Конан из Киммерии - Роберт Говард

Все новые и новые ряды всадников в остроконечных шлемах и позолоченных кольчугах вступали в ущелье, узкий распадок был полностью забит скопищем людей и коней; сражающиеся сшибались грудь в грудь, отбиваясь короткими ножами, нанося смертельные удары, когда удавалось размахнуться в такой толчее. Воины, упавшие с коня, уже не поднимались, затоптанные сотней копыт. В такой битве все решала грубая сила, а вождь афгулов имел ее за десятерых. В такие минуты люди охотно подчиняются укоренившимся привычкам, и горцы, привыкшие видеть Конана своим вождем, воспрянули духом.

Но численное преимущество все же имело значение. Напирающие задние ряды туранской конницы теснили передних в глубь узкого ущелья под сверкающие лезвия сабель афгулов. Горцы медленно пятились, оставляя за собой горы трупов. Разя и убивая, как сумасшедший, Конан не переставал задавать себе вопрос, от которого стыла кровь: сдержит ли слово Жазмина? Она ведь могла присоединиться к своим воинам и повернуть на юг, бросив киммерийца и его афгулов на верную смерть.

Но наконец, когда казалось, что прошли века этих мучительных сражений, в звоне стали и криках гибнущих прорезался новый звук. С пением труб, от которого затряслись горы, с нарастающим стуком копыт пять тысяч вендийских всадников ударили по коннице Ездигерда.

Один этот удар разбросал туранские полки по сторонам, разбил их, смял и разогнал по всей долине. В мгновение ока волна атакующих подалась из ущелья, туранцы повернулись, чтобы поодиночке либо группами броситься в омут битвы. Но когда пронзенный кшатрийским копьем эмир сполз на землю, наездники в остроконечных шлемах потеряли боевой дух и, ожесточенно погоняя коней, попробовали прорваться сквозь кольцо нападавших. По мере того как их отряды разбегались, победители-вендийцы бросались за ними в погоню, и вся долина и невысокие склоны у ее выхода были покрыты отступающими и их преследователями. Те из афгулов, которые еще могли держаться в седлах, вырвались из ущелья и присоединились к погоне, без возражений принимая неожиданный союз, так же, как они приняли возвращение изгнанного вождя.

Солнце уже пряталось за вершины Химелии, когда Конан в изодранной одежде, в забрызганной кровью кольчуге и с влажным от крови кинжалом в руке прошел через побоище и подошел к Деви Жазмине, ожидавшей его на краю пропасти в окружении своей свиты.

— Деви! — крикнул он,— Ты сдержала слово, хотя, признаюсь, были минуты, когда я думал... Берегись!

Огромный ястреб, как молния, упал с ясного неба, ударом крыла сшибая всадников с седел. Искривленный, как сабля, клюв целил в мягкую шею Жазмины, но Конан был быстрее: короткий бег, тигриный прыжок, бешеный удар окровавленного кинжала — и ястреб с ужасным человеческим стоном закачался в воздухе, потом рухнул в пропасть, чтоб через тысячу футов разбиться на камнях. Падая и разрезая крыльями воздух, он принял обличье человека в развевающейся черной тоге.

Конан блестящими глазами смотрел на Жазмину. Из многих ран на его мускулистых руках и ногах сочилась кровь.

— Вновь ты — Деви,— сказал он, не обратив внимания на столпившийся вокруг нее цвет рыцарства и только оскалив зубы при виде окаймленного золотом, тонкого, как паутинка, покрова, который она набросила на платье горской девушки,— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты спасла более трех сотен моих бандитов, которые в конце концов убедились, что я не предавал их. Благодаря тебе я снова могу думать о завоеваниях.

— Я по-прежнему должна тебе выкуп,— сказала она, глядя на него сверкающими глазами.— Я заплачу тебе десять тысяч штук золота...

Он оборвал ее резким, нетерпеливым жестом и, вытерев кинжал, засунул его в ножны.

— Я сам возьму выкуп,— сказал он,— и сам определю способ и время оплаты. Я получу его в твоем дворце в Айодии, а приеду туда с пятьюдесятью тысячами воинов, чтоб быть уверенным, что получу все сполна.

Она засмеялась, натянув поводья.

— А я встречу тебя на берегу Юмды со ста тысячами! Глаза Конана выражали восхищение и восторг, когда он отодвинулся в сторону и повелительным жестом поднял руку, показывая Жазмине, что путь свободен.

Замыслам Конана не суждено было исполниться и в Афгулистане. Вернувшись в хайборийские королевства, он присоединился к восстанию, поднятому принцем королевства Коф Алъмариком против короля Страбонуса. Восставшие были разбиты и в конце концов беспощадно истреблены на краю южной пустыни...

= Ползучая тень =

1

Раскаленный воздух волнами поднимался над пустыней. Конан-киммериец провел по потрескавшимся губам ребром огромной ладони и огляделся по сторонам. Из одежды на нем была лишь шелковая набедренная повязка, да талию обхватывал широкий пояс с золотыми нашлепками, на котором висели сабля и кинжал,— он стоял, равнодушно снося болезненные уколы лучей нещадно палившего солнца. Могучие бицепсы на руках и мышцы на ногах носили следы свежих ран.

Обхватив руками колени и низко опустив светловолосую голову', рядом с ним на песке сидела юная девушка, белизна ее кожи резко контрастировала с цветом загорелых ног огромного варвара. Коротенькая, перехваченная в талии туника без рукавов и с глубоким вырезом на груди скорее обнажала, чем прикрывала ее прекрасное тело.

Конан тряхнул головой, словно хотел избавиться от слепящего блеска. Он приложил к уху кожаный бурдюк, который держал в руке, встряхнул его и, услышав слабый всплеск, только сильнее сжал челюсти.

Девушка вздрогнула и жалобно простонала:

— Пить! Пить! О Конан! Нам теперь нет спасения!

Киммериец ничего не ответил, враждебным взглядом окидывая песчаные барханы. Он смотрел на них исподлобья, и такая злоба пылала в его голубых глазах, что казалось — нет у него врага злейшего, чем эта пустыня.

Конан наклонился и поднес бурдюк к губам девушки.

— Давай, пей! — приказал он.— Пей, пока не остановлю.

Она пила мелкими жадными глотками, пока не выпила воду до последней капли. И лишь тогда все поняла.

— Ах, Конан! — воскликнула девушка,— Зачем ты это сделал? Ведь я же все выпила, все! Тебе ничего не осталось!

— Не реви! — рявкнул он.— Береги силы!

Конан выпрямился и отшвырнул в сторону пустой бурдюк.

— Ну почему ты не остановил, почему? — всхлипывала девушка.

Он даже не посмотрел на нее — стоял, выпрямившись во весь рост, и в его взгляде, устремленном в таинственную пурпурную мглу на горизонте, горела ненависть.

Киммериец понимал, что близится конец его жизненного пути, хотя при одной мысли об этом бунтовала вся его дикарская неуемная душа. Силы еще были, но он чувствовал, что долго под этим убийственным солнцем ему теперь не выдержать. Девушка уже совсем обессилела. Так не лучше ли одним-единственным ударом сабли милосердно прервать ее страдания? Видеть ее адские мучения, наблюдать, как она медленно сходит с ума от жажды — ведь эти несколько глотков утолили ее ненадолго,— о нет! Из ножен, вершок за вершком, медленно выползала сабля.

Вдруг рука варвара дрогнула. В глубине пустыни, далеко на юге, что-то сверкнуло в раскаленном воздухе. «Пригрезилось,— подумал он со злостью,— очередной мираж, которыми так богата пустыня». Конан приложил руку к глазам, полуослепшим от солнца,— и ему показалось, что он различает вдали башни, минареты, сверкающие стены. Он смотрел недоверчиво, ожидая, что мираж вот-вот поблекнет и растворится в воздухе. Натала перестала всхлипывать. Она с трудом поднялась на ноги и тоже вгляделась в мерцающее марево.

— Что это такое, Конан? — прошептала она, боясь пробудившейся надежды,— Город или мираж?

Киммериец молчал. Он несколько раз моргнул, посмотрел на город искоса, затем вновь прямо — город не исчезал, не улетучивался, стоял на том же самом месте.

— Кто его знает,— пробурчал он с сомнением,— Так или иначе, посмотреть стоит.

Он бросил саблю назад в ножны, наклонился и легко, словно перышко, поднял на руки Наталу.

— Не надо, Конан! — запротестовала она,— Я могу идти, пусти меня!

— Смотри, сколько камней! — рявкнул он гневно,— Мигом порвешь,— он мотнул головой, показывая на изящные, салатного цвета сандалии,— А нам надо спешить, чтобы дойти до заката.

Надежда на спасение влила новые силы в стальные мышцы киммерийца. Он бежал по барханам, словно летел на крыльях. Цивилизованный человек на его месте уже давно отдал бы богу душу, но он — варвар из варваров — сражался за свою жизнь, словно кошка.

Конан и Натала чудом унесли ноги после разгрома армии мятежного принца Альмарика, этой буйной, пестрой орды, которая вихрем промчалась по королевству Шем и утопила в крови северную границу Стигии. После этого орда, уже со стигийской армией на хвосте, вторглась в королевство Куш и в ее пределах была наконец окружена на краю южной пустыни. Армии стигийцев и кушитов соединились и уже не выпустили добычу из капкана. Конан-киммериец в последний момент поймал верблюда, забросил на него девушку — и был таков. Им посчастливилось, они избежали трагической судьбы своих товарищей, но для них оказалась открытой лишь одна дорога — в пустыню.