Дом душ - Артур Ллевелин Мэйчен

воспитан с верой в рыцарство, и я всегда старался помнить традиции гордых предков. Доверьтесь мне и не сомневайтесь в моем умении хранить тайны, а также в моей помощи, если таковая окажется возможной.

– Сэр, не стану тратить ваше время, – безусловно, ценное – на бессмысленную болтовню. Узнайте же, что я беглянка и скрываюсь здесь; я отдаю себя в ваши руки; вам надо лишь описать мои черты, и безжалостный враг схватит меня.

От такого поворота мистер Дайсон на миг растерялся, но затем вновь пообещал молчать и заверил, что станет подлинным воплощением таинственности.

– Славно, – сказала дама. – В вашем красноречии чувствуется восхитительное восточное рвение. Прежде всего, развею ваше заблуждение: я не вдова. Это угрюмое облачение навязано мне стечением обстоятельств; проще говоря, я сочла маскарад целесообразным. В этом доме проживает ваш друг, мистер Рассел? Он показался мне застенчивым и замкнутым по натуре.

– Прошу прощения, мадам, – мягко возразил Дайсон, – он не застенчив, он реалист; возможно, вы знаете, что ни один картезианец не в силах подражать аскетическому уединению, в которое любят погружаться писатели-реалисты. Такой у них способ наблюдения за человеческой природой.

– Надо же, – сказала дама. – Впрочем, хоть это и интересно, к делу не относится. Я должна поведать вам свою историю.

С этими словами молодая леди рассказала Дайсону

Повесть о белом порошке

Моя фамилия Лестер; мой отец, генерал-майор Вин Лестер, выдающийся офицер-артиллерист, скончался пять лет назад от осложнений печеночного недуга, приобретенного в смертоносном климате Индии. Год спустя мой единственный брат, Фрэнсис, вернулся домой, с блеском отучившись в университете, и с решимостью отшельника принялся изучать воистину грандиозные легенды юридических карт. Фрэнсис как будто испытывал полнейшее безразличие ко всему, что можно назвать удовольствием; он был красивее большинства мужчин, обладал веселым нравом и остроумием ваганта, но сторонился общества и заперся в большой комнате на верхнем этаже дома, чтобы сделаться адвокатом. Поначалу его режим дня включал десять часов усердного чтения; с первых лучей солнца на востоке и до позднего вечера он сидел за книгами взаперти, прерываясь лишь на полчаса, чтобы пообедать со мной, как будто жалея о каждой бесцельно потраченной секунде, а когда начинало смеркаться, выходил на короткую прогулку. Я подумала, что подобное неуемное прилежание может нанести вред, и попыталась украдкой отвлечь брата от непостижимо сложных учебников, но его рвение не ослабело, а увеличилось, и он стал уделять учебе еще больше часов каждый день. Я поговорила с ним серьезно, предложила время от времени отдыхать, хотя бы проводя вечер за спокойным чтением безобидной беллетристики; но Фрэнсис рассмеялся и сказал, что, когда ему хочется развлечься, он читает о феодальном землевладении, а предложение пойти в театр или уехать куда-нибудь на месяц, чтобы подышать свежим воздухом, стали для него предметом издевок. Я призналась, что выглядел он хорошо и как будто не пострадал от своего усердия, но я понимала, что подобный противоестественный труд в конце концов возьмет реванш – так оно и вышло. В глазах Фрэнсиса появилась смутная тревога, он сделался вялым и в итоге признался, что его здоровье больше не идеально; по словам брата, его беспокоило головокружение, время от времени по ночам он просыпался от кошмаров, испуганный и в холодном, как лед, поту.

– Я забочусь о себе, – сказал он, – так что не переживай; весь вчерашний день бездельничал, откинувшись на спинку того удобного кресла, которое ты мне предоставила, и записывая всякую чушь на листе бумаги. Нет-нет, я больше не буду так напрягаться; через неделю-две приду в себя, можешь не сомневаться.

И все же, несмотря на все заверения, я видела, что ему не стало лучше, а совсем наоборот; он входил в гостиную со скорбной миной, подавленный, и пытался принять радостный вид, когда замечал, что я на него смотрю; я считала такие симптомы дурным предзнаменованием и меня пугала нервозность его жестов, его непостижимые взгляды. Во многом вопреки воле брата я вынудила его обратиться за медицинской помощью, и Фрэнсис с весьма недовольным видом вызвал нашего старого семейного врача.

Осмотрев пациента, доктор Хаберден решил меня подбодрить.

– На самом деле не случилось ничего серьезного, – сообщил он. – Несомненно, Фрэнсис чересчур усердно читает и ест наспех, а потом торопится опять сесть за книги – отсюда естественным образом проистекают некоторые проблемы с пищеварением и небольшое расстройство нервной системы. Но я думаю – да, мисс Лестер, я действительно в этом убежден, – что мы сможем все уладить. Я выписал ему весьма эффективный препарат. И вам не стоит беспокоиться.

Брат настоял, чтобы лекарство заказали в аптеке по соседству. Это было чудное и старомодное заведение, лишенное нарочитых заигрываний с покупателем и расчетливой роскоши витрин и полок, которые придают современным аптекам такой парадный вид; однако старичок-аптекарь нравился Фрэнсису, который верил в безупречную чистоту его лекарственных средств. В должный срок мы получили препарат, и я позаботилась о том, чтобы брат принимал его регулярно, после обеда и ужина. Это был с виду безобидный белый порошок, малую толику которого следовало растворить в стакане холодной воды. При помешивании он как будто исчезал, и жидкость вновь делалась прозрачной, бесцветной. Сперва казалось, что лечение идет Фрэнсису на пользу: признаки усталости исчезли с его лица, он сделался энергичным, каким ни разу не бывал после завершения учебы; весело рассуждал о грядущих переменах в жизни и признался мне, что тратил время впустую.

– Я слишком много часов уделил изучению права, – со смехом сказал он. – Думаю, ты спасла меня в самый последний момент. О да, я все равно стану лордом-канцлером, но буду помнить и о том, что надо радоваться жизни. Мы с тобой скоро поедем отдыхать в Париж и там развлечемся, держась подальше от Национальной библиотеки.

Я призналась, что в восторге от таких планов.

– Когда отправляемся? – спросила я. – Готова выехать послезавтра, если пожелаешь.

– Ах! Возможно, это будет немного преждевременно; в конце концов, я еще не изучил Лондон, – полагаю, красотам своей страны всегда следует отдавать предпочтение. Но мы уедем вместе через неделю или две, так что постарайся подтянуть свой французский. Я сам знаю только юридическую терминологию, которая, боюсь, не пригодится.

Мы как раз заканчивали ужинать, и он выпил свое лекарство с вожделением гуляки, которому налили вина из лучшей бочки.

– У него какой-то необычный вкус? – спросила я.

– Нет; я бы и не понял, что это не вода, – и с этими словами Фрэнсис встал из-за стола, начал бродить по комнате, словно в сомнениях относительно того, чем бы заняться.

– Может,