Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во второй половине дня мы достигли леса, в котором начиналась Континентальная тропа. И скоро углубились в него. Царственные ели стояли по обе стороны тропы, были позади и впереди нас. На одном из поворотов из-за вековых стволов навстречу нам выехал всадник. Это был молодой парень, довольно легко одетый, в сомбреро. В Колорадо все обожают носить сомбреро.
— Good day[566], джентльмены! — приветствовал нас он. — Могу я узнать, куда вы следуете?
— Поднимаемся в горы, — ответил я.
— Как далеко вы собираетесь идти?
— Мы сами еще не знаем. Но будем идти, пока не стемнеет и мы не найдем подходящее для лагеря место.
— Среди вас есть белые и краснокожие. Вы позволите мне узнать ваши имена?
— Зачем?
— Мне нужна помощь, и поэтому я хотел бы знать, к кому я могу за ней обратиться.
— Вам повезло, вы встретили порядочных людей. Меня зовут Олд Шеттерхэнд, а…
— Олд Шеттерхэнд? — недоверчиво переспросил он. — А я слышал, он убит.
— Убит? Интересно, от кого же вы это слышали?
— От того, кто вчера ночью стрелял в него.
— Вот как! И где сейчас этот малый?
— У нас.
— Это где?
— Не очень далеко, сэр. Мой отец держит единственную в этих местах кузницу на Континентальной тропе, и до сих пор дела у нас шли неплохо, но сейчас я не поручусь, что с ним все в порядке: люди, которые в вас стреляли, хозяйничают в нашем доме, как бандиты. Хорошо еще, что сестре удалось спрятаться, когда они подъехали. Было это часа четыре назад. Сначала эти парни потребовали, чтобы отец подковал их лошадей, но платить отказались, а отца заперли в подполе. Потом стали все в доме переворачивать вверх дном — искали еду и выпивку. Нашли, но от этого еще больше озверели: расшвыряли по полу все наши запасы, а бутылки бросали, даже не допив их содержимого. Мне удалось сбежать. Я хочу спуститься в долину, там мои братья сейчас ловят рыбу.
— А вы не запомнили, как зовут бандитов?
— Одного они называли Спенсером, к другому обращались «Генерал».
— Well! Вам не нужно спускаться в долину. Мы вам поможем.
И он поехал с нами. Вскоре лес поредел, а потом и совсем кончился по правую сторону тропы. У последних деревьев мы придержали лошадей… На расстоянии примерно ружейного выстрела от нас стоял дом, это и была кузница. Перед окнами были привязаны лошади, а сколько именно, мы не могли сосчитать. Возле дома людей не было видно.
Виннету вопросительно посмотрел на меня и, прочитав в моих глазах ответ, сказал:
— Мы застанем их врасплох! Пустим лошадей в галоп, ворвемся в дом и «Руки вверх!». Мистер Тресков останется у двери снаружи дома с лошадьми. Вперед!
Через полминуты мои товарищи уже спрыгивали с лошадей возле дома. У меня это получилось гораздо медленнее, и в дом я вошел последним. Он состоял из двух частей — самой кузницы и жилых комнат. Когда я вошел в жилую часть, все бандиты стояли с поднятыми руками. Голос Виннету скомандовал: «Стоять! Кто опустит руки, тут же получит пулю в лоб. Шако Матто, забери к них все ружья. Хаммердал, снимите оружие с их поясов!»
Когда это было сделано, апач приказал бандитам сесть вдоль стены и разрешил опустить руки, не забыв напомнить, что того, кто шевельнется, ждет пуля.
В тесной комнате, из-за спин товарищей я сразу не мог разглядеть лиц бандитов. Но тут Апаначка и Холберс подвинулись и пропустили меня вперед.
— Тысяча чертей! Олд Шеттерхэнд!
Кричал Спенсер. Раньше, во времена матушки Тик, он не знал моего имени, но вчера, когда стрелял в меня, видно, ему меня назвали.
— Да, мертвые иногда оживают. Вы плохо целитесь, — сказал я.
— Целюсь?.. Я?..
— Не прикидывайтесь невинной овечкой. Это вам не поможет. Будьте любезны вспомнить те слова, которыми вы проводили меня, когда в последний раз мы виделись у матушки Тик в Джефферсон-Сити.
— Я… не… знаю… уже… — пробормотал он.
— Я помогу вам освежить память. Тогда вы сказали: «До встречи. Посмотрим, как ты тогда будешь держать голову, собака!» Вот и настал час нашей встречи. Так кто же из нас держит голову высоко — так, как должен держать ее человек?
Он ничего не ответил и весь как-то обмяк. Лицо его при этом стало очень сильно походить на морду побитого бульдога.
— Но сейчас, разумеется, счет будет уже другой. Речь теперь у нас пойдет не только о той пирушке и разбитом стекле. Вы ранили меня, а кровь стоит крови.
— Не я стрелял в вас, — заявил он нагло.
Я направил на него револьвер и сказал:
— К стене! Если вы еще раз солжете, я стреляю. Вы меня поняли?
— Нет… да… нет… Да, да, да, да! — кричал он тем громче, чем ближе придвигался ствол моего револьвера к его голове. Последнее «да!» прозвучало просто страшно.
— За вашу подлость вчера заплатил своей жизнью ваш товарищ. А вы теперь хотите приписать ему рану, которой я обязан вам?
— Мы квиты! — процедил он сквозь зубы.
— Как это «квиты»?
— Я повредил себе руку.
И он показал мне рану на своей правой руке.
— Кто в этом виноват?
— Вы! Кто же еще?
— Но и тогда вы первым захотели стрелять в меня, но я прицелился раньше вас — вот как было дело. Кто или что заставило вас тогда стрелять?
Он молчал.
— Где Генерал? (Дугласа не было в комнате.)
— Этого я не знаю.
— Нет, вы знаете это!
— Он не сказал, куда идет.
— Значит, он уехал отсюда?
— Да.
— Когда?
— Незадолго до того, как вы пришли.
— Я не верю вам ни на грош. И как только буду иметь доказательства того, что вы лжете, моя пуля не заставит себя ждать.
И я снова наставил на него свой револьвер. Такие жестокие, грубые люди, как правило, не обладают мужеством. Владей он собой хоть чуть-чуть в эти минуты, он, безусловно, смог бы догадаться, что я, конечно же, не буду стрелять в него, даже если его ложь будет доказана. Но трусость заставила его выдавить из себя признание:
— Он пошел за сыном кузнеца. Сразу же, как только парень ушел.
— Зачем?
— Испугался, что тот позовет кого-нибудь на помощь.
— Пешком?
— Нет, верхом.
— В какую сторону он направился?
— Этого мы не заметили.
— Well! Я думаю, это скоро выяснится.
И я вышел, чтобы проинструктировать
