Странный дом - Николай Иванович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проводив Кораблеву, а заодно и экспертов во главе с Игорем Федоровичем, Гуров и Крячко остались на улице. Им хотелось поговорить с медиками, которые осматривали Степу. С той минуты, как его нашли, он все время спал, и сыщикам это совсем не нравилось.
– Поправится, – сказала им Кораблева перед отбытием. – Мальчик настрадался, и его подружка тоже. Маме уже сообщили?
– Конечно. Рвется из больницы домой. Но сердце не шутки. Если врач разрешит, то муж привезет к ней сына. Вы знаете, я бы хотела поговорить с Мариной. Можете сохранить для меня ее контакты?
– Сделаем, – пообещал Крячко.
– Спасибо. До свидания, Стас. Спокойной ночи, Лев Иванович.
Теперь, вспоминая все события с самого начала, Гуров все больше убеждался в том, что Марина вовсе не преступница, а жертва. Если верить Долецкому, то, когда они познакомились, она уже была душевно больна. Она не приобрела диагноз после расставания с ним или после родов. Не он сделал ее такой. Он просто многого о ней не знал.
– А мы-то, мы-то, – вспомнил Стас. – Дубинина в клубе, Голенко, место, шантаж. Привыкли к шаблонам, а потом сидим и удивляемся, почему не нашли выхода.
– Может, ты и прав, – отозвался Лев Иванович. – Может, и прав.
Через несколько недель Москву основательно засыпало снегом. Витрины и двери магазинов сразу же украсили танцующие огоньки гирлянд и наклейки с симпатичными Дедами Морозами.
В середине декабря, когда весь мир живет отчетами, на Петровку заглянула следователь Виктория Сергеевна Кораблева. Стас и Гуров оба были на месте, а Орлов, как назло, слег с давлением.
Кораблева принесла с собой игрушечный танк, который с важным видом водрузила на сейф.
– Не смотрите на меня так, – попросила она. – Это от сына. У него сейчас такой возраст, когда он учится принимать решения. Этот танк он решил отдать тем дядям, которых он видел рядом со мной.
– А это точно мы? – улыбнулся Стас.
– Он вас описал, – объяснила Кораблева. – Не просите повторить, я не сумею сделать это так, как он.
– А нам в ответ нечего ему передать, – задумался Стас.
– Не страшно. Куплю сама что-нибудь. У вас курить можно или влетит?
– Ругаются, – ответил Стас. – А я вообще бросать надумал. Вот сегодня в ночь иду, а курить не буду.
Лев Иванович подавил улыбку. Перед каждым дежурством или отпуском Стас планировал начать вести здоровый образ жизни, а иногда вообще мечтал о полной перезагрузке, в которую входил капитальный ремонт в квартире, покупка новой машины и избавление от лишнего веса. Правда, результатов Гуров так и не увидел.
– Пойдем на улицу, Виктория Сергеевна? – предложил он. – Есть у нас тут заветное местечко.
Они спустились по лестнице, вышли на улицу, туда, куда заскакивали на быстрый перекур очень занятые сотрудники. Над выходом теперь горела лампа в оплетке из гнутых металлических прутьев. Шел снег, настоящий, пушистый. Виктория Сергеевна склонилась над ладонью Гурова, защищавшей огонек зажигалки.
– Мне ведь удалось поговорить с Мариной, – сказала она. – Помните, я просила вас дать мне ее контакты? Так вот… я их получила. Ее больше месяца держат в клинике неврозов.
– В той, которой руководит Алексей Долецкий? – не поверил своим ушам Лев Иванович.
– Именно там. Но не спешите его осуждать. Не думайте, что он специально запер ее там и держит под присмотром. Все не так просто. Сначала была экспертиза, ее диагноз подтвердился. Она была определена в государственную больницу, но Долецкий, узнав об этом, перевел ее в свою клинику. Не знаю, как ему удалось этого добиться. Скорее всего, помог отец. С его-то связями это было нетрудно. Думаю, все дело в том, что у него теперь есть дочь. Он оплачивает ее проживание и лечение. По его словам, у Марины есть шансы жить нормальной жизнью, но они очень слабые.
– Вы навестили Марину?
– Да, я была у нее. Там прекрасные условия и отличные специалисты. Я же изучила отзывы об этом месте и нашла множество статей о знаменитом отце Алексея. Он в свое время очень многое сделал для отечественной психиатрии.
– Он меня мало интересует, – решился признаться Гуров. – Вы лучше о Марине расскажите.
– Вы все видели своими глазами, – напомнила Кораблева. – Она не опасна для общества, но всегда будет что-то, что может усложнить ее положение.
– Вы говорите о приступах?
– О приступах. Обострение может наступить в любой момент. От шизофрении она лечилась еще со школьной скамьи. И в клинику Долецкого она пришла не потому, что туда рвалась ее подруга. Все было наоборот – это подруга сопровождала Марину. И те самые чувства, которые она вдруг испытала с Алексеем, и стали толчком к рецидиву болезни. Ей же возбуждаться совершенно нельзя. А тут такой мужчина… К тому же она решила бросить принимать лекарства. Вот такая вот глупость. Потому и закатывала она истерики, плакала, требовала от него внимания. Это болезнь, Лев Иванович. Это все она. Поэтому у нее не складывались отношения с мужчинами. Помните, что Долецкий был у нее первым? Во-от. До него она пыталась найти кого-то, но как только отношения начинали развиваться, ей хотелось больше, больше, больше. Она уже не видела границ. Ее со страшной силой тянуло к человеку, а он был готов от нее бежать. Ужасно… Когда Алексей сообщил ей о разрыве, она снова начала принимать лекарства, но вернуть уже было ничего нельзя. Терапия помогла. Именно поэтому Марина так спокойно отнеслась к решению Долецкого расстаться. Обострение миновало, и она стала мыслить более здраво. А потом она узнала, что беременна. Ребенка решила оставить.
– И как только не побоялась с таким-то диагнозом, – сказал Гуров.
– А вы знаете, что наследственная форма передачи шизофрении до сих пор не доказана? – спросила Виктория Сергеевна. – Думаю, она изучила этот вопрос и решила рожать потому, что поняла – в личной жизни ей ничего не светит. Но Алексею о беременности она все-таки рассказала.
– Зато честно. Сняла камень и со своей души, и с его, – заметил Гуров.
– Не знаю насчет камней, все это только на словах так просто, – ответила Виктория Сергеевна. – Все мы хотим удержаться на белой полосе, но ее всегда сменяет черная. Марина думала, что справится, но не смогла. Новый приступ случился у нее уже после рождения дочки. Она смотрела на нее и видела в ней черты отца.
– А отец тем
