Пелопоннесская война - Дональд Каган

Причиной, по которой Алкивиад задержался у Гифия, было желание «разведать относительно возможности возвращения на родину – как относятся к нему в Афинах» (Ксенофонт, Греческая история I.4.11), и ею же в равной степени может объясняться все его поведение после отъезда из Геллеспонта. В частности, Алкивиад хотел дождаться результатов выборов стратегов, которые состоялись летом 407 г. до н. э. Их итоги могли лишь обнадежить его, ведь среди членов новой коллегии, имена которых дошли до нас, были его самый влиятельный сторонник Фрасибул и другие друзья, но при этом не числился никто из его врагов.

Тем не менее Алкивиад сохранял бдительность. С точки зрения закона он по-прежнему был преступником, к тому же проклятым на священнейших из религиозных церемоний. Стелы, на которых был записан его приговор и произнесенное в его адрес проклятие, стояли на Акрополе. Даже бросив якорь в Пирее, он какое-то время не сходил на берег, «опасаясь врагов, но, взобравшись на палубу, высматривал, не пришли ли его близкие. И только тогда, когда он заметил своего двоюродного брата Евриптолема, сына Писианакта, а вместе с ним и прочих родственников и друзей, он, наконец, сошел с корабля и поднялся в город, причем сопровождавшие его приготовились к защите на случай нападения» (Ксенофонт, Греческая история I.4.18–19). Однако защита не понадобилась. Огромная толпа людей, собравшаяся на берегу, встретила Алкивиада восторженными возгласами и поздравлениями. После того как он сошел на берег, люди бежали к нему, выкрикивая его имя, и украшали его венками в ознаменование его победы. Было немало споров о том, во что обошлось афинянам его отсутствие, и многие утверждали, что афиняне сумели бы восторжествовать на Сицилии, если бы походом продолжал руководить Алкивиад. Он спас афинян, находившихся в отчаянном положении, и «не только вернул родине владычество на море, но явил ее повсюду победительницей и в пеших сражениях» (Плутарх, Алкивиад 32.4).

Несмотря на этот теплый прием, Алкивиад все же посчитал нужным прийти в Совет и на собрание и представить формальную защиту от старых обвинений. Он заявил о своей невиновности в святотатстве, в котором его ранее подозревали, и посетовал на постигшие его несчастья. Проявив сдержанность, он не возложил вину за них на конкретных людей или на народ в целом, но приписал случившееся с ним своему невезению и козням некоего злого демона, который неотступно его преследовал. Далее он обратился к великолепным перспективам, которые сулило будущее, показал тщетность надежд врага и наполнил сердца афинян уверенностью, как это удавалось ему в прежние времена.

Он добился безусловного успеха. Никто не вспоминал о его прошлых неприятностях и не оспаривал то, что предлагал он и его соратники. Афиняне сняли с него все обвинения, вернули конфискованную собственность, приказали жрецам отменить призванные на его голову проклятия и сбросили в море стелы, на которых были записаны его приговор и прочие предпринятые против него действия. Народ наградил его золотыми венками и назначил главнокомандующим (стратегом-автократором), чьи полномочия распространялись как на сухопутные, так и на морские силы.

Но даже теперь, на вершине популярности, не всё у Алкивиада складывалось хорошо. Феодор, верховный жрец мистерий, нехотя подчинился приказу о снятии наложенного на Алкивиада проклятия, сказав: «Ежели он ни в чем не повинен перед государством, стало быть, и я не призывал на его голову никаких бедствий» (Плутарх, Алкивиад 33.3). Эта оговорка, без сомнения, отражала подозрения и недоброжелательность, по-прежнему имевшиеся у некоторых афинян. В 407 г. до н. э. эти люди составляли незначительное меньшинство, но при этом служили напоминанием о том, что положение Алкивиада остается прочным ровно до тех пор, пока ему сопутствует удача. Некоторые даже усматривали недобрый знак в том, что Алкивиад вернулся в Афины в день проведения религиозной церемонии под названием Плинтерии. В ходе этой церемонии происходило снятие и омовение одежд древней деревянной статуи Афины Полиады, а сама статуя скрывалась от человеческих глаз. Этот день считался самым злосчастным в году для любых важных начинаний. По сообщению Плутарха, все выглядело так, будто богиня не пожелала благосклонно приветствовать Алкивиада, а укрылась от него и не допустила к себе. Ксенофонт пишет, что время его прибытия показалось некоторым афинянам дурным предзнаменованием как для него самого, так и для государства. Лишь немногие придали серьезное значение этому совпадению, но недруги Алкивиада сохранили его в памяти, чтобы использовать в будущем. Нельзя не увидеть некоторой иронии в том, что Алкивиад, столь тщательно готовившийся к своему приезду в Афины, забыл о священном дне. Его старый соперник Никий никогда не допустил бы подобной ошибки.

Возможно, свой первый значимый шаг после возвращения Алкивиад предпринял как раз для того, чтобы развеять это негативное впечатление. Празднество, связанное с Элевсинскими мистериями, было, пожалуй, самым торжественным и зрелищным событием в афинском религиозном календаре. Традиционно каждый год священная процессия проходила расстояние в двадцать три километра до Элевсина, расположенного недалеко от северо-западного рубежа Аттики. Посвященные в мистерии несли предметы культа Деметры вместе с изображением Иакха, который представал в образе божественного юноши с факелом в руках, прислуживающего богиням Деметре и Персефоне. На посвященных были миртовые венки, на жрецах – богато украшенные одеяния, а всю церемонию сопровождали звуки флейт, лир и исполняемых хором гимнов. Правда, в последние годы наличие спартанского укрепления и войска в Декелее делало проведение процессий невозможным, и в 413 г. до н. э. посвященные были вынуждены передвигаться по морю, без блеска и великолепия, которые были важной составной частью ритуала.

Алкивиад, тонко чувствовавший значение эффектного жеста, увидел шанс покончить со своими религиозными осложнениями одним смелым ударом. Спросив совета у соответствующих жрецов, он решил принять участие в знаменательной процессии, которую предстояло провести в традиционной манере. Под защитой караулов и вооруженной стражи, сопровождаемые самим Алкивиадом, празднующие двинулись по священной дороге. Они без происшествий достигли Элевсина и вернулись пешком тем же путем. Это зрелищное действо, представленное как акт благочестия, помогло рассеять религиозные подозрения, а как демонстрация военной доблести и отваги оно оправдало факт вручения Алкивиаду чрезвычайных полномочий и подняло боевой дух афинского войска. В политическом отношении это был мастерский ход. Никакой другой публичный шаг за все время великого агитационного соперничества между Алкивиадом и Никием не мог сравниться с этим по точности выбранного момента и по силе произведенного впечатления. Алкивиад вернулся в Афины, чтобы насладиться местью.

ГЛАВА 35

КИР, ЛИСАНДР И ПАДЕНИЕ АЛКИВИАДА

(408–406 ГГ. ДО Н.Э.)

Победа на Геллеспонте позволила афинянам переключить свое внимание на ионийский и эгейский театры боевых действий. Именно там, по их расчетам, должна была состояться заключительная фаза победоносной войны. После великолепного элевсинского шествия народное собрание постановило передать Алкивиаду командование войском, насчитывавшим 100 трирем, 1500 гоплитов и 150 всадников. В помощь ему назначались стратеги Аристократ, Адимант и Конон, каждого из которых он отобрал лично. В октябре с этими внушительными силами они направились в Эгеиду, чтобы вернуть под власть Афин территории, которые еще оставались в руках врага. В их числе были такие значимые ионийские города, как Милет и Эфес, а также острова: крупные, как Хиос, и выгодно расположенные, как Андрос и Тенос. В ходе экспедиции стратеги намеревались восстановить афинскую гегемонию, увеличить основные финансовые поступления и, если удастся, сокрушить спартанский флот и убедить Персию выйти из войны.

НА СМЕНУ ТИССАФЕРНУ ПРИХОДИТ ЦАРЕВИЧ КИР

Однако все те месяцы, пока афиняне бездействовали, спартанцы усердно отстраивали свой флот, в конечном итоге доведя его численность до семидесяти трирем. Неменьшее значение имели и перемены в руководстве противника. Царь Дарий отстранил от командования Тиссаферна, дискредитированного своей ссорой со спартанцами и явным провалом проводимой им политики. На его место был назначен младший сын царя Кир, а Тиссаферну в управление была передана менее важная провинция Кария. Решение было весьма примечательным, ведь Киру еще не исполнилось и семнадцати лет, а среди возможных кандидатов было множество более опытных людей, включая его старшего брата. Тем не менее выбор Великого царя пал на этого неподготовленного юношу. Кир прибыл в Сарды с титулом карана (владыки или правителя) западноанатолийской сатрапии и полномочиями, распространявшимися на Лидию, Великую Фригию и Каппадокию в придачу к верховному командованию в Ионии. Дарий пошел на это неожиданное назначение под влиянием своей жены Парисатиды, которая недолюбливала их старшего сына Арсака.

Юный царевич и его мать добивались,