Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

А если направить корабль направо, на запад, то начинался куда более долгий путь. Скалы и дикие леса по берегу, незнакомые мне города и острова, и снова бесконечная вода, похожая на барханы – но живые, которые бегут один за другим и грозят поглотить твой корабль. Наконец – порты, Убуллах или Басра, далее вверх по реке к Круглому городу, и уже от него, привычными караванами – по горам и долинам Персии, в спокойный ныне Мерв, потом – в Бухару и, наконец, – в ставший для меня почти сказкой Самарканд.

Я смотрел на непрерывный бег воды и мысленно повторял своё письмо: «Дорогой мой брат, прости за неприятности, которые доставило тебе моё исчезновение. Чтобы ты убедился, что это именно я вернулся из иного мира в наш, вспомни следы зубов на правой ягодице прекрасной дочери Зарины. Немногие знали об этом следе, кроме нас с тобой. И подумай о том, что теперь ещё меньше людей знает, что стало с этими следами».

Я смотрел на мачты и свёрнутые тяжёлые паруса кораблей и вспоминал её, нашу с Аспанаком общую подругу полной диких фантазий юности. Следы от зубов моего брата – результат идиотского спора, который прекрасная персиянка проиграла и мужественно выдержала испытание. О чём, по понятным причинам, знали действительно немногие. А вот вторая фраза, увы, несла более грустный смысл: где теперь не только забытые следы чьих-то там зубов, но её кожа, состоявшая, кажется, из одних только веснушек, где её волнистые тёмно-рыжие волосы до пояса и глаза цвета корицы? Среди каких барханов и камней белеют кости прекрасной женщины-воина, посланной нашим домом раздувать бунт в Хорасане, к мятежному Абу Муслиму, и исчезнувшей там без следа, сколько ни искал я её потом среди гор и камней, в сёлах, городах и на рынках рабов?

«Я хотел бы ещё раз извиниться перед тобой за то, о чём сейчас попрошу, – продолжал я вспоминать письмо, которое начал мысленно составлять ещё во время своей долгой дороги на юг. – Пусть наш с тобой общий смуглый друг делает то, зачем он сюда был послан, – а мне, впервые за эти нелёгкие годы, хотелось бы немногого: отдохнуть. Построить свой дом в этом городе, жить в нём с женщиной, равной которой нет во всей Поднебесной империи. И, конечно, временами приезжать в наш с тобой город. А потом, когда я отдохну, – кто знает… Простишь ли ты мне такую слабость?»

А ещё я с усмешкой вспоминал мешок с глупыми камнями – подарками неудачливого охотника, который я, вместе с письмом, небрежно бросил Амихраману со словами: заодно попросите, дружочек мой, брата выяснить, на что это годится.

Камни – любые камни – это был наш с братом давний опознавательный знак, говоривший: возможны проблемы со стороны своих. Если же камень был послан один, то это означало, что кто-то из наших работает уже не на нас…

В принципе Амихраман вёл себя со мной безупречно – он ведь был умным молодым человеком. Он часто возникал – по привычке, как бы из облака пыли, – у пристаней в порту, находя меня там самым мистическим образом, чтобы вежливо рассказать мне о новых идеях, товарах и сделках моего торгового дома. Он не подавал ни малейшего повода к сомнениям в том, что если я отдам распоряжение – или, например, опустошу его кассу для строительства моего дома, – то он подчинится мгновенно. Я же доверял своей интуиции, говорившей, что если какой-то человек кажется тебе безупречным, то надо быть поосторожнее и не лезть в его дела, не имея более весомого оружия, чем славное имя. Так и продолжался наш с Амихраманом танец вежливости, к полному одобрению Сангака.

А Ян, окончательно сменившая своё имя на Юй («яшма, а не рыба»,– огрызалась она на мои шутки), тем временем была занята кое-чем другим. Она разрывалась между Меванчей и её крикливым наследником, нашим будущим домом и походами по книжным лавкам Гуанчжоу, совместно со своей новой подругой – супругой ревизора судов. Она и приносила мне новости с севера.

О недавнем страшном поражении у Чэньдао, где империя бросила против конных лучников Ань Лушаня новинку, хорошо забытую со времён У-ди: стрелков в колесницах, запряжённых буйволами. На снегу остались тысячи солдат Ли Хэна, павшие в результате тотального хаоса и неразберихи. А также новости о не менее страшном поражении нового императора при Циньфане. Но я знал, что победа всё равно будет – эту победу ему обеспечили ещё прошлогодние манёвры Ли Гуанби и Го Цзыи, благодаря которым земли к западу от Жёлтой реки, с пасущимися там лошадьми, были, наконец, заблокированы имперцами. Мятеж не захлебнулся – он просто застрял на мёртвой точке.

Оставался он на ней и после того, как в конце холодного первого месяца в палатку окончательно ослепшего и обезумевшего, вслепую рубившего слуг и адъютантов Ань Лушаня вошли его советник Янь Чжуан и евнух Ли Чжуэр, зарезали полководца (прощай, несчастный Рокшан), а затем объявили слабоумного сына покойного его наследником. А реальный преемник великого мятежника, генерал Ши Сымин, после этого начал наступление к северу от Жёлтой реки, но с позором отступил в Фэньян.

Пришло время возвращать империи руины её разграбленной и изнасилованной столицы. Первым в неё ввезли «Отца императора», который затворился в каком-то павильоне среди разрушенных и сожжённых дворцов. («Говорят, он стал страшно жесток, казнит людей не хуже Ань Лушаня», – поёжившись, сообщила мне Ян.)

Впрочем, войной в переполняемом беженцами городе интересовались тогда все, а у Ян появился ещё свой, особый интерес. Она начала коллекционировать свитки. Причём те, героиней которых оказывалась она сама.

– Почитай, что они пишут,– помахала она очередным таким свитком в дешёвом картонном футляре с завязками. – Вот здесь, в конце.

И я в изумлении прочёл дышащее грустью описание очевидца: «Бледный, дряхлый император тянул её за руку, обливаясь слезами и не желая расставаться с ней. Гуйфэй повернулась и вышла в сопровождении охраны, Гао Лиши последовал за ними. В маленьком зале её оставили одну. Она сначала поклонилась алтарю, потом совершила ещё один поклон, повернувшись в ту сторону, где в другой комнате находился император. „Ваше Величество! Я ухожу!… Как две веточки, сросшиеся вместе… Как одна веточка с двумя отростками…" Затем она вышла во двор и медленным движением перекинула шнур через ветку грушевого дерева… Потрясённый император потерянно повторял: „Матушка… супруга… супруга… моя!"»

– Когда это он был дряхлым? И куда это он тянул меня за руку? Да если бы он хоть уронил по мне слезинку, я бы… Но я о другом. Что это творится в Поднебесной – они сначала обожали меня, потом ненавидели, обвиняя меня во всём – от мятежа до плохого урожая, а теперь миллионы подданных рыдают и льют по мне слезы!

– Воскресни и явись к Светлому императору – избавишь своих бывших подданных от их бесконечной печали, – легкомысленно посоветовал я.