при помощи кратких, абсолютно необходимых фраз. Время от времени я выходила из дома, чтобы пару часов побродить по улицам, и возвращалась; но независимо от того, пребывала ли я снаружи или внутри, дух мой витал у запертой двери на втором
