Святая, смешная, грешная - Виктор Ермаков

– Мне нужна одна гарантия – что ты будешь со мной. Всё остальное я постараюсь преодолеть. Ты помнишь, что я сказала тебе много месяцев назад? Проиграешь ты это дело или выиграешь, я всегда буду рядом. Не брошу, не предам, не уйду. Запомни эти слова, Костя. Поверь мне, они очень дорогого стоят.

Костя встал и, обняв меня, стал целовать мои соленые губы, лицо, прижимаясь ко мне своей небритой щекой.

– Костя, я хочу домой, хочу лечь в постель. Слишком долгий и напряженный был день.

«Удивительно, но как всего один-единственный день может перевернуть всю твою жизнь, – думала я, медленно идя с Костей под руку. – Засыпая вчера вечером, я представляла наш беззаботный отдых, горячий песок, ласковое солнце и море… Утром проснулась в постели одна, а через полчаса уже знала, что нас двое. Потом, привезя меня из гинекологии к маме, Костя уезжал счастливым, оптимистичным, уверенным. Наступил вечер, и он вернулся раздавленным, потерянным, убитым. Ах, наша жизнь, наша жизнь, какие ещё испытания ты приготовила?»

Прощаясь у подъезда, мы постояли молча, прижавшись друг к другу.

– Кать, я вчера сделал несколько звонков по поводу больницы, куда тебе лучше лечь на сохранение.

– Спасибо, Костя, мама уже договорилась с доктором. Это её знакомая. Думаю, не стоит искать какой-то другой вариант. Завтра она ждёт нас.

– Ну, если ты уверена, что это то, что нужно, то я не против. А во сколько нужно быть там? Я хочу отвезти тебя.

– Знаешь, мама завтра вечером уезжает на несколько дней в командировку, и она хочет отвезти меня сама. Познакомить с врачом, то да сё, договориться, чтобы палата была получше да посвободнее. А когда я устроюсь, узнаю, что врач назначит, может, лекарства какие-то понадобятся или ещё что-то… Мы с тобой созвонимся, и ты приедешь. Давай так?

– Ладно, хорошо. Тогда ты сама, как только устроишься там, позвони мне, я буду ждать. Всё, моя дорогая, целую тебя, до завтра. Береги себя.

Тихий стук в дверь спальни разбудил меня.

– Как спалось, доча? Как чувствуешь себя? Я уже завтрак приготовила, сейчас покушаешь, и поедем. Нам к одиннадцати нужно быть в больнице.

Глава 17

– Присаживайся, Екатерина. Меня зовут Наталья Сергеевна, я заведующая отделением. Сейчас посмотрим, что тут у тебя в карточке, – приветливо улыбнулась женщина лет пятидесяти.

На ней был безупречно белый халат, голову венчала аккуратно уложенная причёска, а на кончик носа были нацеплены очки в тонкой золотой оправе.

– У нас как раз койка в трёхместной палате освободилась, – не отрываясь от чтения моей карточки, произнесла она. – Сейчас придёт медсестра, проводит тебя в палату. Нужно будет сдать общий анализ мочи, крови… В общем, сестра тебе всё расскажет. Результаты будут готовы завтра, и мы сразу займёмся тобой. Поколем спазмолитики, магнезий сульфат, поделаем процедуры… Всё, Катя, будет в порядке, – сказала Наталья Сергеевна, с улыбкой посмотрев на меня поверх своих очков.

Где-то совсем рядом тихо звонил телефон. Не открывая глаз, стала шарить по столешнице тумбочки, пытаясь найти его. Затем, открыв выдвижной ящик, запустила туда руку и наощупь накрыла его. Отвечать совсем не хотелось. Кто мог звонить? Костя? Нет, не думаю. И хотя в душе понимала, что только ради его звонка не отключала телефон, но… Не уверена, позвони он сейчас, стала бы говорить с ним? Просто хотела, чтобы он позвонил и всё. А лучше приехал. Без звонка. Просто вошел в палату со своей улыбкой, такой родной и желанной, и всё встало бы на свои места. Но что-то там, глубоко внутри, у самого сердца, кольнув, говорило: «Прежнего уже ничего не будет». Настойчивый звонок напомнил, что кто-то там, на другом конце, ожидает моего ответа. Чуть приоткрыв прищуренный глаз, увидела на экране высвечивающийся мамин номер. Нажав кнопку и поднеся телефон к уху, услышала её голос. Такой родной и далёкий.

– Алло, Кать… Не разбудила? У вас же вечер, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнёс её голос, и тут же, не дав ответить: Ну, как вы там? Что нового доктор сказал? Была сегодня у Натальи Сергеевны? Очень хороший гинеколог. Очень. Специалист от Бога. И очень душевная.

Мама явно была настроена на долгий монолог. Боясь разрыдаться в трубку, я промямлила нарочито сонным голосом:

«Мам, я спать хочу. Давай утром созвонимся? Ты когда в Москву возвращаешься? В следующий понедельник? Ну всё, мам, созвонимся, я сплю. Целую. Да, всё нормально. Всё. Не беспокойся.

Нажав кнопку отбоя, я положила мобильник под подушку. Нет, спать не хотелось, просто какое-то настроение… Ну… Не очень. Вернее, совсем-совсем не очень. Как-то странно закончился вчера разговор с Костей… А сегодня вообще не звонил. Нет, что-то не то. За всё время, что мы вместе, я уже научилась понимать его с полуслова. По взгляду. Интонации. По тому, как он улыбается, говорит, целует меня… Я чувствовала его, знала. Знала его манеры и желания, знала, о чём он думает и о чём мечтает… Мои мысли чередой проносились в голове, выхватывая встречу за встречей, месяц за месяцем. «Стоп, Катя, ну откуда такая уверенность в том, что так хорошо его знаешь? Люди живут по полжизни вместе и то не могут такого сказать. А тут чуть больше года, и уже всё? Знаешь его на сто процентов?»

Где-то там, далеко, стали всплывать нюансы, события, поступки, заставляя меня по-другому взглянуть на всё происходящее. Червоточина сомнений расползалась, как раковая опухоль, съедая, казалось бы, незыблемую ещё вчера уверенность. В голове всплывали вопросы, на которые не находилось однозначных ответов. Вопросы, вопросы… Сомнения, сомнения… Почему сегодня? Почему не вчера? Ведь ещё вчера находились объяснения всему, во что хотелось верить. Любые его слова принимались на веру и не подлежали сомнениям. Видимо, так мы устроены. Когда любишь, на глазах словно розовые очки, и мы не готовы снимать их до тех пор, пока на стёклах не появятся царапины… Царапины безразличия и холода, измен и предательств. И даже тогда мы хотим верить: «Вот сейчас я сниму их, протру, и всё вернётся!» Вернётся цвет, яркость – цвет любви и яркость встреч, цвет настроения и цвет жизни. Да, возможно, вернётся цвет, но как часто с обретением этого иллюзорного цвета мы теряем способность различать, где настоящее, а где мнимое, часто путая желания и действительность. Мы становимся слепыми. Настолько слепыми, что не видим, что происходит в метре от нас. И даже твои лучшие подруги могут сколько угодно кричать тебе: «Сними свои розовые очки, оглянись!» – сдабривая это рассказами, где, с кем, когда его видели… Но когда ты влюблена, всё это не для тебя, не для твоих ушей.

И только кожей почувствовав скрежет стекла твоих розовых очков, растоптанных его каблуками, когда их осколки ранят твоё сердце, ты вдруг начинаешь всё видеть. «Боже… Как же я была слепа!» В памяти тут же всплывают десятки не связанных ещё вчера мелочей, поступков, событий, выстраиваясь в логическую цепочку твоих выводов и прозрения… Запах не твоих духов или полоска чужой помады, оставленная на галстуке или вороте его сорочки, конечно же, его толстой и страшной бухгалтершей, танцующей с ним вчера на корпоративе, ночные смс-ки, которые были тут же удалены с притворным ворчанием: «Блин, Пашка. Как выпьет, постоянно поговорить тянет». Ещё вчера любое из этих объяснений казалось бы мне логичным и не подлежащим сомнению. Сейчас, лежа в кровати с закрытыми глазами, я пыталась включить всю свою логику.