Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Улам

К концу июня Ленин почувствовал себя крайне утомленным. Он находился на даче В.Д. Бонч-Бруевича, расположенной близ станции Мустамяки, в деревне Нейвола, куда 3 июля курьер принес ему известие о демонстрации рабочих и солдат в Петрограде. Неудачи на фронте вызвали взрыв негодования. Момент был в высшей степени критический. Правительство решило направить на фронт воинские части Петрограда. После выступлений Троцкого и Луначарского на политическом митинге в 1-м пулеметном полку было принято решение принять участие в демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам!». Они призвали другие воинские подразделения присоединиться к демонстрации; часть согласилась, часть сохранила «нейтралитет». Колонны 1-го пулеметного, 180-го пехотного запасного полков и рабочие Путиловского завода, оплота большевизма, двинулись к Таврическому дворцу. Под давлением масс большевистский ЦК принял решение участвовать в демонстрации, разумеется, чтобы «придать ей мирный характер». Итак, 4 июля Ленин вновь вернулся на арену массовых беспорядков.

«Возможно, нам следует попытаться сейчас» – так, по свидетельству Зиновьева, отреагировал Ленин на события начала июля. На солдат, которые полностью вышли из-под контроля, не было никакой надежды. Центральный комитет принял решение вызвать в столицу самый, как считалось, надежный пробольшевистский элемент, кронштадтских моряков. Двадцать тысяч моряков высадились 4 июля в Петрограде, чтобы принять участие в «мирной демонстрации».

Несколько сомнительно, что это была попытка государственного переворота. В своих воспоминаниях Ф. Раскольников, лидер кронштадтских моряков, пишет, что они были далеки от мысли о каком-либо физическом насилии, свержении правительства и тому подобном. Тогда возникает вопрос: зачем для участия в мирной демонстрации моряки взяли с собой винтовки?[267]

В конечном счете Раскольников признает, с морянкой прямотой разрушая официальную версию партии: «В случае успеха демонстрации и поддержки с фронта партия имела возможность превратить вооруженную демонстрация в вооруженное восстание». Попытка ввести крейсера для устрашения столицы была остановлена исключительно инициативным товарищем морского министра. Он приказал установить минные заграждения и уничтожать любые крупные корабли, приближающиеся к столице.[268]

По свидетельствам очевидцев, решимость и храбрость моряков не соответствовали их энтузиазму. Ленин и его штаб с горечью осознали, что моряки не намного лучше солдат, заполонивших улицы столицы. Гости из Кронштадта подошли к дворцу Кшесинской, откуда с балкона к ним обратились Луначарский и Яков Свердлов. По требованию собравшихся на балкон вышел Ленин, который приветствовал кронштадтцев как «красу и гордость русской революции». Он передал им привет от питерских рабочих, выразил уверенность, что лозунг «Вся власть Советам!» победит, призвал к выдержке и бдительности, но отказался давать какие-либо указания.

«Краса и гордость русской революции» продолжила движение к Таврическому дворцу, но уже стало очевидно, что с «мирной демонстрацией» не все в порядке. Попытка задержать Керенского окончилась неудачей; военный министр получил разрешение вызвать полки для защиты столицы. Это известие послужило причиной паники. Армия еще не была готова поддержать большевиков. Провал наступательной операции, выступления в тылу приносили все новые и новые жертвы. По мнению Ленина, «солдаты с фронта, обманутые либералами, могли прийти и разгромить рабочих Петрограда». В городе начались беспорядки, стрельба, столкновения моряков с контрреволюционными казачьими полками. В распоряжении большевиков вместо дисциплинированной армии оказалось вооруженное сборище мародеров, хулиганов и паникеров. Вот как описывал это Горький: «Грузовики, заполненные дрожащими от страха людьми с винтовками и револьверами… Эти винтовки стреляют по витринам магазинов, в людей, во всех направлениях… Они стреляют, потому что люди, держащие их, хотят преодолеть свой страх». Некоторые из моряков присоединились к толпе перед зданием, в котором находились Петроградский Совет и Исполнительный комитет, принуждавшие их взять всю власть. Что дальше?

Совет и его меньшевистские и эсеровские лидеры оказались во власти толпы. Еще до наступления кульминационного момента в ходе восстания большевистское меньшинство Исполнительного комитета выбрало специальную группу в количестве пятнадцати человек, которая должна была взять в свои руки руководство, как только «возмущенный народ» арестует небольшевистских социалистических лидеров и «министров-капиталистов». В своей книге Суханов рассказывает, что Луначарский сказал ему о существовании конкретного плана. Большевистский триумвират, Ленин, Троцкий и Луначарский, должен был взять власть в свои руки, и только нерешительность Ленина помешала осуществлению намеченного плана.[269]

Но, несмотря ни на что, организаторы демонстрации перед Таврическим дворцом должны были признать, что игра окончена. Толпу можно было бы направить против нескольких невооруженных политиков, но более чем сомнительно, что «краса и гордость русской революции» смогла бы защитить большевиков от солдат-фронтовиков, рвущихся в столицу.

Пока шло совещание членов ЦК и ПК, некоторые небольшевистские лидеры пытались успокоить толпу с помощью обычных увещеваний: надо сохранить демократию, дисциплину и порядок. Эти нормальные обращения привели вооруженную толпу, уставшую от бездействия, в ярость. Моряки схватили одного из ораторов, эсера Чернова, министра Временного правительства, и затолкали его в машину. Для большевиков эти действия представляли огромную опасность. Их могли обвинить в расправе над Черновым, кумиром русских крестьян, и повлечь за собой самые серьезные последствия. Троцкий и Раскольников бросились к машине. Троцкий обратился к морякам с просьбой не осквернять общее дело убийством «социалиста Чернова». Эти слова не убедили моряков; тогда Троцкий попытался демократическим путем решить возникшую проблему: «Кто здесь за насилие, поднимите руки». Гораздо проще совершать насилие, чем голосовать за него. Поднятых рук не оказалось, и лидер «революционной демократии», потрясенный, но целый и невредимый, был отпущен на свободу. Раскольников несколько наивно замечает, что Чернов не поблагодарил их с Троцким. Большевики тут же обвинили в этом инциденте «провокаторов» (что маловероятно) и анархистов (это ближе к истине).

После дальнейших увещеваний моряки отказались от осады Таврического дворца. Той же ночью некоторые полки, сохранявшие ранее нейтралитет, направили подразделения для охраны Совета. Они слышали, что в Петроград двигаются части с фронта, и не хотели, чтобы их товарищи пришли на помощь большевикам, поскольку прошел слух, что большевики продались немцам. Ленин вновь потерпел поражение.

Но на этот раз последствия были куда серьезнее. Большевики пытались захватить власть (никогда даже самые ярые их сторонники из меньшевиков Мартова не верили в разговоры о «мирной демонстрации») и проиграли. Моряки вернулись в Кронштадт, хотя кое-кто и задавался вопросом: «Как можно возвращаться домой, когда вся власть не в руках Советов?» Но Советы на этот раз действовали как единое, полное решимости правительство. Они отозвали войска с фронта и приказали принять строгие меры против большевиков. Неожиданно у «революционной демократии» прорезались зубы и выросли когти.

За одну ночь большевики из верящих в «революционную инициативу» масс превратились в решительных защитников правопорядка. Зиновьев, бледный и дрожащий, выступил на заседании Совета и попросил защитить Ленина и себя от клеветы и угроз физической расправы. Во время его выступления стояла зловещая тишина. После окончания он ушел и не появлялся вплоть до октября. Сталин нанес визит человеку, который в то время имел преобладающее влияние в Совете. Уверен ли «товарищ» (впервые за долгие месяцы его назвали «товарищем», а не «господином» или «гражданином») Церетели, что большевики защищены от неистовства толпы? Ходят слухи, что идет подготовка к захвату большевистского штаба, а это приведет к кровопролитию. Да, ответил Церетели, правительственные войска готовятся взять дворец Кшесинской, но не ожидается никакого кровопролития; большевики должны оставить дворец. Сталин молча вышел.

Большевики потеряли поддержку; стоявшая за ними военная сила испарилась. Большевистский штаб был взят без единого выстрела; помещение редакции «Правды» разгромили юнкера. Керенский, на этот раз подобно Дантону, отправил с фронта телеграмму с приказом арестовать «врагов народа и контрреволюционеров». «Краса и гордость русской революции», кронштадтский гарнизон, под угрозой блокады сдал зачинщиков восстания. На первый взгляд последствия июльских событий самым катастрофическим образом отразились на большевиках.