Банкир - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну а тогда и не горюй. Коли нужна — объявится-заявится, никуда не денется… Ну а коли… — Женщина прошла к купе проводника, отомкнула «семейным» дверь, отодвинула в сторону. — Нетути. Как корова языком слизала. — Добавила вроде про себя:
— А может, и запьянствовал в тринадцатом… Там, кажись, у Алексеича — именины… Ну да у него в каждый рейс — то именины, то смотрины, то поминки с опохмелками… Одно слово бобыль, и все деньги — на пропой души… Так чего вы у него брали-то?
— Коньяк, сервелат, балык, картошку…
— Ну, картошку, положим, не в счет, а за остальное… — Баба подняла глаза, что-то в уме прикидывая. — У тебя деньги-то есть?
— Есть.
— Тогда две сотни — в аккурат.
Лена отсчитала три.
— Богато живешь?
— Хватает.
— Ну и слава Богу. Да не переживай — найдется дружок-то. Может, с тем Колькой и запьянствовал… Он у тебя как, заводной?
Лена пожала плечами.
— На перроне подожди — объявится. А деньги я Прохоренке передам, ты не сумневайся. Хоть своего я и не упущу, а чужого мне тож не надобно. Грех один от чужого и — никакого достатку, уж я-то знаю, насмотрелась. Ой, девка, заболталась я тут с тобой! Уж подъезжаем! Пассажиров пора высаживать, а то ведь проход как перегородют, час выбираться потом будут, а на нас начальство ругает — не положено это. У тебя много вещиц-то?
— Да нет. Две сумки.
— Ну, знать, сама справишься. А дверь вагонную я тебе отомкну. Сама-то московская?
— Да.
— То-то я слышу — говор ненашенский. Да не переживай ты сильно. Коли деньги да вещи целы… А мужик — найдется, Да и девка ты видная, сама не пропадешь.
Поезд застыл у перрона Курского вокзала. Одинцова вышла с двумя сумками: одна — ее собственная, вторая — баул с «железками» и бронежилетом; его она повесила на плечо и попыталась уравновесить своей сумкой — выходило не очень…
Не хватало еще, чтобы какой-нибудь служивый стопарнул ее по подозрению, что в бауле — золото… Обнаружить там автоматическое оружие — тоже будет для милиции сюрпризом… Что делать?!
Девушке было страшно. И тоскливо. Она представила вдруг, что Сережа Дорохов лежит где-нибудь в купе, застреленный… И она его больше никогда не увидит… И — она сама…
Стоп. Что же она стоит? Народ, которого этим рейсом и так-то было немного, быстренько уходит от вагонов, и стоять столбом с двумя баулами… Может, просто бросить этот мешок с «армейским провиантом»? Дудки! Баул — не спичечный коробок, а сейчас все так напуганы террористами и прочими шутниками, что, оставь она сумку посреди перрона, ее догонит первый же дежурный милиционер.
Если, конечно, не сопрут. Это было бы выходом, но не будешь же кричать: воры, а-у-у, а вот кому набор террориста-одиночки, свежесобранный!? Зайца кому, кому выбегайца?!
Лена двинулась в изрядно поредевшем потоке пассажиров. Вышла на привокзальную площадь. Решение у нее оформилось, как только «столбняк» оставил ее и она сделала первый шаг. Все просто: берет такси и-к Гале Востряковой.
Более толкового решения просто не бывает.
Одинцова шла легко и скоро. Казалось, что и мешок стал легче. Кавказцы провожали ее взглядами, покачивали головами, цокали языками — и Лене это не было неприятно. Когда-то она, как все, считала такое поведение «южных людей» вызывающим. Но как-то познакомилась с Ренатой Буровцовой: она родилась и выросла в Тбилиси, отец был военным, прожила там до двадцати лет и — совершенно светлая, русоволосая девчонка — говорила по-русски с едва уловимым грузинским акцентом; такое невероятное сочетание доводило хорошо одетых мужчин из бывших южных республик Союза до такого состояния, что цветы, шампанское и прочие мелкие атрибуты «всэнародной любвы» просто сыпались на Рену дождем. Вернее — майским ливнем.
Познакомились они на курсах моделей. Девушка казалась Лене замкнутой и холодной; зато, когда встречалась с земляками, — просто расцветала: беспрестанно тараторила по-грузински, лучилась улыбкой и была похожа на распустившееся в одночасье теплой ранней весной субтропическое растение. Как-то она призналась о причинах своей хандры:
— Слушай… Здесь так скучно… И на улицах — все словно чужие, никто с тобою не заговаривает, никто не пристает, не знакомится…
Как выяснила тогда Одинцова, в Тбилиси тех времен знакомство на улице было просто знакомством, и ничем больше; тогда же Лена объяснила Ренате, чем может завершиться такой вариант в Москве. Да она и сама быстро все схватывала…
Одинцова подошла к стоянке, решив, что сядет только в такси, и никак не на частника. Машина не замедлила себя ждать. На то, что выкатилась она «не в очередь», Лена, занятая своими мыслями, внимания не обратила.
Таксист помог уложить сумки в багажник, улыбнулся, приподняв баул:
— Золото везете?
— Не-а, — улыбнулась в ответ Лена. — Бриллианты!
— Люблю состоятельных клиентов! А то — помельчали: все баксы да баксы, да и те — «дипломатами», никакого размаха!
— Что поделать — кризис, — поддержала шутку Лена. Уселась на заднее сиденье. Наморщив лоб, попыталась вспомнить адрес Галиной фирмы и не смогла.
Вернее, она его и не знала никогда — память девичья, а когда случалось брать «мотор», просто подавала водителю визитку. А визитка та осталась у Сергея. А вот где он?..
— С мужем уже развелись? — продолжал шутить шофер.
— Да нет, — ответила Лена «на автомате».
— А жаль. Я бы сразу приставать начал. С самыми серьезными намерениями.
Такие красавицы ко мне подсаживаются нечасто. Так далеко едем?
— Вы знаете, адрес я не помню… Я визуально знаю… Офис в переулке, за Никитскими, знаете, улочка, там еще церквушка… Можно по Тверскому подъехать…
— Разберемся!
Водитель тронул машину:
— Так как насчет знакомства?
— Даже не знаю.
— Почему?
— Ошарашена вашим обаянием.
— Еще бы! Меня зовут Лешей.
— А меня — Клеопатрой.
— Клепа, значит? Ну, сегодня день сюрпризов! Я с утра возил знатного смородиноведа — Тутанхамона Семеныча Подкопаевского.
— Да? И — далеко?
— Известное дело — на съезд смородиноведов и смородинолюбов стран СНГ.
Интеграция, знаете ли… Анекдот такой есть… Приезжает чукча…
Лена слушала треп молодого парня-водителя расслабленно и даже была благодарна… Все, что было и в Лазурном, и это исчезновение Сережи Дорохова, пока она стояла там, на перроне, все это переросло в жуткую, паническую тревогу… Да и пока шла к автостоянке… Ей все казалось, сейчас ее задержат, потом — каталажка или еще чего похуже… И искать-то ее никто не станет — для Гали и остальных она — на отдыхе у моря… Пройдет несколько дней, а то и неделя, прежде чем…
Сейчас, видя из окна мчащейся машины привычные московские улицы, людей, спешащих по своим делам, слушая анекдоты водителя-весельчака, предвкушая встречу с умной и деятельной Галкой, которая быстро все расставит по своим местам, примет решение… И главное — сумеет его выполнить: мужчины, работающие в ее странной турфирме, особым многословием не отличались, но Лена всегда чувствовала в них людей действия…
В машине Одинцова оттаяла, прикрыв глаза, отдыхала, улыбаясь историям, которые водитель сыпал одну за другой… Она не обратила внимания, что машина замедлила ход, вильнула к обочине, замерла.
— Что-то случилось? — спросила она шофера, но тот сидел молча.
Дверцы открылись сразу с обеих сторон; два здоровых парня в плащах стиснули девушку, один крепко перехватил руки, другой выверенным движением заклеил липкой лентой рот.
— Поехали! — приказал он водителю. Автомобиль развернулся и устремился от центра Москвы. Лена не могла ни кричать, ни сопротивляться. Только чувствовала, как по щекам сбегают теплые солоноватые ручейки… И улицы Москвы, всего минуту назад казавшиеся шумными, энергичными, полными жизни, теперь, сквозь завесу слез, были всего лишь мутным немым миражом.
Глава 53
Сначала я просто не понял, где нахожусь. Потом почувствовал саднящую боль во лбу, которая медленно и неотвратимо разлилась на всю левую половину головы.
Осторожно дотянулся рукой до источника боли и сразу пришел в себя — она стала дергающей, как удар тока, а рука ощутила сгусток запекшейся крови и что-то острое… На ощупь исследовал половину головы и обнаружил… щепку. Не долго думая, дернул и вытащил. «Бревно» оказалось преизрядным; кровь заструилась по лицу, заливая глаза, боль запульсировала, и я перевел дух: голова цела, осталось собрать размазанные изнутри по черепушной коробке мысли. Вместе с мозгами.
Попробовал пошевелить руками, ногами, потянуться. Вроде все цело. Привстал на четвереньки, почувствовал боль при дыхании — видно, пара ребер все же не выдержала потрясений. Ну да это ничего: во-первых, ребра хороши тем, что зарастают сами, а во-вторых — это единственная кость в теле, в которой, по уверению врачей, мозга нет, Значит, болеть особенно нечему.