Золотой шут - Робин Хобб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XVII
ВЗРЫВЫ
… и подслушал разговор между Эрилской и капитаном. Капитан жаловался, что ветер сильно потрепал корабль, словно сам Эль не желал их возвращения домой. Эрилска посмеялась над ним за то, что он верит в «таких древних богов. Они одряхлели телом и духом. Теперь ветрами командует Бледная Госпожа. И поскольку она недовольна нарческой, она заставила страдать и всех остальных». Услышав ее слова, капитан отвернулся. У него было сердитое лицо, поскольку уроженец Внешних островов всегда злится, когда испытывает страх и не хочет его показывать.
Что же касается горничной, за которой вы приказали мне следить, я ее не видел. Либо она не выходила из каюты нарчески, либо ее не было на борту корабля. По моему мнению, верно последнее.
Доклад, присланный неизвестным агентом Чейду Фаллстару, относительно возвращения нарчески домойЯ понял, что больше не засну, и потому встал, оделся и поднялся в свою башню. Там было холодно и темно, если не считать нескольких тлеющих углей в камине. Я зажег от них свечи, а потом развел огонь. Затем намочил в воде тряпку и приложил к лицу, которое отчаянно болело. Сел и стал смотреть на пламя. Через некоторое время в бесплодной попытке отвлечься от вопросов, на которые не мог ответить, я уселся за стол и занялся изучением свитков, оставленных Чейдом. В них рассказывались легенды Внешних островов про драконов, впрочем, я обнаружил два новых манускрипта, написанных яркими черными чернилами на кремовой бумаге. Чейд наверняка положил их здесь, чтобы я обратил на них внимание.
В одном рассказывалось о серебристо-голубом драконе, которого видели над гаванью Бингтауна во время решающего сражения между торговцами Бингтауна и чалседийцами. Другой на первый взгляд показался мне домашним заданием неизвестного мне ребенка, изучавшего алфавит, — буквы были неровными и написаны явно не слишком опытной рукой. Однако Чейд давно научил меня нескольким шифрам, чтобы мы могли оставлять друг другу послания. Должен заметить, что я разобрался в нем без особого труда и сердито нахмурился: либо Чейд теряет хватку и стал не слишком серьезно относиться к необходимости сохранять в тайне некоторые вещи, либо подготовка его шпионов оставляет желать лучшего.
Потому что передо мной лежал отчет одного из его шпионов, посланных на Внешние острова. В нем содержались главным образом сплетни, слухи и обрывки подслушанных разговоров на корабле нарчески, возвращавшемся домой. Ничего особо полезного мне обнаружить не удалось, хотя упоминание о Бледной Женщине обеспокоило. Возникло ощущение, будто меня нагнала тень из прежней жизни и тянет ко мне острые кривые когти.
Я готовил себе чай, когда появился Чейд. Он отодвинул в сторону потайную дверь и с трудом протиснулся внутрь. Щеки и нос у него покраснели, и в первый момент я пришел в ужас, решив, что старик пьян. Держась за край стола, он опустился на мой стул и жалобно сказал:
— Фитц?
— Что такое? — спросил я, подойдя к нему.
Он посмотрел на меня, а потом ответил — слишком, на мой взгляд, громко:
— Я тебя не слышу.
— Что с тобой случилось? — спросил я снова, на сей раз громче.
Не думаю, что он меня услышал, но он ответил:
— Она взорвалась. Я работал над той смесью, ну, помнишь, я показывал, когда побывал у тебя в хижине? На сей раз сработало даже слишком хорошо. Она взорвалась!
Чейд поднял руки и погладил щеки и брови. Лицо у него было трагическим. Я сразу понял, что его беспокоит, и принес ему зеркало. Он тут же принялся себя разглядывать, а я отправился за тазиком с водой и чистой тряпицей. Чейд приложил к щекам влажную тряпку, а когда убрал ее, они приобрели относительно нормальный цвет. Однако большая часть бровей осталась на компрессе.
— Похоже, взрыв получился довольно сильный. Волосы у тебя тоже обгорели.
— Что?
Я знаком показал ему, чтобы он говорил тише.
— Я тебя не слышу, — жалобно повторил Чейд. — В ушах стоит такой звон, что мне вспомнились детство и отчим… Он был мастером давать оплеухи. Боги, как я его ненавидел!
Уже то, что Чейд о нем упомянул, говорило, как сильно он расстроен. Он никогда особенно не делился со мной воспоминаниями о своем детстве. Потом он принялся теребить уши, как будто проверял, остались ли они на месте, а затем стал затыкать их пальцами, и тут же убирал руки.
— Ничего не слышу, — снова заявил он. — Но лицо в порядке, так ведь? Шрамов, похоже, не останется.
Я покачал головой.
— Брови снова вырастут. А это… — Я слегка прикоснулся к щеке. — Похоже на солнечный ожог. Думаю, слух тоже скоро вернется.
У меня не было никакой уверенности, что так и будет, но очень хотелось надеяться.
— Я тебя не слышу, — простонал Чейд.
Я погладил его по плечу, пытаясь утешить, и поставил перед ним свою чашку с чаем. Прикоснувшись рукой к губам, чтобы привлечь его внимание, я спросил, медленно выговаривая слова:
— А твой ученик в порядке?
Я прекрасно знал, что он ни за что не стал бы проводить подобный эксперимент в одиночестве.
Чейд внимательно смотрел на мои губы, но, похоже, все-таки понял, о чем я спрашиваю, потому что ответил:
— Об этом можешь не беспокоиться. Я о ней позаботился. — Затем, увидев, как меня удивило местоимение женского рода, рявкнул: — Не лезь не в свое дело, Фитц!
Конечно же, он разозлился больше на себя, чем на меня. Если бы я не был так сильно встревожен, то не сдержался бы и громко рассмеялся. Она. Значит, меня сменила девушка… Я заставил себя не думать, кто она такая и почему Чейд выбрал именно ее.
Через некоторое время я убедился, что он меня слышит, но не слишком хорошо. Оставалось надеяться, что со временем слух полностью восстановится, что я ему и сказал. Он кивнул и помахал рукой, словно отгоняя мои слова прочь, но я видел в его глазах страх. Если он оглохнет, ему будет трудно оставаться советником королевы.
Мужественно пытаясь не обращать внимания на свою глухоту, Чейд громко спросил меня, видел ли я свитки на столе, а потом, что я такое сотворил со своим лицом. Чтобы он не кричал, задавая мне все новые и новые вопросы, я писал краткие ответы. Я сообщил, что случайно оказался в эпицентре драки, которая вспыхнула в таверне, а его слишком занимало случившееся с ним самим, чтобы мои слова вызвали сомнения.
Затем он написал на клочке бумаги: «Ты поговорил с Барричем?»
«Я решил, что лучше этого не делать», — ответил я. Чейд поджал губы, вздохнул и промолчал, но я понял, что он хотел бы сказать мне очень многое. Наверняка он еще вернется к этой теме, когда мы сможем нормально разговаривать.
Затем мы с ним занялись отчетами шпионов, обращая внимание друг друга на интересные места, хотя оба согласились с тем, что ничего полезного в них нет. Чейд написал, что надеется вскорости получить донесение от своего человека, которого отправил на Аслевджал с заданием проверить, насколько правдивы легенды о драконе.
Мне хотелось поговорить с ним о Дьютифуле и Олухе, но я решил отложить это до более благоприятного момента — не только из-за того, что он плохо слышал. Просто я и сам еще не до конца понял, насколько далеко мне удалось продвинуться и удалось ли вообще. Я решил, что завтра продолжу свои занятия с Олухом.
И тут я сообразил, что завтра уже практически наступило. Чейд, похоже, тоже. Сказал, что отправляется в постель, а когда придет слуга, чтобы его разбудить, то притворится, будто у него болит желудок.
Я себе такой роскоши позволить не мог и потому быстро вернулся в свою комнату, чтобы переодеться перед тем, как идти в башню Верити. По правде говоря, я боялся предстоящего урока, наверное, не меньше моих учеников. Голова у меня отчаянно болела, и я, прижимая одну руку ко лбу, другой кое-как развел огонь в камине и зажег свечи на столе. Порой мне не удавалось вспомнить время, когда у меня не болела голова из-за использования Скилла. Несколько мгновений я раздумывал, не сходить ли к себе за эльфовской корой, но отказался от этой идеи — впрочем, вовсе не из-за опасений, что кора притупит мои способности к Скиллу, просто теперь эльфовская кора вызывала воспоминания о дурацкой ссоре с Шутом. Нет. Больше никакой коры.
Я услышал шаги Дьютифула на лестнице за дверью и отбросил все посторонние мысли. Он закрыл за собой дверь и подошел к столу. Я тихонько вздохнул — он держался так, что мне сразу стало ясно: мальчик меня не простил.
— Я не хочу заниматься Скиллом вместе с дурачком, — заявил он, забыв поздороваться. — Должны же быть еще люди, наделенные Скиллом. — И тут он на меня посмотрел. — Что с твоим лицом?
— Я подрался, — коротко ответил я, давая ему понять, что больше все равно ничего не скажу. — А теперь насчет твоих совместных занятий с Олухом. Он единственный известный мне кандидат. Больше я не знаю никого.
— Не может быть. А ты организовал поиски других?